Пограничный легион (сборник) - Грэй Зейн. Страница 18

Весь прежний опыт Джоун говорил, что если женщине и можно чувствовать себя в безопасности за такой вот вечерней трапезой у походного костра в обществе людей, с которыми ее свел случай, то только если она сумеет держаться с ними непринужденно и дружески. Вот и этим бандитам ее близость явно доставляла удовольствие, приятно их волновала. Теперь Джоун с грустью и некоторым страхом воочию убедилась, что очень привлекательна. Живя дома, она редко раздумывала над тем, что она — женщина. Ее место и роль в житейской рутине было определенно и естественно. Здесь же все было иначе. Для этих бандитов с бешено струящейся по жилам кровью, с пульсом, бьющим, как удары бича, привыкших к обществу только себе подобных, женщина была существом из другого мира, один вид ее и безмерно волновал, и успокаивал, и возбуждал странный, непонятный, неутолимый голод. Сами они этого не понимали, зато хорошо понимала Джоун.

Покончив с ужином, Джоун встала и сказала:

— Пойду стреножу лошадь. Она иногда удирает.

— Давайте я, мисс, — тут же отозвался Бейт Вуд. Он еще ни разу не назвал ее «миссис Келлз», и Джоун думала, что он просто не придает этому значенья. И хотя он тоже был закоренелым преступником, Джоун казалось, что он все же порядочнее других, что в его долгой жизни не одно только зло.

— Лучше я схожу, — перебил его Пирс.

— Спасибо, я сама, — отклонила помощь Джоун.

Сняв с седла веревку, она смело пошла по тропе, как вдруг услышала шум голосов и различила слова: «Эй, Гулден, куда это ты к чертовой матери поперся?» Сказал это Пирс.

Джоун оглянулась. Гулден уже вышел на тропу. Сердце у нее замерло, колени задрожали, она едва не бросилась обратно. Но тут Гулден остановился, что-то пробурчал и повернул назад. Казалось, он сам поймал себя на чем-то для него совершенно неожиданном.

— Полегче, Гулден, — продолжал Пирс, — а то и Келлза разбудить не долго.

Ответом было грязное ругательство. Бандиты сбились в кучу, громко препираясь. Джоун бросилась бежать дальше и больше ничего не слышала. Если бы теперь кому и взбрело в голову отправиться за ней, она, как вспугнутая лань, просто скрылась бы в темной чаще кустарника. Однако ее, видимо, на время оставили в покое. Вскоре Джоун отыскала лошадь и едва не поддалась искушению бежать, но удержалась: сейчас ни в коем случае нельзя бежать, как бы ни толкал ее на это здоровый инстинкт женщины.

Она перебралась через ручей и пошла обратно к биваку, пробираясь под густыми ветвями пихт и елей. Она не спешила. Приятно было побыть одной, вдали от этих страшных людей, вдали от всего, что неустанно напоминало о постигшей ее беде. Но даже бродя тут в одиночестве, она все время ощущала опасность, то и дело в страхе озиралась по сторонам, всматривалась в тени скал и деревьев и вздохнула с облегчением только вернувшись к Келлзу. А тот спал глубоким сном вконец выдохшегося человека. Джоун разложила возле него одеяло и, как могла, приготовилась встретить ночь. Почти бессознательно она устроилась так, чтобы можно было без труда, быстро и неприметно выхватить его револьвер.

Солнце садилось. В каньоне стало темно и тихо. На вершинах гор догорали розовые отсветы заката. Мужчины хлопотали по лагерю. Странно было видеть, как Гулден, которого Джоун считала человеком малоподвижным, не только не уклонялся от работы, но, напротив, делал чуть не вдвое больше других, особенно там, где работа была потяжелее. Ему, похоже, даже нравилось таскать бревна, с которыми едва справлялись двое здоровых парней. Он был огромен, могуч, а двигался так проворно и ловко, что вид этой живой машины прямо завораживал. На ночь бандиты, к большому неудовольствию Джоун, разложили костер вблизи того места, где устроилась она сама. Однако, вспомнив, что позже станет очень холодно, она не стала протестовать. Наступили сумерки. Покончив с делами, бандиты собрались у огня. Каждый по-своему воспринимал происходящее; во взглядах, которые они бросали на Джоун, отражались совсем разные чувства. Парни то и дело выискивали поводы подойти к ней поближе — то что-нибудь спросить, то предложить помощь. И в манере каждого теперь виделось нечто свое, отличное от других. Джоун показалось даже, что давешний поступок Гулдена — когда он попробовал было пойти за ней — заставил этих разбойников заглянуть в глубь самих себя. А вот Гулден молча сидел на границе освещенного круга; яркий огонь бросал на него дрожащие блики, и бандит больше походил на огромную темную обезьяну, чем на человека. Насколько могла судить Джоун, он еще ни разу не взглянул в ее сторону. Такая перемена давала пищу для размышлений. Неужели эта махина, эта груда костей и мышц, начала думать?

Первым сделал неуклюжий заход Бейт. Сначала Джоун просто не понимала, куда он клонит, и не знала, можно ли ему доверять.

— И уж точно, мисс, — заключил он хриплым шепотом, — мы-то все знаем, что вы вовсе и не жена Келлзу. Он бы ни в жизни не женился. Женщин-то он уж больно ненавидит. Вся Калифорния знает. Он вас просто увез, это точно. Вот и Гулден говорит, сперва он сам уложил своих людей, а потом вы его чуть не ухлопали. Спина-то у него вокруг раны — вся в порохе… А тут того и гляди такая заваруха начнется… Уж лучше бы вам, мисс, убежать… да прямо нынче же ночью, со мной, пока все спят. Я соберу еды, лошадей оседлаю да отвезу вас куда-нибудь к старателям. А уж оттуда вы до дому как-никак доберетесь.

Джоун только покачала головой. Даже если на него и можно положиться — а она почти готова была ему поверить, — все равно теперь уже поздно. Какие бы испытания ни ожидали ее впереди — больше ничто не имело значения, она пройдет через все, все вынесет, только бы вызволить Джима Клива из бездны, в которую сама же его ввергла.

С начала своего невероятного приключения Джоун пережила Бог знает сколько неизвестных ей раньше страхов и подумала было, что ничего нового, ни ужаса, ни терзаний больше не узнает.

Однако на нее надвигались все новые испытания — плоды дикой ситуации, в которую она попала.

Бандит по имени Французик, наглый, напористый, с неизменной ухмылкой на лице, пожирал Джоун влюбленными глазами и был неуклюже галантен. Присутствие товарищей его нисколько не сдерживало, он вел себя так, словно их тут вовсе и не было. И он, и Пирс рассыпались в любезностях, стараясь перещеголять друг друга, и решительно затмевали остальных. Все это могло бы даже позабавить Джоун, не будь положение в целом столь серьезно: их любопытство, интерес к ней, их любезничанье и соперничество могли вот-вот обернуться чем-то страшным. Правда, если не считать того непроизвольного зловещего порыва Гулдена — ничем не замаскированного порыва живого человека, — за все время никто из бандитов ни единым словом, ни взглядом, ни жестом не оскорбил чувств Джоун. Они подшучивали друг над другом, острили, поддевали, иногда сердились, но с ней держались вполне прилично и дружески — по крайней мере, в своем понимании. К этим людям, бандитам, лишенным женского общества, как с неба свалилась молодая, красивая женщина, и в их одичавших душах вдруг пробудились давно забытые чувства — самолюбие, тщеславие, жажда признания. Вели они себя очень глупо — так тетерева на току важно выступают и охорашиваются перед единственной самкой. Возможно, кое у кого появились к этой беспомощной, попавшей в беду девушке и братские чувства, но у кого-то неминуемо должна была пробудиться и страсть — как у Келлза.

Вот это-то неустойчивое равновесие и стало для Джоун новой пыткой: с одной стороны, забавное соперничество за ее взгляд, доброе слово, а с другой — темные, невысказанные, тайные желания, как те, что скрывались за мрачной немотой Гулдена.

— Слушай, Французик, ты в ухажеры не годишься, — объявил вдруг Пирс. — А ты, Бейт, стар. Ну-ка, пустите меня — дайте пройти.

И Пирс добродушно, но настойчиво оттолкнул обоих бандитов.

— Ты что, забыл, что она Келлзова жена? — протянул Бейт.

— Келлз спит, а может и умер, — ответил Пирс, подсаживаясь к Джоун. — А где же вы с Келлзом познакомились? — начал он, склонив к Джоун красное лицо.