Меч Вайу - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 13

Афеней и Одинокий Волк, к которому вернулось его обычное состояние – смесь наглости и трусливой осторожности, – тоже встали и вышли из хижины, благо дождь уже закончился. Афеней, переступив порог, облегченно вздохнул. И, почувствовав себя значительно увереннее, обратился к старику:

– Прими нашу благодарность за приют и очаг…

– Не стоит, – оборвал его старик и спросил у Одинокого Волка: – Какое дело привело вас ко мне?

– Нам нужно переправиться на ту сторону, Авезельмис.

– Я вас не держу, – ответил старик, внимательным взглядом окинув с ног до головы непрошеных гостей.

– Но у тебя есть лодка, – возразил ему Одинокий Волк.

– Откуда ты знаешь?

– Гы-гы-гы… – засмеялся тот. – Одинокий Волк многое знает…

– Послушай, Авезельмис, – вмешался в разговор Афеней. – Мы тебе хорошо заплатим. Золотом.

– Зачем мне твое золото, чужестранец? Разве оно согреет меня в долгие зимние вечера или накормит, когда я голоден?

– У кого есть золото, у того есть все, – Афеней порылся в складках плаща и протянул старику две массивные золотые подвески. – Возьми. За это можно купить десяток лодок и в придачу молодую красивую рабыню. Она заменит тебе в холодные ночи очаг.

– Я уже не так молод, чтобы тело юной девушки могло заменить мне божественное тепло Великой Табити. И много лодок мне тоже не надо, с меня хватит одной. Могу только дать хороший совет: у злого умысла золотые одежды, да грязное тело, поэтому советую вам перебираться на тот берег вплавь. Может, холодная вода Борисфена остудит ваши головы и смоет грязь ваших замыслов. На все воля богов…

– Авезельмис, поостерегись! – Афеней зло прищурился.

– Ты мне снова угрожаешь, чужестранец? – старик нахмурился и недобро посмотрел на Афенея.

– Постой, господин! – Одинокий Волк схватил Афенея за полу плаща и обратился к старику: – Авезельмис, мы пришли к тебе за помощью только потому, что наша жизнь висит на волоске. А виной этому вождь сколотов Марсагет.

– Марсагет?! – старик порывисто шагнул к Одинокому Волку и словно клещами сжал ему руку. – Это правда?

– Клянусь! – поморщился от боли Одинокий Волк. – Его воины преследуют нас по пятам.

– Хорошо… – старик задышал тяжело, с хрипотой. – Если это правда, вы получите лодку. Но если ты мне солгал, Одинокий Волк, берегись!

С этими словами он быстро зашагал по тропинке к берегу. Одинокий Волк подмигнул обрадованному неожиданной удачей Афенею, и они заспешили следом.

Лодка, представлявшая собой бычью шкуру, натянутую на раму из сплетенных в виде ковша ивовых прутьев, едва не черпала воду под тяжестью двух тел. Но плыть в ней было можно, и причем весьма быстро, в чем сразу же убедился Афеней, когда, оттолкнувшись от берега, принялся загребать коротким широким веслом с хорошо полированной от частого употребления рукояткой.

Неожиданно Афеней резко остановил утлое суденышко и, размахнувшись, бросил на берег к ногам Авезельмиса золотые подвески.

– Прими в знак благодарности, старик! Не как плату, а как подарок. И поверь: на свете нет ничего дороже и желанней золота! Ха-ха-ха!

Старик долго стоял на берегу, хмуро уставившись вслед беглецам, пока туманная пелена не скрыла их. Тяжело вздохнув, он было направился к хижине, но затем вернулся, поднял с земли золотые подвески и долго рассматривал. Потом с брезгливой миной на лице швырнул в воду. И, уже не оборачиваясь, стал медленно подниматься на крутой берег по вырубленным в плотной глине скользким от дождя ступенькам, опираясь на тяжелый деревянный посох.

Глава 8

Марсагет волновался: уже которые сутки не было вестей ни от сторожевых постов, ни от разведывательных отрядов Радамасевса, ни от Тимна. Его боевая дружина, усиленная воинами Радамасевса и ремесленниками, горела желанием выступить в поход. Остальное население Атейополиса готовилось к возможной длительной осаде. Хлеба было вдоволь, в спешном порядке запасались солонина, вяленая и соленая рыба. Кое-где чинились стены и подсыпались валы, заготавливались впрок дрова, камни для пращей, на валах ставили огромные котлы для кипятка, собирали большие булыжники и бревна.

Но если среди простых сколотов царило единодушие перед лицом надвигающейся опасности, то среди приближенных вождя не утихали споры. Особенно досаждали Марсагету старейшины и жрецы, затаившие на него обиду из-за Тимна. Когда глава старейшин, желтоглазый старец, узнал о решении вождя отложить гадание на неопределенный срок, он едва не задохнулся от злости и принялся осыпать его упреками за неуважение к законам предков. Большого труда стоило Марсагету удержаться, чтобы сгоряча не наговорить старцу дерзостей: это могло восстановить против него старейшин и жрецов, что вовсе не входило в его планы перед решающими боями. Поэтому он лишь напомнил о своей неограниченной власти во время военных действий, что, конечно же, не удовлетворило желтоглазого старца. Но ведая, чем может кончиться сейчас его упрямство, глава старейшин сделал вид, что смирился. И это очень встревожило вождя – он хорошо знал хитрый и коварный нрав старейшины. Когда-то старец помог Марсагету стать вождем племени, и вождь отчетливо представлял последствия размолвки с ним… Но делать было нечего, выбирать не приходилось, и Марсагет решительно отмел все сомнения и колебания, хотя и осознавал всю сложность борьбы за устойчивость позиций, занимаемых им до сих пор.

Ночи тоже не приносили желанного покоя. И в эту ночь Марсагет проворочался на ложе до самого утра, каждой мышцей тела ощущая непривычную жесткость постели, которая казалась ему чужой, постылой. Мысли толпились в голове, словно табуны на водопое. Наконец вождь не выдержал испытания бессонницей и вышел во двор.

Утренняя заря окрасила полнеба в пурпурные тона. Где-то за валами, в степи, перекликались пастухи, угоняя стада на пастбища, – теперь животных ночью держали поближе к Старому Городу. Сменилась ночная стража, и дружинники толпой направились в ворота акрополя, где под навесом их ждал сытный завтрак. Три рабыни, непринужденно болтая о своих женских делах, несли воинам кувшины с оксюгалой; завидев вождя – простоволосого, в ночных одеждах – смутились и робко пробормотали приветствие. Сторожевые псы грызлись на помойке из-за потрохов, выброшенных кухарками, в загоне хрустели травой лошади, между ними торопливо сновали конюхи, приводя в порядок своих подопечных.

Утренняя прохлада освежила вождя, и он было направился к себе в опочивальню, чтобы одеться, как вдруг громкие возгласы у ворот заставили его остановиться. Послышался звонкий топот копыт, и к Марсагету подлетел Меченый. Соскочив с коня, он торопливо подошел к вождю.

– Марсагет, да хранит тебя Священная Табити, есть новости!

– Пусть боги будут к тебе благосклонны, – поприветствовал его вождь. – Рассказывай.

– Возвратились воины Тимна. И не впустую – двух языгов [41] захватили.

– Языгов? – переспросил Марсагет, встрепенувшись в радостном возбуждении. – Молодец Тимн! Где они?

– У ворот акрополя. Ждут твоих приказаний.

– Давай их сюда! Я сейчас оденусь…

Привели захваченных в плен языгов. Один из них, невысокого роста, с загорелым безусым лицом, поддерживал под руку второго, широкоплечего и бородатого, чей короткий окровавленный плащ свидетельствовал о том, что он получил ранение во время схватки. Крепкий панцирь бородатого воина из воловьей кожи был пробит в двух местах, откуда все еще сочилась кровь, несмотря на то что раны тщательно перевязали – видимо, сказалась дальняя дорога в седле.

Марсагет в пурпурном плаще и высокой конусообразной войлочной шапке, служившей знаком принадлежности ее хозяина к могущественному племени басилидов (из него вышли все вожди, военачальники и старейшины сколотов – племени, первым царем которого был легендарный Сколопит), стоял у порога, держа в правой руке священный жезл. Внимательно рассмотрев пленников, вождь остановил взгляд на безусом воине; повинуясь знаку Меченого, его подтолкнули поближе к Марсагету.