Невольники чести - Кердан Александр Борисович. Страница 17

Там, у священного костра, увидел Котлеан впервые капитана Барбера, или Рыбьего Глаза, – единственного бледнолицего, присутствовавшего на тайном совете тойонов.

Чем не угодили Рыбьему Глазу его бледнолицые сородичи, пришедшие в угодья Великого Ворона, Котлеан не знал. Но богом бледнолицых клялся в тот вечер Рыбий Глаз снабдить восставшие племена ружьями, порохом и свинцом, не требуя ничего взамен, кроме выдворения чужеземцев с архипелага.

Соплеменники Котлеана и выступившие в союзе с ними племена сдержали свое слово. Они сожгли поселения длиннобородых в Якутате, разорили Архангельскую крепость и истребили промысловую партию алеутов в Бобровой бухте. От Пагубного пролива до мыса Эчком не осталось в живых ни одного пришельца, если не считать молодого бледнолицего, которого люди с большой пироги выловили в океанских волнах и голову которого старый вождь потребовал у капитана. Рыбий Глаз ответил отказом. Но не из-за этого не смогли договориться они с Барбером. Котлеан и Скаутлельт прибыли на лодку бледнолицых, чтобы получить обещанное оружие и припасы. Но Рыбий Глаз нарушил обещание, сказал, что тлинкиты получат ружья и порох только в обмен на аманатов и все бобровые шкуры, взятые в заселении длиннобородых. Котлеан не хотел отдавать добычу капитану, но Скаутлельт решил, что оружие, извергающее молнии, для колошей важнее. Чтобы показать Рыбьему Глазу, что не боится и доверяет ему, старый вождь остался на белокрылой пироге и поручил племяннику до нового Солнца привезти всех женщин и детей, уцелевших после боя в жиле чужеземцев. Котлеан повиновался. И не оттого, что слово верховного тойона в племени неоспоримо. Молодой вождь знал: будь среди аманатов Айакаханн, он нарушил бы традицию рода. Но Котлеан не нашел Подругу Огня тогда, в объятом пламенем заселении. Айакаханн не было ни среди живых, ни среди мертвых. Никто не мог сказать, где она. И это не давало покоя. Образ девушки из рода Волка преследовал его. Вот и в этот раз молодому вождю показалось, что индианка с огненными волосами стояла на берегу рядом с бледнолицым, которого потом подобрали в океане. Хорошо было бы выпытать у него все об Айакаханн! Выпытать и… убить. Без скальпа пришелец не сможет помешать Подруге Огня стать женой Котлеана.

На следующее утро Абросим был разбужен громкими голосами и топотом у него над головой. По скрипучей лесенке поднявшись на палубу, работный увидел, что здесь вся команда. Одни возились со снастями, другие извлекали из трюма продолговатые ящики. Звучали зычные команды на чужом языке. На Плотникова никто не оглянулся. И тут Абросим заметил еще одного человека, не принимавшего, как и он сам, участия в корабельных работах. Это был Скаутлельт. Тойон стоял на юте, внешне безучастный ко всему происходящему, и смотрел туда, где сквозь серый свет маячили темные вершины гор. Абросиму показалось, что Скаутлельт кого-то ждет. И действительно, когда из берегового тумана вынырнуло три тлинкитских бата, по лицу старого вождя скользнула гримаса удовлетворения.

Баты, борясь с приливом, двигались медленно, низко сидели в воде. Одна из лодок была заполнена людьми, две остальные – грузом. Они следовали за первой на привязи и походили на утиный выводок, движущийся за мамашей.

Матросы побросали работу и сгрудились у борта, наблюдая за индейцами. Поднялся на ют и встал рядом со Скаутлельтом капитан.

При утреннем свете Плотников обнаружил, что шевелюра у того, кого тлинкиты называли Рыбьим Глазом, удивительно похожа на волосы Подруги Огня. Но это было тут же забыто им: колошенские баты подошли вплотную.

Первым на борт поднялся в своем неизменном лосином плаще Котлеан. Вид его был мрачен, глаза блуждали. При виде Абросима в них появился блеск, напомнивший работному взгляд волка. Но так же как и хищник при ночной встрече, племянник Скаутлельта отвел взор. Прошел мимо Плотникова на ют.

Вслед за молодым тойоном на шхуну взобрались семь алеуток. У двоих за спиной были привязаны грудные дети. Абросим узнал женщин. Все они жили в заселении и были женами русских. Туземки, в свою очередь, тоже приметили промышленного, но были так напуганы, что боялись даже посмотреть на него.

Потом на «Юникорн» стали поднимать тюки. Абросиму не составило труда определить, что в них – бобровые шкуры. За два года на Ситхе ему не раз приходилось таскать такие на своем горбу. Причем шкуры-то – не невесть откуда, а из их, компанейского магазина! О том поведала звездная метка на шкуре, выпавшей из дырявого тюка на палубу.

Тлинкиты привезли на шхуну добро, захваченное в крепости. Значит, они и люди на корабле – заодно. Значит, моряки и колоши – союзники. Оставалось неясным только, почему никому из индейцев, кроме двух вождей, не разрешили взойти на судно? Полдюжины размалеванных охрой и киноварью воинов осталось в своих батах. Что-то здесь не так!

Абросим осторожно придвинулся поближе к капитану и тлинкитским тойонам.

Первое, что долетело до слуха Плотникова, были слова Скаутлельта, обращенные к Рыбьему Глазу:

– Бледнолицый брат может быть доволен. Мы привезли ему все, что он просил. Теперь мы хотим получить наши ружья.

Барбер обернулся к Смиту, стоявшему рядом:

– Скажи им, что они все получат сполна. Но сначала испытаем: хорошо ли то, что припасено для них…

Пока толмач переводил вождям слова капитана, несколько матросов вскрыли ящики и достали из них ружья. Новые, но уже без смазки.

В тот же самый момент четверо моряков будто случайно оказались за спинами у вождей.

Плотникову все происходящее вдруг напомнило спектакль, который разыгрывался по прихоти старого графа в театре с крепостными актерами, в коем и ему, Абросиму, доводилось играть пустяковые роли. Из сценических игрищ извлек для себя Плотников лишь одно: барский театр, равно как и барские чувства, холопам непонятны. Таким же непонятным оставалось для него представление, зрителем которого он сделался сейчас.

Матросы с ружьями выстроились вдоль борта и изготовились к стрельбе.

Абросим метнулся взглядом в поисках мишеней и ничего не увидел, кроме чаек да тлинкитов в батах, ожидавших своих вождей. Неужто матросы будут стрелять в них?

– Fire! – театрально махнул рукой капитан.

Громыхнул нестройный залп, сливаясь с предсмертными криками индейцев. Трое из дикарей были убиты на месте. Прочие, получившие различные раны, упали из лодок и судорожно пытались удержаться на поверхности.

Барбер взмахнул рукой еще раз. Матросы выстрелили снова, и головы колошей скрылись в глубине.

На палубе на какое-то время воцарилась тишина. Наконец капитан, взяв одно из ружей, с кривой улыбкой обратился к старому вождю.

– Не правда ли, мы приготовили для вас лучшие ружья?

Как раненый зверь, забился в руках двух здоровенных матросов Котлеан, рванувшийся к Рыбьему Глазу. Но старому вождю выдержка не изменила. Он только презрительно посмотрел на Барбера и заговорил не с ним – с племянником:

– Прости меня, Котлеан… Акан отнял у Скаутлельта остроту взора, не дал увидеть, что у Рыбьего Глаза два языка. И оба лгут…

– Он умрет, вождь! Я – Котлеан – обещаю тебе это…

В ответе молодого тойона было столько ненависти, что содрогнулось бы и самое храброе сердце. Но то ли капитана нельзя было устрашить ничем, то ли у него вовсе не было сердца – слова индейца его только позабавили.

Он показал Смиту на нок-гафеля, потом очертил вокруг шеи петлю: дескать, может, Котлеан и выполнит обещание, но сначала пусть посмотрит на все сверху.

Подручный Барбера хохотнул и полез на мачту прилаживать к перекладине две удавки.

У Абросима, еще не успевшего прийти в себя после неожиданного расстрела тлинкитов, шевельнулась в душе жалость. Да, конечно, колоши – враги. Но лишать их жизни вот так, подло, – это не по-христиански, не по-нашенски.

Работный не знал, как остановить творимый капитаном произвол, похожий на то, что довелось когда-то пережить самому… И тут произошло событие, которое определило судьбу тойонов и его самого.