Булатный перстень - Плещеева Дарья. Страница 3

Александра не особо прислушивалась к политическим рассуждениям, но мелькнуло слово «масоны». Масонских лож развелось немало, в чем их суть она не докапывалась: смысл? — дам в ложи не допускали, хотя господин Калиостро, сказывали, пытался учредить дамскую ложу, но окончилось это каким-то невозможным развратом. Калиостро куролесил в российской столице лет десять назад, и Александра была слишком молода, чтобы иметь о его подвигах свое мнение. Но того, что Калиостро со скандалом выставили из Санкт-Петербурга, и того, что сама государыня не поленилась — написала комедию о его мошенничествах, для Александры было довольно.

Поэтому она и не стала вникать, какое отношение имеют масоны к российскому флоту, а села возле госпожи Вороновой и тетки, Федосьи Сергеевны, с самым кротким видом. Тетка ее по-своему любила и однажды даже сказала:

— Ты, дурочка, резвись, пока молодая. Коли что — не выдам, прикрою.

Такую тетушку следовало холить и лелеять. Даже невзирая на то, что от нее за версту несло «Венериным маслом», которое успело выйти из моды еще при прежнем царствовании; сам по себе запах был неплох, да больно надоедлив.

— Ну, что, сударыни, начнем, благословясь? — спросила Федосья Сергеевна. — Ох и тяжек крест — молодых девок пристраивать. Вся надежда на тебя, Сашка. У тебя ведь кавалеров множество, ты и в театры ездишь, и на гулянья. Левка! Григорий Семеныч! Хватит в солдатики играть. Что скажете?

— То скажу, матушка, что не след было Маврушу отдавать в институт. Кто не знает, что невесты из монашек прескверные! — отвечал Лев Иванович. — Я в сем деле помогу деньгами, и только. Где для набитой дуры искать жениха — не знаю!

Монашками смольнянок прозвали потому, что Смольный институт государыня велела устроить в здании, которое строилось для женской обители.

Их образование считалось для девицы избыточным. Ну, языки — куда ни шло, в гостиной хорошо блистать по-французски, неплохо понимать по-немецки, модно — по-аглицки, по-итальянски — разве что для тех, кто итальянскую оперу любит. Рисование — тоже отменное дамское ремесло, при нужде и прокормить может. А физика девицам на что?!

К тому же девушки, отнятые от родителей, чтобы в семье не набраться всяких глупостей, к восемнадцати годам о пошлости не ведали, да и жизни не знали, были наивнее шестилетнего дитяти. И не то беда, что девицы мало годились в супруги, а то, что в свете очень скоро это распознали. И ладно бы еще за смольнянкой давали хорошее приданое! Мавра Сташевская приданое пока что имела самое скромное.

— Деньгами — само собой, не отвертишься. Ей нужно бывать там, где можно подцепить женишка, — сказала тетка. — Слышишь, Сашетта? Беда в том, что ей не всякий поглянется. Солидного господина с набитым кошельком она, пожалуй, пошлет искать ветра в поле, если он не разбирается в итальянской опере и не рисует цветочки акварелью. А заставить ее мудрено, коли голова полна возвышенных чувств и прочей дребедени.

И тут Александре пришел на ум «естественный человек». Вот была бы пара для смольняночки! Они непременно должны поладить… Впрочем, отдавать девчонке смуглого атлета не хотелось, она, поди, и не поймет, в чем его красота и привлекательность…

Александра, вспомнив мокрого Михайлова в набедренной повязке, невольно улыбнулась.

— Что смеешься, матушка? — спросила недовольная тетка. — Ты немногим лучше Маврушки! Тоже одни цветочки на уме, а замуж давно пора!

— Так чего же лучше — обеих невест вместе поселить? — спросил Григорий Семенович. — Александра Дмитриевна — вдова, поведения примерного, слухов о ней не распускают. А чтобы женихам было веселее, я буду на Маврушино содержание каждый месяц по двести рублей давать. Это немало. И в духовную впишу Маврушу.

— Может, так и решим? — предложил Лев Иванович. — Ты, сударь, дашь двести в месяц, а я оплачу Мавруше гардероб. Сколько платьев нужно девице на лето и осень? А осенью-то, чай, и жених сыщется.

— Сашетта, ты посмотри, что у нее в сундуке, разберись, составь список, прикинь по деньгам, — велела Федосья Сергеевна. — А я подарю серьги и браслеты, у меня их полон ларец. У них оправа немодная, но камни чистой воды. Отвези к хорошему ювелиру, пусть сделает на новый лад. Эти же побрякушки пойдут и в приданое Маврушке. А иное можешь сейчас продать, чтобы хоть с тысячу рублей уже было живыми деньгами. Да я еще в духовной ей Пустошку откажу. Деревенька мала, душ полсотни, ну да все одно — не кот начхал.

— Я могу ей дать мебели. Муж согласился купить новые, а те, что у меня в гостиных и в спальне, еще совсем хороши. Я велю их до поры свезти в Вороновку, — пообещала госпожа Воронова. — И есть у меня комнатная девка Павла, обучена рукоделию и за барыней ходить. Забери ее, Сашетта, будет горничная Мавруше. Прямо теперь и забирай. Бумаги потом выправим.

— Дело говоришь, — одобрила тетка. — Вот, с Божьей помощью, общими силами девку приданым обеспечим и пристроим.

При этом Федосья Сергеевна с неподобающим возрасту лукавством метнула взор Сашетте и получила ответный: все-де понимаю и веселюсь с вами вместе, любезная тетушка. Девка Павла была слишком хороша собой, чтобы держать ее при тридцатилетней барыне, постоянно брюхатой. Ни один муж такого соблазна не выдержит — а господин Воронов, сдается, и не пытался бороться с соблазном.

— Сударыня тетушка, я не умею за девицами смотреть, — сказала Александра. — Места дома хватит, угловая комнатка свободна, только какая из меня воспитательница? Может, я Мавруше от себя денег дам, тысячи две сразу? А при себе ее держать — увольте!

— Больше некому! — рявкнула тетка. — При мне она от скуки помрет! Надобно, чтобы ее в свет вывозили, чтобы дома кавалеры кишмя кишели! Нешто ко мне кавалеры потащатся? Разве что мои одногодки, из ума выживши! Да это и ненадолго. Помнишь, к тебе сватался Зверков? Он еще у тебя бывает?

— Приезжал с Пасхой поздравить.

— Он мне по нраву, основательный господин. Ты с ним потолкуй. Скажи — красавица, чуть не вдвое тебя моложе, а приданого хотя нет, да родня на свадьбу сделает хорошие подарки, — велела Федосья Сергеевна.

— Потолкую, тетенька, — Александра вздохнула. Будь господин двумя пудами легче и десятью годами моложе — то можно было бы вносить его в жениховский список.

— Да про институт поменьше рассказывай! Особо, как она там в комедиях кавалеров играла! Ты больше про то, что скромница и красавица, поняла?

Тут тетка Федосья была права — кто ж на кавалере из французской пасторали женится?

Вечер все общество провело на террасе, туда были поданы напитки, бламанже, мороженое, конфекты, земляника со сливками. Услышав доносившийся из гостиной бой напольных часов, Александра поднесла руку ко лбу, призналась дамам — бродила по парку, искала цветы для акварели и, видать, несмотря на шляпу, ей напекло голову. Ей в один голос наказали тут же идти в свою комнату и лечь.

Она спустилась и перешла во флигель, где во втором этаже ей отвели комнату, достаточно большую — там ширмой выгородили местечко и для горничной Фроси, которую Александра взяла с собой.

В комнате сидела при свече Фрося, штопала чулок и пела.

— Ну-ка, живо рассупонь меня, — велела Александра. — Подай новую сорочку, ту, с шитьем, как венецианское кружево. И расчеши меня скорее! Косу заплети, без затей…

Она сообразила, если со взбитыми и высоко поднятыми волосами нырять в речной воде, образуется настоящий войлок — хоть валенки из него потом катай.

Проблему набедренной повязки Александра решила: сорочку следует поддернуть повыше и подпоясать, получится хорошо и в воде не соскользнет.

— А теперь покажи лестницу, по которой вы, девки, сбегаете, — сказала она.

— Так та лестница к службам ведет, к поварне, голубушка-барыня, к заднему двору.

— Покажи. Ты ведь там, поди, уже все облазила.

— Да куда ж вы, голубушка-барыня, на ночь глядя?

— В парк ненадолго. Ты меня выведешь и потом встретишь, поняла? Шаль возьми, орешков возьми, чтоб не скучать.

Фрося была горничная испытанная, не болтливая, — за то Александра оставила при себе. Вторая горничная, Танюшка, и кухарка Авдотья, и прочая дворня были оставлены стеречь петербуржскую квартиру.