Рукопись, найденная в Сарагосе (другой перевод) - Потоцкий Ян. Страница 99

В мистериях Митры [218] адепту подают хлеб и вино и трапезу эту называют евхаристией. Грешник, примиренный с богом, начинает новую жизнь, достойнее той, какую он вел доселе.

Тут я прервал Агасфера, заметив ему, что мне казалось, будто евхаристия принадлежит исключительно христианской религии. Тогда Веласкес вступил в разговор и сказал:

— Прости меня, но слова вечного странника Агасфера всецело согласуются с тем, что я прочел в писаниях святого Юстина-мученика, [219] который прибавляет даже, что злые духи по злобе своей преждевременно ввели обряд, который предназначен был для того, чтобы сделаться исключительным достоянием христиан. Однако, сеньор Агасфер, благоволи продолжать свой рассказ.

Вечный странник Агасфер так продолжал своё повествование:

— В мистериях, — сказал Херемон, — есть ещё один обряд, общий для всех. Когда какой-нибудь бог умирает, его погребают, плачут над ним несколько дней, после чего упомянутый бог, к превеликой всеобщей радости, воскресает из мертвых. [220] Некоторые считают, что символ этот обозначает солнце, но большинство убеждено, что речь идет о зернах, брошенных в землю.

— Вот и все, мой юный израелит, — прибавил жрец, — что я могу тебе сказать о наших догматах и обрядах. Ты видишь теперь, что мы вовсе не идолопоклонники, как в этом нас часто упрекали ваши пророки, но признаюсь тебе, что вскоре ни моя, ни твоя религия не будет достаточной; её уже не хватит для общества. Бросив взор окрест, мы везде заметим какую-то тревогу и стремление к новизне.

В Палестине народ толпами выходит в пустыню, чтобы слушать нового пророка, который крестит водой из Иордани. Тут вновь можно увидеть терапевтов, [221] или магов-оздоровителей, которые к нашей вере примешивают веру персов. Светловолосый Аполлоний переходит из города в город и притворяется Пифагором; обманщики выдают себя за жрецов Изиды; забыто уже былое почитание богини, опустели её храмы, и кадильницы перестали куриться на её алтарях.

Когда вечный странник Агасфер закончил эту речь, он заметил, что мы приближаемся к месту ночлега, и вскоре исчез где-то в ущелье. Я отвел в сторону герцога Веласкеса и сказал ему:

— Позволь мне спросить тебя, что ты думаешь о предметах, о коих рассказывал вечный странник Агасфер. Я полагаю, что не следует нам слушать всего, ибо большая часть этих речей противоречит вере, которую мы исповедуем.

— Сеньор Альфонс, — возразил Веласкес, — набожность твоя делает тебе честь в глазах всякого мыслящего человека. Вера моя, как я смею полагать, является более просвещенной, чем твоя, хотя столь же пламенной и чистой. Лучшее доказательство этому — моя система, о которой я уже неоднократно упоминал и которая является всего лишь рядом постулатов о божестве и его беспредельной и нескончаемой премудрости. Полагаю также, сеньор Альфонс, что то, что спокойно слушаю я, и ты можешь также слушать с чистой совестью.

Ответ Веласкеса совершенно меня успокоил, вечером же цыган, воспользовавшись свободным временем, так продолжал рассказывать о своих приключениях:

Молодой Суарес, поведав мне о печальном своём приключении в парке Буэн Ретиро, не смог бороться с охватывающим его сном. Я оставил его в покое, но следующей ночью, когда я вновь пришел бодрствовать у его постели, я просил его, чтобы он соблаговолил удовлетворить моё любопытство, рассказав о дальнейших событиях, что он и сделал в следующих словах:

Я был переполнен любовью к Инес, и, как ты можешь догадаться, негодовал на Бускероса. Тем не менее, на следующий день вместе с супником явился несносный приставала. Утолив первый голод, он сказал:

— Я понимаю, сеньор дон Лопес, что ты, в твоем возрасте, не склонен вступить в брак. Ведь это нелепость, которую мы и так слишком часто совершаем. Однако мне показалось удивительным, что ты упрекаешь молодую девушку, ссылаясь на гневливый характер твоего прадеда Иньиго Суареса, который, избороздив множество морей, основал торговый дом в Кадисе. Твоё счастье, дон Лопес, что я, вопреки всему этому, сумел как-то исправить положение.

— Сеньор дон Роке, — ответил я, — благоволи прибавить ещё одну услугу к тем, которые ты мне оказал, не ходи нынче вечером в Буэн Ретиро. Я убежден, что прекрасная Инес туда не придет, но если я её застану, то, без сомнения, она не захочет сказать мне ни слова. Однако я должен сесть на ту самую скамью, на которой я вчера её видел, оплакать там мои несчастья и вдоволь посетовать.

Дон Роке принял разгневанный вид и сказал:

— Сеньор дон Лопес, слова, с которыми ты ко мне обратился, носят характер чрезвычайно оскорбительный и могут навести меня на мысль, что самопожертвование моё не имело счастья прийтись тебе по вкусу. Правда, я мог бы поберечь свой труд и позволить тебе самому оплакивать твои несчастья. Но ведь прекрасная Инес может и прийти; если меня там не будет, кто же тогда исправит твои неловкости и промахи? Нет, сеньор дон Лопес, я слишком тебе предан, чтобы повиноваться тебе.

Дон Роке ушел сразу после обеда, а я переждал жару и отправился в сторону Буэн Ретиро, но, впрочем, не преминул укрыться на некоторое время все в той же лавчонке. Вскоре показался Бускерос, который пошел искать меня в Буэн Ретиро, но, не найдя меня там, вернулся и направился, как я полагал, на Прадо. Тогда я покинул моё укрытие и побрел в те самые места, в которых изведал уже столько наслаждений и огорчений. Сел на скамью и горько заплакал.

Вдруг я почувствовал, что кто-то коснулся моего плеча. Я подумал, что это Бускерос, и в гневе обернулся, но увидел Инес, сияющую ангельской улыбкой. Она села рядом со мной, приказала своей дуэнье удалиться и повела такую речь:

— Дорогой Суарес, я разгневалась вчера на тебя, ибо не понимала, почему ты говорил мне о твоем деде и твоем прадеде, но, расспросив кого следует, узнала, что уже почти целый век ваш дом не хочет иметь никаких отношений с нашим, и это по чрезвычайно пустым, как я полагаю, поводам.

Если, однако, с твоей стороны возникают препятствия, то и у меня их немало. Мой отец с давних пор уже предназначил меня другому и боится, чтобы я не совершила в будущем чего-нибудь, противоречащего его видам. Поэтому он не хочет, чтобы я часто выходила из дому и запрещает мне бывать на Прадо и даже в театре. Но так как, однако, я должна иногда дышать свежим воздухом, он позволяет мне приезжать в этот сад с дуэньей, и это потому только, что сюда мало кто приходит, и поэтому он может быть совершенно спокоен за меня.

Будущий мой супруг — некий неаполитанский магнат, которого зовут герцог Санта Маура. Мне кажется, что он жаждет только моего состояния, ради упрочения своего. Я всегда чувствовала непреодолимое отвращение к этому браку, и чувство это ещё более возросло с того момента, как я познакомилась с моим будущим мужем. Отец мой — человек непреклонного характера, однако, госпожа Авалос, его младшая сестра, имеет на него большое влияние. Любимая тетушка чрезвычайно привязана ко мне и к тому же терпеть не может неаполитанского герцога. Я говорила ей о тебе. Она жаждет с тобой познакомиться. Проводи меня к моему экипажу, а у ворот сада ты найдешь одного из слуг госпожи Авалос, который укажет тебе дорогу к её дому.

Слова восхитительной Инес необыкновенно обрадовали меня, и тысячи волшебных упований овладели моею душой. Я проводил Инес к карете: после чего отправился в дом её тетушки. Я имел счастье понравиться госпоже Авалос; я посещал её с тех пор ежедневно в один и тот же час и всегда заставал у неё прекрасную её племянницу.

Счастье моё длилось шесть дней. На седьмой я узнал о приезде герцога Санта Маура. Госпожа Авалос велела мне не терять отваги; её служанка передала мне письмо следующего содержания: