Булатный перстень - Плещеева Дарья. Страница 28

В таком положении проявлять любопытство незачем. Заплатили за доставку посланьица, заплатят за доставку и другого — глядишь, и еще один день прожит, вот только на ночь нужно искать пристанище. Но Ероха не удержался, поглядел, кому записочка адресована. И тяжко вздохнул. Хотя, конечно, могут в столице жить два «Мг. Mishel Korsakoff», и даже три, но интуиция подсказывала Ерохе — письмо адресовано тому самому Корсакову, с которым он учился в Морском корпусе. Потом Мишель, совсем немного послужив, вышел в отставку по семейным обстоятельствам, подробностей никто не знал, было лишь известно, что он уехал из Санкт-Петербурга в провинцию. Год назад Корсакова видели в столице, бодрого и хорошо одетого, но в Кронштадт повидать старых товарищей, он не наведался.

И вдруг стало ясно — вот у кого можно перехватить денег, коли это точно он! Изобрести какую-нибудь беду, добыть денег, заплатить квартирной хозяйке… а потом?.. Потом чем заняться?.. Ведь ежели сразу не решить, для чего нужны деньги, то монетки укатятся в известном трактирном направлении — для того они и круглые.

Так ничего путного и не придумав, Ероха добрался до лавки мадам Анжу. Француженки, служившие у мадам, записочку взяли, а Ероху, велев прийти за ответом вечером, к закрытию лавки, выпроводили. Он еще не забыл совсем французский язык и по их речам понял, что Корсаков за посланием явится самолично, поэтому следует к его приходу подрумяниться и припудрить носики. Оставалось лишь дождаться, и это было самое сложное: как и где выбрать на Невском место, чтобы видеть дверь модной лавки?

Ероха принялся слоняться взад и вперед, полагая, что Корсаков может прибыть в любую минуту. И чем дольше он дефилировал, тем больше ему казалось, что бывший однокашник — его единственное спасение. Корсаков мог бы дать в долг пять рублей или даже десять. Десять — это опять крыша над головой, а нужно еще одеться… а потом?..

Это проклятое «потом» ему не давало покоя.

Он понятия не имел, что может делать в столице человек, которого несколько лет обучали мореходному ремеслу. Давать недорослям уроки математики разве? Но для этого нужны связи, нужна протекция, чтобы взяли в хороший дом. А вот если возьмут — в том доме может оказаться и девица на выданье…

Не то чтоб Ероха страстно хотел жениться — он мечтал выстроить стенку между собой и водкой. А хорошая жена могла бы его от дури отвадить. А родня жены — найти для него занятие… И все это будет так же скучно, как чтение вслух логарифмических таблиц…

Он взял у идущего мимо квасника на копейку клюквенного квасу, выпил и продолжил опостылевшее фланирование по Невскому. Потом заметил издали мальчишку-блинника с горячими гречневыми блинами на конопляном масле, укрытыми ветошкой. Ероха подбежал к нему, взял две штуки, посолил и умял с умопомрачительной скоростью.

Корсаков все не появлялся. Ероха уж малость одурел от ходьбы и было решил плюнуть на эту затею — чего доброго, сидельцы из окрестных лавок уже приметили подозрительного детину, что шатается без дела в одном зеленом камзоле и матросских штанах с напуском. Но ближе к обеду Мишель явился.

Он прибыл в наемной карете, выскочил, влетел в лавку мадам Анжу стремительно, как ястреб, дверь захлопнулась. Ероха уставился на нее, колеблясь — входить или не входить. Думал с четверть часа, когда Корсаков возник вновь.

— Стой, стой! — закричал ему Ероха. — Корсаков!

Давний товарищ повернулся к нему и несколько секунд глядел, не узнавая.

— Это я, Ерофеев! Я это! — твердил Ероха. — Помнишь? Итальянский дворец, корпус? Как ночью в окошко лазали? Как через док на плоту? Как ялик у Петровской пристани угнали?

— Ерофеев? Ох, ты ж, мать моя такая-сякая! Ерофеев! — обрадовался Корсаков. — Ты что тут делаешь? Полезай в экипаж!

Ероха, напрочь забыв, что должен взять в лавке записку, оставленную Корсаковым, полез вслед за товарищем в карету.

— Как ты, что ты? — спрашивал Корсаков. — Отчего в таком виде носишься по Невскому?

— Ох, и не спрашивай… — Ероха всем видом показал, что горе у него горькое и беда неизбывная. — А ты? Что ты, как ты?

— Ох, и не спрашивай…

Корсаков ответил примерно такой же гримасой.

Ероха смотрел на него и видел, что Мишель порядком изменился с гардемаринских времен. Круглая рожица похудела, черты ее оформились, стали резче, на лбу образовались две морщины — как у всякого, кто привык хмурить брови. Лишь голубые глаза глядели по-прежнему, с легким прищуром и очень внимательно. Ероха по одному этому взгляду взялся бы определить в толпе моряка, пусть даже бывшего.

Оказалось, что живет однокашник на Мойке, поблизости от Демутова трактира, напротив пудренной фабрики, и ехать было совсем недалеко. Он нанимал там скромное жилье, держал двоих слуг, но по тому, как эти слуги переглянулись, увидев гостя, Ероха понял — тут что-то происходит, но явно не для посторонних глаз.

— А мы сегодня и печь не топили, — сказал корсаковский человек, судя по возрасту — его дядька еще с тех времен, когда Мишеля перестали водить на помочах и кормить с ложечки. — Ужина нет, разве что в трактир спосылать.

— Так не умнее ли самим к Демуту отправиться? — спросил Корсаков, по всей видимости, поняв, что ему пытается намеками и взглядами сообщить слуга.

— Да, барин, и посидеть там, поразвлечься. А мы с Федей в харчевню пойдем.

Ероха почувствовал в голосе вранье. Что-то странное происходило в корсаковской квартире, если слуги хозяина с гостем дальше прихожей не пустили.

— Ты прав, Тимофеич. Только принеси мой прошлогодний кафтан, тот, цвета голубиной шейки. Тебе, Ерофеев, должно быть впору.

Ероха был очень благодарен за то, что Корсаков без лишних вопросов понял одну из его забот.

Кафтан был принесен очень скоро, и слуги опять уставились на гостя, словно спрашивая: да когда ж ты, сукин сын, уберешься?

— Идем, — сказал Корсаков.

Ероха вышел первым.

Он и радовался тому, что встреча состоялась, и какое-то беспокойство одолевало его — что-то в этой истории было не так, а что именно — он понял уже за столом.

Он забыл взять в лавке записку!..

— Послушай, Корсаков, мне нужно отойти по одному дельцу, — сказал Ероха. — Я вернусь через час и сразу же пойду к тебе на квартиру.

— Изволь, буду ждать, — не задавая лишних вопросов, отвечал Корсаков.

А дальше началась какая-то сумятица. Взяв в лавке ответное послание Корсакова, Ероха побежал к титовскому дому, но во двор, как сказала хорошенькая комнатная девка, попасть не сумел — ворота были заперты. Он отыскал дворника, просил вызвать стряпуху Феклу, дворник отказался бить ноги и стирать подошвы на лестнице, это означало — хочет хотя бы пятак. Они почти было сговорились, но вдруг вымогатель отскочил от Ерохи и, замахнувшись на него огромным совком для собирания конского навоза, взревел:

— Ходят тут всякие, ходят, мельтешат! А ну, пошел вон, побродяжка чертов!

Ероха с опозданием заметил, что возле дома остановился экипаж, откуда вышел статский советник Титов, и это для него дворник ломал комедию.

Встречаться вдругорядь с Титовым Ероха не хотел. Если в его хозяйстве водятся какие-то страшные тайны и даже дворне не позволяют вечером посидеть у ворот, погрызть орешки, то лучше не наводить статского советника на ненужные мысли. Ероха скрылся и, прогулявшись, вернулся в Садовую. Но теперь уж и дворника не наблюдалось. А для экипажа ворота отворили — и тут же захлопнули.

Как передать корсаковскую записку Фекле — Ероха понятия не имел. А надо было — и так в последнее время неисполненных обещаний и неотданных долгов накопилось множество — счесть хотя бы те пятаки, что благородный человек непременно вернул бы Новикову.

Безнадежно послонявшись вокруг титовского дома, Ероха подумал, что коли в записке содержится что-то важное, то ее непременно следует передать, а коли какая-нибудь амурная чепуха, то цена ей невелика. Просто порвать эти нежности в мелкие клочки — и все. Вряд ли судьба сведет его еще раз с той шустрой девкой и с кем-либо из титовского семейства.