Секира и меч - Зайцев Сергей Михайлович. Страница 72

Глеб спасал одну семью, другую. Верные побратимы следовали его примеру. Но много ли людей они могли спасти?.. Иудеи плакали, и молились, и пытались целовать своему заступнику руки. А он скорбел вместе с ними. Он вспоминал те слова, что однажды сказал Сарре. Он обещал ей, что, если крестоносцы войдут в ее дом, он с мечом в руке защитит ее. В дом Сарры крестоносцы не вошли, ибо император не пустил их в полис. А вот в Никее… Глеб выпускал иудейские семьи в ворота. Всматривался в испуганные лица этих людей. Вон та женщина… Ее, может, тоже зовут Сарра? Или вон ту старуху… Их дом никто не защитил. Несчастные! Они гонимы отовсюду…

— Торопитесь! Торопитесь!.. — приговаривал Глеб.

Один старик приостановился, заглянул Глебу в глаза:

— Ты иудей, добрый человек?

— Нет.

— Откуда же ты знаешь наш язык?

— А откуда ты, отец, знаешь греческий? Может, ты грек?

Старик погладил Глебу лицо:

— Да увидит дела твои Бог!..

Несколько дней крестоносцы отдыхали в Никее. Потом, вспомнив о своей клятве верности императору Алексею, велели никейским грекам послать в Константинополь гонцов с доброй вестью.

Греки выбрали молодых крепких гонцов и спросили у латинян:

— Какие слова они должны передать?

Военачальники крестоносцев ответили:

— Передайте слова: «Государь! Мы пролили кровь. Мы отняли у неверных славный город Никею. Мы — твои вассалы. И возвращаем город тебе!»

Они оставались еще верны клятве.

Латиняне добавили:

— Пускай император пришлет в Никею гарнизон и далее сам оберегает этот город. А наш путь дальше на восток.

Отдохнув и развеявшись, пображничав и покутив на костях неверных и иудеев, набравшись сил, крестоносцы, готовые к новым испытаниям, вышли на дорогу на Дорилей.

С достославным городом Дорилеем латиняне обошлись так же, как и с Никеей. После непродолжительной осады город взяли. До единого человека истребили турецкий гарнизон, после чего занялись грабежом. Одновременно с этим вырезали все нехристианское население. Мучили, унижали, насиловали… Горели многие дома. Опасаясь за город, греки и латиняне тушили пожары.

О клятве верности императору крестоносцы забыли где-то между Никеей и Дорилеем, ибо из Дорилея они уже не слали в Константинополь гонцов и не предлагали Алексею прислать свой гарнизон…

Не задерживаясь в разграбленном, потопленном в крови городе Дорилее, войска крестоносцев двинулись дальше.

Путь их был все труднее. Стояла очень жаркая безветренная погода. Солнце палило нещадно, будто задавшись целью сжечь на земле все живое. И рыцарям не было куда укрыться от смертоносных лучей. Стальные латы раскалялись так, что до них невозможно было дотронуться. Многие латиняне — их было каждый день по-нескольку десятков, — сраженные солнцем, вываливались из седел и с лязганьем доспехов падали на иссушенную горячую землю. Некоторые из них уже были мертвы, и их закапывали тут же при дороге, прочитав над могилой короткую молитву; а некоторые оставались жить, если им давали лишний глоток воды и если их пристраивали куда-нибудь в тень.

Настоящий бич — была жажда. Войско проходило по очень засушливым землям. Если и были тут какие-нибудь речки и ручьи, то в это несносное злое время года они все пересохли. Движение по этим местностям превратилось для рыцарей в сущий ад.

Многие лошади не выдерживали отсутствия воды и бескормицы и падали на дороге. Латиняне взрезали им жилы и пили бьющую фонтаном кровь. В иные дни только так и удавалось многим избежать верной смерти.

Постоянно тревожили крестоносцев турки. Небольшие отряды неверных почти каждый день налетали на колонну то справа, то слева. Пока расслабленные от жары латиняне находили в себе сил собраться, организоваться, чтобы дать достойный отпор, турки, нанеся им урон, уже исчезали. А еще турки устраивали засады на дорогах, завалы, обвалы в горах, рыли рвы, подбрасывали острые стальные шипы, чтобы поранить ноги идущим, и измышляли тысячи и тысячи иных способов задержать продвижение огромного войска христиан.

Но крестоносцы, упорно преодолевая все препятствия, неся значительные потери, оставляя после себя могилы, осененные крестами, продвигались на юго-восток — в сторону крупного города Икония.

К иноверцам они были беспощадны. Если на пути латинян попадалось большое или малое поселение турок, с ним поступали так, как в свое время с вражескими поселениями обходился греческий царь Александр Македонский. Поселение выжигали дотла, а население вырезали до единого человека. Убивали мужчин — чтобы не оставить врага позади себя; женщин убивали — чтобы не родили и не растили врагов; детей убивали — чтобы не выросли во врагов; можно было бы оставить стариков, чтоб доживали свой век, но и их убивали — из жалости, чтоб не мыкались в горьком одиночестве, да и свидетели массовых убийств были ни к чему.

Крупных турецких сил латиняне не встречали. Или турки боялись несметных войск христиан, или, действительно, многочисленные правители неверных рассорились между собой и им было не до крестоносцев.

Со временем турки прибегли к новой тактике. Они сами начали опустошать те и без того бедные земли, через которые должны были пройти латиняне. И усилия неверных не пропадали даром. Очень многих рыцарей потеряли по пути крестоносцы, и войско их значительно сократилось. Хотя от многих потерь и трудностей латиняне стали еще злее.

В городе Иконии, как и повелось, тоже устроили кровавую баню. Мужественные рыцари были беспощадны, трещали кости иноверцев под их тяжелыми мечами. Женщин и детей бросали в ямы, заваливали камнями; затаптывали конями на улицах и площадях. На семьи иудеев обрушивали их собственные дома.

Потом пировали на развалинах. Просили у неба дождя, чтоб омыл с доспехов кровь. Но не было дождя. И тогда крестоносцы, безумствуя — смеясь, крича и корча рожи, — поливали друг друга вином, которого в подвалах они находили в избытке.

Греки, армяне, которых крестоносцы не трогали, в ужасе разбегались по округе.

А латиняне пытали неверных. Спрашивали:

— Далеко ли Иерусалим?

— Иерусалим далеко, — отвечали неверные.

Крестоносцы мучили несчастных посильнее. Потом опять спрашивали:

— А теперь, скажите-ка, презренные, не стал ли Иерусалим ближе?

— Даже если вы всех нас убьете, не станет ближе Иерусалим…

Латиняне склонялись над рисованными на пергаменте картами и водили по ним пальцами.

— Да, далеко еще Иерусалим…

Военачальники брезгливо вытирали с карт кровь…

Герцоги повелели воинам:

— Приведите того старого иудея.

— Того, что читает книгу?

— Его…

— Но он безумен.

— Да. Именно потому, что безумен, он может нам показать кратчайший путь.

Пока воины ходили исполнять приказание, военачальники опять принялись рассматривать карту.

Здесь, во дворце, были красивейшие из красивейших, мужественнейшие из мужественнейших, могущественнейшие из могущественнейших герцоги: Готфрид из Лотарингии, Роберт из Нормандии, Боэмунд Тарентский. А с ними был Раймунд Тулузский.

Все четверо обернулись к дверям, когда рыцари привели старого иудея.

Готфрид сказал:

— Подойди ближе, старик.

Но тот не двинулся с места, пока рыцари не подтолкнули его в спину.

Боэмунд спросил:

— Старец, ты понимаешь что-нибудь в картах?

Но старый иудей как будто не слышал вопроса.

Пристальным взором он обводил суровые лица военачальников. Наконец подал голос:

— Кто из вас Гог из Магога?

Герцоги переглянулись:

— Он совсем не в себе. Мы с ним только потеряем время.

Готфрид молвил:

— Как знать! Мы до сих пор теряли время с разумными…

Старик уставился на него:

— Тебя зовут Гог?

— Меня зовут Готфрид.

Старик открыл книгу и, перелистнув несколько страниц, нашел в ней какое-то место:

— В книге ничего не написано про Готфрида. Здесь написано иное…

— Обо мне еще напишут книги, — усмехнулся Готфрид. — Обо всех нас, кого ты видишь, напишут…