Разочарованный странник - Стенвалль Катя. Страница 21

Мы долго думали, планировали и просчитывали, но в конечном итоге пришли к выводу, что никаких возможностей для переезда у нас нет. И чем дольше мы будем думать, тем больше испугаемся и тем дольше никуда не уедем. Поэтому лучше перейти от размышлений к действиям. И вот Бенни отправился в Стокгольм. Я поцеловала его на прощанье и помахала рукой. Посмотрим, что у него получится.

А я пока что осталась на Оланде. Я переехала в хостел, тот же самый, где жила два года назад, когда только приехала на остров. Правда, тогда у меня была большая комната с пятью кроватями, а теперь — маленькая с одной. Плата же не изменилась. Наверное, за два года цены подскочили. Кухни нет, в конце коридора общая комната, где имеются электрический чайник и микроволновка.

Два года назад я жила здесь в августе-сентябре, теперь же начало января. Тогда хостел населяли туристы и отдыхающие, а сейчас странные мрачные типы, которым нечего ждать от жизни. Да они и не ждут. Совершенно спившиеся финны, приехавшие не с материка, которые работают на каком-нибудь заводе, а в свободное время пьют в одиночестве в своих комнатах.

Я живу одна, с собакой. Иногда по коридору носятся очумевшие соседи, орут во всю глотку. Наша избалованная домашняя собачка начинает скулить и забивается под кровать. Но я её успокаиваю: «Ничего, ничего, не бойся, вылезай». Сама же я ничего и никого не боюсь. Пьяные финны стучат в мою дверь, просят то сигарет, то спичек, то соли. Я иду по длинному коридору, где стены пахнут антисептиком, ставлю чайник, жду, пока закипит. А что они могут мне сделать? Да ничего! Ну, скажут что-нибудь, ну и что?

Собак в хостеле держать нельзя, но управляющего никогда нет, и он не видит. Моя работа начинается в шесть утра, надо успеть погулять, и мы выходим в пять. Именно в это время управляющий почему-то иногда бывает на посту. Тогда мы вылезаем по пожарной лестнице. Сперва я скидываю собаку, и пёс летит со второго этажа, визжа от ужаса, приземляется в сугроб, потом я спускаюсь сама. Какая снежная зима в этом году! Глубокие сугробы лежат с самого ноября и не тают, а каждый день снега наметает всё больше и больше.

В комнате имеются только кровать, заваленная всем на свете, масса коробок с нашим барахлом, телевизор и собачья подстилка. Пёс волнует меня больше всего. Ему ведь не объяснишь, почему всё вдруг стало так странно и неприятно, почему рухнул привычный уклад жизни, и гуляем мы теперь совсем в другое время, и корм стал более дешёвым. Я чувствую себя виноватой, поэтому после работы гуляю с собакой дольше, чем обычно.

Мы уходим далеко и бродим час, и два, а то и три. Дома ведь меня никто не ждёт. Мы слоняемся по заснеженным улицам, смотрим на огни в чужих окнах, на дома, украшенные к Рождеству. Вот семья садится за ужин, женщина подаёт курицу на железном противне. У них — семья, дом, быт, интимные сцены. Посторонние на просмотр не приглашаются. У них существуют свои отношения, может быть непростые. У меня же никого нет.

Я возвращаюсь в свою комнату, где всё раскидано и нет даже намёка на семейную жизнь. На подоконнике киснет пачка кефира и черствеет хлеб. Морковка проросла и распространяет вокруг себя парниковый запах. Я включаю телевизор, там показывают местную программу, которую я уже видела раз двадцать. Я набираю номер Бенни, но он не берёт трубку. Наверное, чем-нибудь занят. Они там, в городе, всегда чем-то заняты. У меня не работает Интернет. А на часах ещё всего лишь шесть вечера. Тогда я надеваю пуховик с капюшоном и иду в город. Интернет должен быть в отеле. Дорога пустынна, снова валит снег. Пройдя пешком километра три, я вспоминаю, что по вторникам Интернет-кафе закрыто, и поворачиваю назад. В номере всё по-старому, собака спит. За стеной вопят пьяные соседи.

Я решаю спать и выключаю свет. Но в комнате не становится так уж темно. Мои окна выходят на задний двор какого-то дома. Там во дворе стоят искусственные олени с Санта-Клаусом, горят лампочки на деревьях, светятся звёзды в окнах. Я открываю окно и закуриваю, падает снег. Там, на улице, чей-то Новый год, не мой.

Если высунуться из окна и посмотреть направо, то увидишь очень странный дом. Я его зову «Дом Бабы-яги». В нем определённо живут, потому что дым из трубы идёт. Но во дворе никогда никого не видно. Не протоптана тропинка от калитки к дому, и на крыльце ни одного человеческого следа. Иногда я вижу, как шевелится на окне занавеска. Значит, там всё-таки кто-то есть! Но почему он в таком случае не выходит? Может быть, в доме живёт инвалид? Но почему к нему не приходят из комитета социальной помощи? Должны же его проведать! Наверное, этот человек добровольно остаётся в заснеженном доме и целыми неделями не высовывает носа на улицу. Он, наверное, давно уже всё понял. Действительно, куда ему идти, если даже Интернет не работает по вторникам? В гости его, может быть, никто не ждёт, а слоняться по улицам без всякой цели способен разве что псих. Хотя сложно сказать, кто именно псих: тот, кто слоняется без дела по пустынным улицам, или тот, кто сам себя замуровал дома. Оба?

«Дом Бабы-яги» занимает моё воображение. Я разглядываю его часами, стараясь засечь хоть малейшее присутствие жизни. Вот вроде бы донёсся какой-то звук? Нет, это машина проехала по шоссе. Вот вроде бы огонёк мелькнул в глубине дома. Телевизор? Нет, показалось, это луна отсвечивает от окон.

В один из таких вечеров, когда я стояла и смотрела на загадочный дом, в темноте вдруг открылась дверь и в комнату вошёл мой муж. Залаяла собака. Я думала, мне это снится, настолько всё было нереально. За месяц я, кажется, совсем погрузилась в пустоту, совсем замёрзла, замолчала и замерла. Я даже перестала думать о переезде! Представьте, на какое-то мгновение мне даже стало жалко уезжать, ведь это означало не увидеть больше «Дом Бабы-яги»!

Но Бенни решительно зажёг свет и начал кидать вещи в чёрные пластиковые пакеты. Раз-два-три, вот всё и собрано. А что осталось — ну и фиг с ним. Через полчаса всё уже было готово. Мы оставили ключи на стойке в фойе, доехали до терминала, погрузились на паром и поплыли.

Не помню ничего из этого путешествия. Большей частью я спала. В какой-то момент мы оказались на палубе, и я увидела берег и огни. Мы приехали в Стокгольм!

Когда меня спрашивают, как я оказалась в Швеции, я всегда отвечаю, что приехала на пароме «Викинг Лайн». Потому что это правда!

Март 2004 года

Винтовка на лис

Мы уже месяц живём в Стокгольме, на острове Лидингё, в общежитии для студентов. Под общежитие отвели старинный красивый дом, обнесённый деревянным забором. Я думала, мы будем окружены творческой молодёжью, но вместо этого дом до отказа забит сомалийцами и их многочисленными домочадцами. Уж не знаю, кто там у них записан в студенты, но явно не эти восемь женщин с детьми, которые занимают прачечную день и ночь. Постирать невозможно, потому что там на расстеленных одеялах сидит вся семья и ест нечто невероятно пахучее. Живут они, что ли, в этой прачечной?

У нас своя комната со всей необходимой мебелью, а кухню и ванную мы делим с соседями. За стеной у нас живут китайцы. То есть зарегистрирован один китаец, Чен. Но вместе с ним проживают ещё два Чена. Эти трое очень похожи и отличаются только цветом рубашки. Они обладают невероятным свойством делиться. В смысле, делиться на молекулы и производить себе подобных. Вечером заходят в свою комнату втроём, а утром выходят уже пятнадцать человек! Расплодились! Они идут и идут друг за другом, и все совершенно одинаковые, как клоны. Как так получается? И где они там спят? Ведь их комнатка меньше нашей в два раза. Я заходила и видела: там нет трёхъярусных кроватей, и вообще нет никаких кроватей. Видимо, китайцы спят на полу, повернувшись на бок, лежат вплотную, как шпроты в банке.

Соседи у нас хорошие, не шумные. Большую часть суток их вообще не видно. Они приходят только ночевать. И даже когда приходят, всё равно не шумят, не включают музыку, а переговариваются только шёпотом. Думаю, они стараются быть как можно более незаметными. Но иногда по выходным Чен решает угостить своих друзей чем-нибудь вкусным и начинает готовить. Я не знаю, что уж он там делает, но вонь стоит такая, что лучше сразу пойти в лес погулять, пока они доедят. Чен жарит чеснок в железном воке на раскалённом кунжутовом масле, и, честное слово, на сковородке что-то пищит!