Меж двух огней - Вудроу Патрик. Страница 33

Как и его дядя, Шлеппи был толстенький и веселый. Гены счастья четко прослеживались в широкой улыбке, с которой он приветствовал Стрейкена в рыбачьем кубрике, низкой открытой палубе на корме. В удачный день она наверняка была залита морской водой и кровью, но сегодня вечером палуба светилась чистотой. Сумо гордился своей работой, и по этой причине он нравился Стрейкену еще больше.

В центре палубы стоял огромный стул на шарнирах. Стрейкен подумал, что ремни и застежки на нем больше напоминали принадлежности для пытки, нежели для рыбалки. Для больших уловов тут были предусмотрены вместительные кладовые, раковина с разделочным столом и бак для живой наживки. По обе стороны палубы находились скамейки для зрителей, наблюдающих за тем, кто сидел на стуле. Но в нынешней поездке стул не пригодится. Стрейкен оглядел кубрик на предмет его пригодности для дайвинга.

Поручни кормы невысоко возвышались над водой, чтобы легче было тащить крупную рыбу. Благодаря этому входить и выходить из воды будет нетрудно. Еще тут были дверь и ступеньки, спускающиеся под воду, и это означало, что не придется перекатываться через борт. Был даже душ с пресной водой для промывки оборудования. Этому Стрейкен обрадовался. Он не экономил при покупке своей техники. Его главной камерой был «Никонос про-90» с набором взаимозаменяемых линз, дополнительными вспышками и водонепроницаемыми футлярами. Все это добро стоило больше двух тысяч фунтов стерлингов, и Стрейкен заботился о технике изо всех сил. Камеры не любят воду. Особенно они не любят морскую воду, потому что соль очень едкая. Футляры будут проводить в душе больше времени, чем он сам.

Шлеппи взял сумки Стрейкена и спустился на нижнюю палубу, пока Сумо на скорую руку показывал ему устройство и оборудование корабля. На скамейках для зрителей были разложены синие подушки. Сумо сбросил их на палубу, и под ними обнаружилось несколько глубоких резервуаров. В первом хранились спасательные жилеты, во втором — веревки и фонари, в третьем — факелы, перчатки и ящик с инструментами.

Они перешли к правому борту. В следующем лежали два гарпуна, и Сумо сказал, что он и вообще-то запрещены к применению. Стрейкен не удивился. Там было еще кое-что, гораздо более опасное, чем пара гарпунов, — пистолет, спрятанный в темноте, в дальнем углу ящика. Стрейкен подумал, что сигнальную ракетницу обычно держат где-то на капитанском мостике, значит, в этом пистолете настоящие пули.

«Морской дух» был в отличном состоянии. Он и с пляжа выглядел лощеным и гладеньким, но, только оказавшись на борту, Стрейкен понял, что, когда судно впервые спустили на воду, оно было настоящим произведением искусства. Он решил, что несмотря на солидный возраст — шестнадцать лет — по нынешним ценам этот кораблик стоил полмиллиона баксов. И уже не в первый раз Стрейкен подумал, откуда, черт возьми, у малайзийского рыбака могли найтись деньги, чтобы купить его.

Сумо повел его в главный салон. Прохладный и просторный, он был меблирован очень просто. Там стояли диваны, музыкальный центр, бар с напитками и тут же в нише был установлен стол с местами на шестерых человек. А вот в убранстве и нашел Стрейкен ответ на свой вопрос.

Как и в его запущенной комнате на Тачбрук-стрит, здесь стены были увешаны фотографиями. Первая изображала Мику Хаккинена, финского гонщика, он стоял рядом с серой торпедой. Стрейкен узнал хвост в виде сельскохозяйственной косы, принадлежащий молодой рыбе-молоту. Хаккинен подписал снимок черной ручкой. Весы показывали тридцать два килограмма. Рядом с Хаккиненом из-под своих моржовых усов смеялся в камеру Том Селлек. У его ног лежал трехметровый марлинь. Справа Жан-Мари ле Пен держал за хвост извивающегося тунца, его мощные бицепсы вздулись, чтобы удержать десять килограммов мяса. Стрейкен уже знал, сколько Сумо берет со своих постоянных клиентов за полный день рыбалки, и, вероятно, со знаменитостей он брал еще больше. Одни чаевые чего стоили.

— Так куда именно на Керкуллы мы направляемся? — спросил Сумо.

Он стоял в середине салона, уперев руки в бока. Шлеппи протиснулся мимо с джином и тоником и тарелкой фисташек для гостя. Пили залез на обзорную башню, совершенно не заинтересованный в общении.

Стрейкен вытащил морскую карту из рюкзака. Он использовал новые координаты, чтобы определить положение затонувшего судна, и проверял свою теорию каждое утро и вечер. Если его предположения верны, корабль находился в трех с небольшим километрах на северо-восток от самого дальнего острова. Он показал это место Сумо, постучав пальцем по карте.

— Керкулла-Кетам, — сказал Сумо.

— Верно. Что это значит?

— «Кетам» — это омар. Что ты ищешь?

— Одну рыбу. Я фотограф.

Сумо нахмурился.

— Какую еще рыбу?

— Рыбу-кролика. Она очень редкая и неуловимая. — Стрейкен попытался произнести это легко и непринужденно, но не получилось. Рыба-кролик существовала на самом деле, но эта его легенда все же была не вполне убедительной.

Сумо усмехнулся. Потом сплюнул в открытое окно.

— Может, твоя рыба-кролик уже уплыла давным-давно.

— Может, — сказал Стрейкен.

— Поменьше гуляй на солнце, Эд. Оно высушивает твой мозг.

Сумо громогласно захохотал и ткнул Стрейкена в ребра. Затем приложил палец к губам, показывая, что Стрейкен может ему доверять и сообщить настоящую причину найма корабля.

Но Стрейкен ему не доверял. Пока еще не доверял. Он собирался выяснить, надежный ли человек Сумо, к тому времени, как они найдут затонувший корабль.

— Знаешь, — сказал Стрейкен, — давай пока просто поедем, найдем симпатичную бухту и встанем там на якорь.

Сумо вышел из салона и взбежал по лестнице на капитанский мостик. Оттуда ему было видно все, что происходит на борту. Это хорошо, подумал Стрейкен, что они — Сумо и Пили — все время будут там. Так он будет чувствовать себя в безопасности под водой. Стрейкен не ждал беды, но ему не хотелось лишних глаз, и пистолет в глубине ящика напомнил ему, что Южно-Китайское море печально известно пиратами. И опять же, при наличии Пили и Сумо на борту, пиратам придется плохо, вздумай они напасть на корабль.

Шлеппи отвязал кранцы. Сумо открыл дросселя, и мощные двигатели в чреве судна взревели. Из-под кормы волнами забила пена; винты вихрем закрутили воду. Путешествие началось.

Сумо включил бортовые огни. Они зажглись красным и зеленым в сумерках — правый рубиновый, левый изумрудный, — освещая путь на Керкуллы.

35

«Морской дух» летел к океану, как птица.

Стрейкен вышел на палубу с бокалом в руке. Пили спустился с башни и теперь дремал на скамье. Стрейкен уселся напротив него на одну из подушек и смотрел, как солнце исчезает за острозубым хребтом Тиомана. Он мельком подумал о Кей Ти и улыбнулся, вспомнив ее фигуру, идеально очерченный нос и зеленые глаза, которые блестели ярче, чем любой из изумрудов, которых он в свое время немало перевез контрабандой.

Но его привлекал в ней не только внешний вид. Сквозь образ крутой девчонки пробивался подшерсток комфортного бюргерского детства. Стрейкен предположил, что страстное желание стать актрисой не встретило одобрения ее родителей. Они бы предпочли, чтобы она сменила свои шорты на костюм от Донны Каран. Они были бы счастливы, если бы она пополнила ряды адвокатов, бухгалтеров или брокеров, которых Стрейкен видел вчера утром, — они сходили с борта «Ариадны». Они, наверное, считали, что Майк — это то, что нужно: суперзвезда Айви-лиги из богатой филадельфийской семьи, он сможет держать их дочь в ежовых рукавицах. Но стоило Майку ударить ее — и вот она дразнит змей и ищет приключений на Тиомане. Одно было ясно: Кей Ти не просто болтала языком. Жаль, что он не может взять ее с собой. Но на борту у «Морского духа» уже было на одного человека больше, чем Стрейкен изначально планировал; и пока он сам не знал, что он там унаследовал, лучше было сводить количество посвященных к минимуму.

Сумо закрыл дроссель, и корабль выровнялся. Они вдвоем со Шлеппи на капитанском мостике смеялись какой-то шутке. Громовой хохот шкипера, вырывавшийся из его огромного живота, раздавался по всему кораблю. Вскоре «Морской дух» вошел в ритм. Двигатели жужжали равномерно приглушенно, и настроение в кубрике стало сонливым. Пили потянулся и объявил, что идет спать. Стрейкен осушил свой бокал, наконец-то он остался наедине со своими мыслями.