Том 3 - Ян Василий Григорьевич. Страница 27

Она ловко взобралась на своего татарского коня и поехала рядом.

Светало. Тучи унеслись. Буря стихла, точно ее никогда и не было. Ярустово опустело. Повсюду валялись трупы убитых татар. Ни одной живой души не оставалось в погосте. Только собаки бродили безмолвными тенями между покинутыми избами да, чуя новую поживу, слетелась большая стая крикливых ворон.

Полукругом перед журавлем у колодца сидело несколько собак. Они смотрели, облизываясь, на привязанного к столбу полураздетого Бай-Мурата, который еще ворочал злыми глазами и бормотал костенеющим языком:

— Аман, аман!..

Глава четвертая

«СЛЫШЬ ТЫ!»

Субудай-багатур давал последние распоряжения сидевшим перед ним на корточках трем юртджи. Они внимательно смотрели в изборожденное морщинами и шрамами лицо старого полководца, боясь упустить хотя бы одно его слово.

— Важнее всего узнать… где собираются… новые отряды… длиннобородых…

— Понимаем! — шептали юртджи.

— Пленные знают… Заставьте их говорить…

— Заставим!

Субудай застучал кулаком по колену:

— Зачем ждете? Чего надо?.. Уходите!..

— Внимание и повиновение! — прошептали юртджи и попятились к выходу.

Субудай остался один. Он сидел, поджав ноги, на старой потрескавшейся скамье в углу, под образами.

Скрипнула дверь. Вошла, топая чеботами, Опалёниха, за ней Вешнянка. После того как Опалёниха спасла замерзшего сына Субудай-багатура, он всюду возил их с собой.

Сбросив на лавку заячью шубейку, Опалёниха засучила выше локтей расшитые рукава холщовой паневы и сполоснула руки под глиняным рукомойником. Перекрестив квашню, стоявшую у жарко натопленной печи, осторожно сняла наквашонник и сказала Вешнянке:

— Тесто поднялось! Месить пора…

Субудай посматривал на Опалёниху, на ее полные белые руки, равномерно опускавшиеся в тесто, на ее пышную грудь, перехваченную под мышками красным передником, и выпячивал сморщенные губы. Он достал из-за пазухи медную чашку и застучал по ней ножом. Вбежал старый безбородый нукер в запорошенной снегом шубе.

— Внимание и повиновение! — хрипло крикнул он.

— Принеси походные сумы красно-пегого коня! — приказал Субудай.

Нукер выбежал в сени.

Опалёниха приподняла тесто из квашни и со злобой бросила его обратно. Она подошла к оставшейся полуоткрытой двери и прихлопнула ее локтем.

— Дурень безбородый! — ворчала она. — Тепла не бережет!

Вешнянка шепнула Опалёнихе:

— Гляди, как одноглазый на тебя смотрит! Словно проглотить хочет…

— Тошно мне от него! — сердито отвечала Опалёниха.

Нукер вернулся, неся на плече кожаные переметные сумы, и опустил их на земляной пол.

— Развяжи!

Нукер распустил шнурки и сунул руки в баксоны.

— Зачем? — зашипел Субудай. — Что ты там оставил? Уходи!

Нукер отшатнулся и бросился из избы.

Субудай строго крикнул:

— Слышь ты! Слышь ты!

— Это он тебя зовет, — сказала Вешнянка.

Опалёниха не торопясь вытерла руки о передник и подошла перевалистой походкой. Субудай повторил:

— Слышь ты! Слышь ты! Вишнак!

Вешнянка подошла, робея. Субудай-багатур показывал на раскрытые сумы и старался объяснить:

— Давай! Мина! Давай…

Женщины переглянулись. Вешнянка опустилась на колени и стала доставать свертки. Опалёниха развернула сарафан из шелковой парчи, женские узорчатые рубашки, красные туфли с острыми загнутыми кверху носками. Субудай показал рукой Опалёнихе, чтобы она надела сарафан.

— Слышь ты! Скоро! — повторял он нетерпеливо.

Опалёниха пожала плечами:

— Да ты лучше, хан немилостивый, не меня, Вешнянку наряди! Куда мне такое княжеское роскошество.

— Угга! Маленьким не любим! — Субудай сердито затряс головой.

— Ишь какой хитрый! — сказала Опалёниха. — По-нашему заговорил…

Она отошла к печке, ловко накинула просторный сарафан, оправила тяжелые складки, вдела ноги в диковинные красные туфли.

— Сюда! Слышь ты, сюда! — шипел Субудай.

Опалёниха подошла. На скамье, на куске зеленой замши, лежали украшения из сверкающих алмазов, из переливающихся желтых, зеленых и красных как кровь камней. Субудай перебрал их, взял ожерелье из больших золотых монет, головную повязку из жемчужных нитей, несколько золотых браслетов и протянул их Опалёнихе.

— Скоро, скоро! — хрипло повторял он.

Опалёниха повела плечами, надела на шею тяжелое ожерелье, надвинула низко на лоб жемчужную повязку с длинными подвесками. Ее блестящие глаза лукаво посматривали из-под темных бровей на свирепого полководца. Опалёниха отошла в угол, горделиво приосанилась, подбоченилась и особой задорной походкой, как бывало в хороводе, проплыла по горнице. Вешнянка зажимала рот рукой и давилась от смеха.

— Вот, корявый леший, что надумал!

Субудай хлопал рукой по колену, впивался выпученным глазом в Опалёниху и нежно твердил:

— Кюрюльтю! Кюрюльтю!.. [47]

Опалёниха остановилась посреди комнаты.

— Хватит! Побаловались! Пора блины печь! — сказала она сурово и хотела скинуть сарафан.

Субудай замахал рукой:

— Угга! Нет! Тибе! Слышь, ты! Тибе…

Он вдруг отвернулся, наклонился к окну и прислушался. На улице раздались крики: «Урусуты! Урусуты!» — и резкие удары в медные щиты.

Лицо Субудая стало страшным. Он громко застучал ножом по медной чашке, сгреб ожерелья, драгоценные украшения, сунул их в баксоны и, не глядя на женщин, вышел, ковыляя, из избы.

Обняв испуганную Вешнянку, Опалёниха прислушалась. Топот коней и крики монголов на улице быстро удалялись и затихли. Опалёниха выглянула за дверь:

— Все куда-то ускакали… Скорей, Вешнянка, собирайся! Теперь или никогда!

Быстрыми уверенными движениями она сняла парчовую одежду, свернула ее и бережно положила на скамейку рядом с дорогими украшениями и красными туфлями.

— Боязно! — шептала Вешнянка, торопливо одеваясь. — Беда, если изловят нас! Одноглазый нас не обижал…

— Не надо нам его роскошества!

Опалёниха поправила свою посконную паневу, натянула заячью шубейку, вдела ноги в чеботы, повязалась старым шерстяным платком. Вешнянка была уже готова.

— Бежим!.. Даст Бог, к своим доберемся!..

Женщины осторожно вышли из избы и плотно прикрыли за собой дверь. Около горячей печи громко вздыхала и пыхтела забытая квашня.

Глава пятая

В ПОГОНЮ ЗА БАТЫЕМ

Пронеслась по русской земле молва, будто на безлюдных развалинах сожженной Рязани упавшие колокола сгоревших церквей сами зазвонили… Передавали, что вечевой колокол вдруг поднялся из пепелища, повис в воздухе и загудел, сзывая рязанский народ на борьбу с татарами…

Рассказывали, что во многих местах всколыхнулась разгромленная Русь, что укрывавшиеся в лесах мужики собираются в отряды сторонников, что во главе их встал удалой витязь Евпатий Коловрат, лихой медвежатник, знающий лесные тропы, ходы и выходы, что его отряд уже не раз нападал на мунгальские разъезды и уничтожал целые отряды сильных супостатов.

Слыша такие разговоры, пахари и охотники, много лет промышлявшие в лесах, все, у кого рука не ослабла и глаза не померкли, стали поспешно привязывать подтужинами к дреколью ножи и обломки кос, точить на черном камне копья и рогатины и, засунув топоры за пояс, направлялись на перекрестки дорог разыскивать боевые дружины Евпатия-медвежатника.

Тем временем Евпатий Коловрат двинулся на север, по следам батыевой рати.

Примкнувших охочих людей Евпатий разбивал на десятки и сотни, назначал им атаманов и всем давал наказы, как биться с хитрыми и находчивыми врагами, к каким прибегать уловкам, как не поддаваться на татарские обманы. Едва ли треть ратников Евпатия была на конях. Но и пешцы не отставали от конников и быстрым шагом или побежкой делали большие переходы.

Евпатий торопился. Он расспрашивал встречных, куда пролегла кровавая Батыева тропа. Остановки в лесах делал он самые короткие. Нужно было все идти вперед, добывая корм коням и хлеб ратникам, торопясь скорее догнать главного врага — царя Батыгу.