Бандолеро, или Свадьба в горах - Рид Томас Майн. Страница 28

Одно утверждение не вызывает никаких сомнений, оно не тема для обсуждений. Ревность — самое болезненное чувство, на какое способна душа мужчины.

Ее болезненность имеет свои степени, большую и меньшую, ибо у этой ужасной страсти, самомнения, чувства — называйте, как угодно — есть разновидности.

Существует ревность, возникающая после обладания; есть и другая разновидность, коренящаяся в предчувствиях. Моя ревность была именно такой.

Не стану спорить, какая из этих разновидностей хуже. Могу только сказать, что, стоя в тени перуанских перечных деревьев, чувствовал, что вокруг меня собрались все тени смерти и все фурии ада.

Я был разъярен. Меня охватил справедливый гнев к обманувшему меня. Но еще больше я сердился на женщину.

Чего она добивалась, назначая мне свидание? Что выигрывала таким чудовищным обманом?

«В шесть часов на Аламеде!»

Я был на месте, был вовремя; она тоже. С нескольких церквей слышался колокольный звон — шесть часов. Каждый удар словно молотом загонял гвоздь мне в сердце!

Несколько секунд я прислушивался к перезвону. Он казался мне похоронным.

О, что за женщина! Дьявол в ангельском обличий!

Вдруг во мне вспыхнула искра надежды.

Мерседес могла быть только посыльной. Записка могла быть от Долорес, той самой Долорес, которую строго стерегут и которая не может выходить одна. Сестры могли быть сообщницами. У Долорес, которой грозит монастырь, возможно, нет других способов общаться с «керидо Франсиско».

Такое истолкование происшествия было больше приятным, чем вероятным.

Но тут новая мысль пришла мне в голову. Что, если красавец-капитан ухаживает одновременно за обеими сестрами?

Только на мгновение позволил я себе это недостойное предположение.

Мои сомнения разрешил диалог, который я случайно подслушал. И правда оказалась еще более болезненной. Уходя с Аламеды, я знал, что Франсиско Морено любит только одну — и именно ту женщину, которая проехала мимо нас в карете!

А убедился я в этом вот как.

Недалеко от меня в тени дерева находились двое мужчин, которых я не заметил раньше. Один был явно из крестьян; второй, судя ло одежде, мог быть асендадо из провинции, приехавший в столицу. Как ни незаметно передавалась записка, как ни быстро перешла она из рук в руки, эти двое заметили небольшой эпизод.

Поблано, казалось, отнесся к нему как к совершенно обычному происшествию. Но провинциал, богатая одежда которого все же ясно свидетельствовала о деревенском происхождении, удивился.

— Кто она? — спросил он.

— Дочь одного из наших рикос, — ответил поблано. — Его зовут дон Эусебио Вилья-Сеньор. Вы, конечно, о нем слышали?

— О, да. Мы на Юкатане о нем знаем. У него сахарная плантация вблизи Сисала, впрочем, он там редко показывается. Но кто этот счастливец, который станет обладателем прекрасной плантации? Умный парень может заставить ее приносить выгоду, а я, клянусь Богом, никак не могу этого сделать со своей!

— Сомневаюсь, что это сумеет и капитан Морено — если у него даже будет возможность стать ее владельцем. Он не способен приобретать богатства — разве что за столом монте. Но ему все равно не стать владельцем собственности, принадлежащей дону Эусебио Вилья-Сеньор.

— Я, конечно, не знаю обычаев вашего города, — заметил юкатанец, — но мне кажется, у молодого человека есть возможность стать обладателем дочери дона Эусебио. Судя по всему, девушка к нему неравнодушна.

— Ах! — возразил житель Города Ангелов. — Вы там, на Юкатане, простой народ, вы позволяете своим девицам поступать, как они хотят. В Пуэбла, если они не слушаются родителей, их заключают в монастырь. В нашем святом городе их больше десятка. Я слышал, такая же участь ждет и Долорес Вилья-Сеньор, если она будет настаивать на своем желании выйти замуж за того, кому только что передала записку.

— Долорес Вилья-Сеньор? — спросил я, подходя к разговаривающим и бесцеремонно вмешиваясь в разговор, который так заинтересовал меня. — Долорес Вилья-Сеньор? Я вас правильно понял, вы говорите, что имя женщины в карете — Долорес?

— Да, сеньор, конечно! — ответил поблано, который, наверно, принял меня за сумасшедшего. — Долорес Вилья-Сеньор, или Лола, если вы предпочитаете сокращение. Так зовут эту девушку. Карамба! А что в этом странного? Каждый чикитито note 33 ее здесь знает.

Дар речи отказал мне. Больше я ни о чем не спрашивал. Я слышал достаточно, чтобы понять, что был обманут.

В карете проехала женщина, которую я любил.

Она назначила мне свидание на Аламеде. Она передала записку капитану Морено. Эту женщину зовут не Мерседес, а Долорес!

Я стал игрушкой бессердечной кокетки!