Меж двух огней - Вудроу Патрик. Страница 17

Но кое-что по-прежнему оставалось непонятным.

— Странно, — сказал он, — вы ему ничего не рассказали, но отдали запонку. Как это?

Взгляд госпожи Ньюкрис метнулся к окну; Стрейкен сразу понял, что она врет. Верховен вряд ли высказал сочувствие ее горю. Может быть, Мишель Ньюкрис и была в особых отношениях с местной полицией, но он — крепкий орешек. Теперь Стрейкен видел это ясно. Верховен надавил на нее, и она сразу раскололась.

— Может, что-то и сказала, чтобы от него избавиться. Он задавал так много вопросов. Я уже говорила вам, он был как терьер. Когда я упомянула про запонку, он спросил, знаю ли я, где Молли хранила свою. Я пошла за ней. Он попросил ее посмотреть, я дала. А когда хотела взять ее назад, он только засмеялся и сказал, что это вещественное доказательство.

— Вот как, — произнес Стрейкен. Если женщина рассказала Верховену хоть половину того, что сказала ему, то теперь все встало на свои места. Верховен, скорее всего, уже вернулся в Амстердам, позвонил Купмансу и сообщил ему все, что узнал. Стрейкен может возвращаться в бухту Святого Михаила хоть сейчас. Он тоже услышал достаточно. Достаточно, но не все. У него был еще один вопрос. Теперь, когда вторая запонка у Верховена, этот вопрос был самым важным. Об этом Стрейкен хотел спросить последние полчаса.

— Миссис Ньюкрис, какие числа были на запонке Молли?

— Не знаю, — ответила она. — Не могу вспомнить. Там были буква В и три ряда цифр. Там точно было тридцать девять. Это точно, потому что тридцать девять — номер, на который я всегда ставлю в лотерее.

— Другие вспомнить не можете?

— Нет.

Может, она лгала, но Стрейкен так не думал. После того, как она открыла ему свое сердце, хотелось ей верить. Он вспомнил, как миссис Ньюкрис смотрела на него, говоря о смерти его родителей. Как будто бы их что-то объединяло. Он потерял родителей, она — дочь. Схожие трагедии стерли между ними все преграды. Нет, знай она числа, обязательно бы ему сказала.

Стрейкен допил оставшийся кофе одним глотком, взял верхний журнал из кипы и встал. Оставаться дольше не имело смысла. Он и так рисковал слишком много за этот день. Стрейкен двинулся к двери, миссис Ньюкрис за ним. Большой палец высовывался из порванного чулка. Он казался распухшим оттого, что она пинала ногой Стрейкена.

— Спасибо. Вы мне очень помогли. — Стрейкену не хотелось этого говорить, но это было правдой. Он взялся за перила и пошел вниз. Она еще не ответила на один его вопрос, и он повторил его:

— Как Молли узнала, что я был на Кюрасао?

Но Мишель Ньюкрис притворилась, что не расслышала, и захлопнула дверь у него перед носом.

К этому времени дождь прекратился. Сильные порывы ветра разогнали тучи и теперь вихрем закручивали листья по мостовой. Стрейкен шел, подняв плечи и глубоко засунув руки в карманы от холода. В Лондоне половина десятого вечера, в бухте Святого Михаила полдень. Там сияет солнце. Подходящее время заплыть за риф и поискать дельфинов. Однако в реальном мире наступил вечер, и Стрейкен почувствовал, что голоден.

Его путь лежал через Лондон-Бридж, по Кеннон-стрит, улице Королевы Виктории и набережной к Странду, где, как он знал, был «Макдональдс». Даже в это время, вечером, там было полно народу. Было тесно, посетители протискивались на освобождающиеся места, задевая и расталкивая друг друга. Стрейкен поел стоя. Из переполненного мусорного ведра вывалился бумажный стаканчик и обрызгал его ботинки банановым молочным коктейлем.

Во время занятий дайвингом Стрейкен питался хорошо. Большую часть времени он проводил в теплых странах, где валюта была в цене, а рыба — дешевая и вкусная, например, в Эквадоре, Таиланде и Кении. В таких местах можно шикарно жить на десять долларов в день. Однако в Лондоне он ел, как крыса. Перебивался бутербродами, готовил редко, обычно незамысловатые обеды в микроволновке. Здесь еда была просто средством поддержания жизни, он работал на складе и экономил на следующую поездку за границу. Это был порочный круг. Склад он расценивал как инь, а океан — как ян, и теперь начинался длинный период инь.

Он не жаловался, это был его выбор — жить такой жизнью. С ранних лет он знал, что не создан для карьеры «белого воротничка». Мысль о следовании семейной традиции и армейской службе также вызывала у него отвращение. Он бы скорее уж заправлял машины, чем ходил строем на параде. Форма и там, и там, но в первом случае он мог бы уходить в конце дня домой.

Стрейкен никогда особо не задумывался о профессии и подводной фотографией занялся случайно. Не зная твердо, чему себя посвятить, он решил после школы сделать годовой перерыв. Гамильтон свел его с Карлом Рианом, своим бывшим армейским другом, который занимался каким-то бензиновым бизнесом в Малайзии. Риан дал ему работу: он разъезжал по стране на большом джипе, останавливался на бензоколонках, замерял запасы топлива и определял количество бензина для поставки в следующем месяце. Тогда электронная почта еще не достигла Европы, не говоря уже о странах третьего мира, а языковой барьер не давал вести дела по телефону. Стрейкен не был силен в математике, но умел пользоваться калькулятором и изо всех сил старался не делать ошибок. Он не хотел обратно в Англию, так что работал добросовестно. В конце лета он послал Гамильтону открытку, в которой сообщал, что отказывается от места в университете и остается в Малайзии.

Риан владел двумя станциями на северо-восточном побережье. Одна из них была расположена в Куала-Бесуд, городе, с которого начинались Перхентианские острова. Они уже славились своими местами для дайвинга. Стрейкен как-то взял несколько выходных дней и попробовал нырнуть первый раз в жизни. Он сразу увлекся. Получив квалификацию спасателя через шесть месяцев, он перестал записывать количество погружений. Через одиннадцать лет он подсчитал, что под водой провел четыре месяца своей жизни.

Именно в Малайзии он встретился с Руни и Пили Парангами в первый раз. Их встреча занимала отдельное место в его памяти. Там он начал свою карьеру. Не только подводного фотографа, но и успешного изумрудного контрабандиста на юго-востоке Азии.

Эти воспоминания занимали его и после ужина, пока он шел через Трафальгарскую площадь, мимо Уайтхолла и здания парламента в паб «Морпет-Армс» у Воксхольского моста. Он пришел вовремя; там как раз принимали последние заказы.

По вторникам в питейных заведениях было довольно тихо, и Стрейкен остановился выпить пинту «Гиннеса» и узнать новости. Тамми не было, отметил он с сожалением, хотя надеялся найти ее, ведь она, как никто, могла помочь ему расслабиться в такие моменты. Кроме того, он беспокоился о сроках для «Нэшнл джиографик». Его фотографии уже должны были дойти до адресата. Если нет, то в печать пойдут снимки Билла Таннера. Стрейкен отправился домой, думая о том, что его карьера зависит от предстоящего телефонного звонка.

Он поднес ключ к дверям, когда услышал, как голос из темноты сказал:

— Goedenavond, Банбери.

Голландец. Урод.

Стрейкен не обернулся. Ему это было не нужно. Не сейчас.

— Вы меня приглашаете? Очень любезно с вашей стороны.

Дыхание Верховена отдавало алкоголем. Стрейкен чувствовал это, даже стоя к нему спиной. Скорее всего, Верховен целый вечер поджидал его в пабе. Что Стрейкен мог сделать? Он не мог сказать ему «нет», ведь тот был полицейским. Поэтому Стрейкен просто пожал плечами и ничего не ответил. Верховен положил руку ему на плечо и подтолкнул. Не сильно, но достаточно, чтобы Стрейкен споткнулся.

— Вы не позвонили, Банбери. Я скучал по вас.

Они стояли на верхней площадке лестницы. Верховен был совершенно прав. Стрейкен забыл о том, что должен проходить ежедневную регистрацию. Теперь, правда, это было неважно: Верховен был прекрасно осведомлен о его передвижениях.

— Что вы хотите, Рутгер? — Стрейкен впервые повернулся к нему лицом. Верховен был одет в черные ботинки, черные брюки, черный кожаный плащ и кожаные перчатки. Он напоминал агента гестапо. Загорелое лицо Верховена раскраснелось; он явно хотел наехать на Стрейкена.