Без пощады - Рид Томас Майн. Страница 9

Глава III. СЕСТРЫ

В то самое время, когда лесные птицы на одном из митчелдинских холмов были встревожены лязгом оружия, в трех милях оттуда другие лесные пернатые с любопытством прислушивались к оживленным голосам двух молодых прогуливающихся девушек. Во внешности этих девушек было мало общего, хотя и были они родными сестрами. Старшая — черноволосая и смуглая, как цыганка, а младшая — нежнейшая блондинка с беленьким, как снег, личиком, розовыми щечками и прекрасными голубыми глазами, свежая и сияющая, как майское утро. Старшую звали Сабриной, младшую — Вегой. Это были те красавицы, о которых так восторженно отзывался сэр Ричард Уольвейн. И он не преувеличивал их красоты.

Действительно, обе девушки были необыкновенно красивы, но каждая по-своему. Разница во внешности сказывалась в росте и фигуре: старшая была и выше и плотнее младшей. Одеты они были тоже неодинаково, но вполне современно. Безобразные фижмы времен Елизаветы были уже оставлены, и надетые на девушках нарядные узкие платья с узкими же рукавами отчетливо обрисовывали их стройные фигуры. Не только по одежде, но и по манере держать себя, говорить, двигаться, можно было узнать в них потомственных дворянок. О том же ясно свидетельствовало и благородство их лиц, изящество фигур, рук и ног.

На младшей, по-видимому, более кокетливой, была прекрасная французская шляпа из светлого шелка, завязанная под подбородком длинными развевающимися лентами. На снежно-белой шейке блестело изящное золотое ожерелье, а в розовых ушках горели дорогие серьги. Все ее платье из дорогой белой ткани было покрыто искусной вышивкой разными шелками, сделанной, должно быть, собственными руками. В те дни даже самые знатные дамы не пренебрегали рукоделием и работали много и с любовью.

Старшая, более степенная и скромная, была в платье и шляпе темных цветов, вполне гармонировавших с ее черными волосами, глазами и смуглой кожей. Ножки у обеих были обуты в белые чулки, очевидно, тоже домашнего изготовления и в кожаные башмаки на толстых подошвах.

Обе девушки шли ускоренным шагом по лесной дороге, ведущей от Руардина до Дрейбрука. Дорога пролегала по высокому хребту лесистых гор. Девушки поднимались вверх, и когда они достигли высшей точки, Вега вдруг остановилась и спросила сестру:

— Может быть, не стоит дальше идти, Сабрина?

— А что? — отозвалась та. — Разве ты устала?

— Нет, я нисколько не устала, но я боюсь, что мы слишком далеко отойдем от дома. Как бы нам не заблудиться.

Что Сабрина не боялась заблудиться, можно было видеть по тому, что она шла впереди твердым, уверенным шагом и притом внимательно оглядывалась вокруг при каждом повороте дороги. Но Вега, очевидно, не замечала этого. Все внимание младшей сестры было устремлено на провожавшую их большую собаку из старинной породы чисто английских дворовых догов. Эта собака то и дело бросалась гонять мирно пасшихся в лесу темношерстных овец, которых издали принимала, должно быть, за каких-нибудь опасных для ее хозяев зверей. Вега каждый раз с восхищением хлопала в ладоши и звонко хохотала над смущением и разочарованием собаки, принадлежавшей, кстати сказать, ей.

— Всего каких-нибудь две мили отошли мы от дома. Неужели это, по-твоему, далеко, Вега? — с притворным удивлением спросила Сабрина, переждав, когда у сестры закончится очередной приступ хохота, вызванный все той же собачьей ошибкой.

— Да, это действительно не особенно далеко, — созналась Вега. — Но я…

И она не договорила.

— Что же ты? — настаивала Сабрина. — Трусишь?

— Да, я боюсь немножко.

— Чего же? Волков? Если их, то я могу вполне успокоить тебя. Вот уже более полсотни лет, как, по словам здешних старожилов, в здешнем лесу видели последний раз волка. И этот волк, очевидно, последний представитель своей породы в этих местах, был тотчас же убит. Здешнее население, происходящее от древних кельтов, питает наследственную неприязнь к волкам. Подозреваю, что это — последствие известного несчастья с инфантом Левеллином.

— Ах, нет, я боюсь вовсе не волков! — с новым взрывом смеха возразила Вега. — Напротив, мне бы очень хотелось встретить хоть одного. Гектор вступил бы с ним в бой и, наверное, остался победителем… Что, Гектор, правду я говорю, а? Неужели ты осрамился бы?

Дог несколько раз очень выразительно гавкнул в ответ на этот обращенный к нему вопрос, энергичнейшим образом размахивая при этом своим огромным пушистым хвостом. Приласканный за это смеющейся хозяйкой, он, ободренный и обрадованный, снова пустился в погоню за овцами, и все с тем же результатом.

— Чего же ты тогда еще можешь бояться? — не унималась Сабрина. — Призраков, что ли? Но и их здесь не водится. А если бы каким-нибудь чудом и водились, то они вообще не страшны днем, а до наступления темноты мы вернемся домой.

И Сабрина, в свою очередь, громко рассмеялась, хотя это было так же мало свойственно ей, как и несвойственно было ее сестре говорить серьезно. Но как раз в это время Вега сделала серьезное лицо и заговорила таким же серьезным тоном. Очевидно, у каждой из сестер была своя причина поменяться на время характерами.

— Ну, вот ты, наконец, и развеселилась, и я рада этому, хотя то, что меня тревожит, вовсе не шутка, — сказала Вега.

— А ты скажи, в чем дело, тогда я и буду знать, как относиться к этому, — продолжала со смехом Сабрина. — Если тебя пугают не волки и не призраки, то кто или что? Уж не мерещатся ли тебе какие-нибудь особенные лесные звери, как Гектору?

— Ты угадала, Сабрина: звери самого страшного типа — двуногие…

— А!.. Да, двуногие звери, действительно, самые страшные… Но, насколько мне известно, у нас, в глуши нашего Фореста, таких зверей не существует, значит, твоя боязнь не имеет никаких оснований.

— Ты забываешь, Сабрина, что в Монмаутсе и Лиднее появились целые толпы разнузданной черни, — возразила Вега. — Может случиться, что такая шайка забредет и сюда. Что же мы тогда будем делать?

— Ты говоришь глупости, Вега! Монмаутским и лиднейским бунтарям нет никакой надобности заходить сюда. Наши же руардинцы и дрейбрукцы, хотя тоже начинают волноваться, но женщин никогда не обижают не только таких, как мы с тобой, но даже и совсем простых. Этого у нашего коренного населения никогда не водилось. На это способен только тот иноземный сброд, который созвал сэр Джон Уинтор в Лидней, да так называемые роялисты, околачивающиеся в Монмаутсе и возле него. Кавалеры тоже! Хвалятся чистотой своей крови и галантностью манер, а на самом деле это — позор страны. Пьяницы, мошенники и игроки. Никого и ничего не уважают, — ни друг друга, ни посторонних, ни почтенных старцев, ни женщин; всячески оскорбляют государственную честь, народное и общественное достоинство… Хороши кавалеры, нечего сказать!