Лютер - Дикман Гвидо. Страница 15

Фон Штаупиц улыбнулся.

— Твое паломничество еще только начинается, брат Мартинус. И вообще, мы ведь убедительнее всего проповедуем то, чему сами страстно желали бы научиться.

— Если я вызвал ваше неудовольствие, то обещаю работать еще усерднее! Клянусь вам, я буду…

— Еще усерднее? Да ты скоро руки все в кровь сотрешь от своего усердия! Нет, Мартинус, это дело решенное. Господь даровал тебе мятежный ум, но и дары милосердия достались тебе в изобилии. В Виттенберге ты сможешь изменить привычный образ мыслей, и у тебя откроются глаза. А ты ведь именно этого хочешь — или я ошибаюсь? Хочешь что-то изменить?

Мартин не отвечал. Нет, конечно он ничего не хотел менять, он хотел, чтобы Небеса раскрылись перед ним, а их милость была сейчас далека от него как никогда. Готовый разрыдаться, смотрел он на ворон, которых приметил еще прежде, на монастырском кладбище. Они опустились на конек крыши и с любопытством поглядывали вниз, во двор.

В то самое время, когда Мартин собирал свои пожитки и прощался с эрфуртским монастырем, который долгие годы был его приютом, в Риме поднималась вверх, к небесам, тоненькая струйка белого дыма.

Толпы людей, собравшиеся на площадях и улицах, прилегавших к папскому дворцу, в священном трепете пали на колени, зазвучали божественные песнопения. Радостная весть — habemus papam — полетела из одного конца города в другой.

Кардиналы, проведшие несколько дней, как и положено, в строгом уединении, поразительно быстро пришли к общему мнению: после краткого безвластия Рим обрел нового Папу.

В соборе, воздвигнутом в честь святого апостола Петра, золотая тиара уже очень скоро очутилась на некой большой лысой голове. Голова эта принадлежала человеку, глаза которого безучастно, почти холодно, наблюдали за церемонией. Пальцы его барабанили по украшенным роскошной резьбой, обильно покрытым листовым золотом подлокотникам трона, сидя на котором ему отныне предстояло вершить судьбы христианского мира. В качестве атрибута власти, которую получал он вместе с этой должностью, ему был вручен увесистый шар из чистого золота, олицетворявший Землю. Человек нехотя оторвал дрожащие руки от подлокотников трона, чтобы принять вожделенный символ.

— Кардинал Джованни Медичи, мы объявляем тебя папой Львом X, епископом Рима и наместником Бога на земле… — Торжественный голос плыл сквозь пряные волны ладана, которые поднимались ввысь из целого моря тихо позванивающих сосудов. — …последователем святого Петра и священным главой Римско-Католической Церкви.

Папа поднял голову. Бархатная улыбка появилась на его губах.

ГЛАВА 6

Городок Виттенберг в Саксонии раскинулся на самом берегу Эльбы. Мощные стены и наполненные водой рвы кольцом окружали улицы и площади. Одиннадцать сторожевых башен, хорошо заметных путнику уже издали, высились над крышами домов и церквей подобно каменным копьям.

Трое ворот вели в город: с запада — Шлостор, с юга — Эльбтор, с востока — Эльстертор. Здесь была резиденция курфюрста, поэтому ремесла и торговля в этом маленьком городишке, находившемся вдобавок на перекрестке двух торговых путей, начали процветать очень быстро.

Близость к реке тоже оказалась не бесполезной. Помимо права чеканить собственные монеты город обладал штапельным правом: ему разрешалось хранить на складах зерно, вина, древесину, сельдь, а также другие товары, доставлявшиеся сухопутным и водным путем. За мзду в тысячу рейнских гульденов курфюрст даже уступал отцам города право вершить суд, и хотя двор оставлял за собой возможность отозвать дарованные права, тем не менее все эти достижения внушали горожанам уважение к самим себе. Советники магистрата, гильдии и цеха демонстрировали свою преданность городу, строя церкви, поддерживая университет и многочисленные монастыри Виттенберга.

Мартин прибыл в город, когда октябрь окрасил золотом листву деревьев. К собственному немалому удивлению он без труда освоился в монастыре августинцев, который располагался в восточной части города. Немногочисленная братия обживала совсем новое здание, которое было построено в традициях нищенствующих орденов и поэтому отличалось крайней простотой и целесообразностью форм. В городе это место прозвали Черный монастырь, но вовсе не из-за цвета его суровых стен, а из-за монашьих ряс. Кроме августинцев, которые обосновались в городе всего несколько лет назад, в северной части Виттенберга имелся еще и монастырь францисканцев, служивший местом погребения членов семьи герцога.

В Черном монастыре Мартин познакомился с братом Ульрихом, которому приор поручил позаботиться о вновь прибывшем. Брат Ульрих был черноволос и внешность имел приятную. Он принадлежал к старожилам монастыря, которые по приглашению курфюрста когда-то поселились в Виттенберге. Как и Мартин, он много времени посвящал изучению библейских текстов, но занимался этим с гораздо меньшим рвением. На самом-то деле между ними было очень мало общего. Ульриху чтение священных книг давалось с большим трудом, в то время как для Мартина часы, проведенные за их изучением, были самыми счастливыми. Зато брат Ульрих славился как проповедник и внимательный слушатель. Он проявлял живейшее участие во всех людях, которые встречались на его пути, и утверждал, что в их судьбах он черпает больше познаний, чем во всех книгах вместе взятых, какие когда-либо выходили из-под пера писца или же из-под печатного пресса. Так что для братьев постарше было удивительно, как это Ульрих так хорошо ладит с молчаливым, не очень-то неуравновешенным новичком из Эрфурта. Скоро Мартин и сам стал искать общества молодого, разговорчивого монаха. Частенько случалось, что они беседовали до рассвета, пока не догорят последние свечи или пока колокол не позовет к заутрене.

Однажды вечером брат Ульрих поджидал Мартина невдалеке от городских ворот. Они договорились встретиться в низинке у реки. Брат Ульрих хотел познакомить Мартина кое с кем из беднейших жителей Виттенберга, с которыми ему придется иметь дело как проповеднику. Ульрих стоял на берегу, подхватив полы рясы. Слева от него суетился какой-то рыбак, держа в руке сачок и камышовые корзины. Он был слепой.

— Погоди, я помогу тебе! — с живостью крикнул брат Ульрих, и несколькими минутами позже они вдвоем вытащили на берег тяжелые сети, в которых трепыхалась рыба.

Чуть дальше, в стороне от тропы, в траве на коленях стояли прачки. Размашистыми движениями они швыряли белье на плоские камни — только брызги летели. Слышалось пение, а какой-то мальчонка подыгрывал певуньям на флейте.

Некоторое время брат Ульрих наблюдал за этой идиллической сценой. Погода стояла прекрасная, башни и зубцы городских укреплений были залиты светом закатного солнца. С западной стороны высился замок курфюрста — вытянутое строение сложной формы, притененное кронами высоких деревьев и зарослями кустарника. Курфюрст придавал большое значение роскоши оформления и разнообразным удобствам. Он нанимал известнейших архитекторов, которые украсили внутренний двор изящными лестницами и причудливыми аркадами. Потолки из ценнейших пород дерева, камины, украшенные гербами, живопись, фламандские гобелены придавали гостиным, спальным покоям и рыцарским залам роскошный вид. Однако все это великолепие было внутри, а снаружи замок производил на всех пугающее впечатление. Маленькие оконца прикрывались деревянными ставнями; они походили на подслеповатые черные глазки, злобно взирающие на окружающий мир. Даже осанистая круглая башня замковой церкви, вплотную примыкающая к западному крылу резиденции, не сглаживала мрачного общего вида.

Брат Ульрих вздрогнул, когда брызги воды неожиданно попали ему в лицо. Две девушки, из тех, что стирали белье на реке, пробежали мимо него и намеренно встряхнули рядом с ним мокрую холстину. Девушки задорно захихикали, в ответ монах с притворной строгостью погрозил им пальцем. Он хотел было уже подойти к молодым женщинам, чтобы поговорить с ними, но тут из-за деревьев показался брат Мартинус. Выглядел он, как всегда, встрепанным и невыспавшимся. Под мышкой у него была книга, с которой он никак не мог расстаться. Брат Ульрих встал руки в боки.