Золото Спарты - Касслер Клайв. Страница 15

Существовал и еще один важный вопрос — или, скорее, проблема этического свойства, — который не давал Реми и Сэму покоя с тех самых пор, как они покинули Мэриленд. Как поступить с самой «UМ-34» и останками Бема? Фарго понимали: несмотря на отсутствие прецедентов, субмарину можно считать местом захоронения, а их самих в таком случае — расхитителями могил, и утешали себя мыслью, что по окончании расследования вернут все личные вещи Бема законному владельцу, будь то немецкое правительство или выжившие родственники и потомки Бема.

Теперь, когда стало ясно, что Шрам охотился за подлодкой, Фарго постарались по возможности дистанцироваться от своей находки. Они позвонили своему юристу, и тот их заверил, что организует все в лучшем виде: у него есть проверенные люди, которые якобы и обнаружат лодку, и уведомят власти о том, что на дне реки Покомок могут находиться торпеды.

— У него были жена и сын, — сказала Реми, не отрываясь от страниц дневника. — Фрида и Гельмут, в Арнсбурге, в окрестностях Дюссельдорфа.

— Ничего себе! Значит, более чем вероятно, что у него там остались родственники. Если так, мы их отыщем.

— Как продвигается расшифровка журнала?

— Медленно. Я собираюсь нанести координаты на карту, но, судя по всему, «тридцать четвертая» была закреплена за кораблем-носителем, который упоминается как «Гертруда».

— «Гертруда»? В Кригсмарине корабли называли…

— Нет, это кодовое название.

— Кодовые названия, затерянные субмарины и таинственные винные бутылки. Как в остросюжетном романе.

— Может, когда мы решим эту головоломку…

Реми засмеялась.

— По-моему, у нас и так дел невпроворот.

— Знаешь, все равно когда-нибудь мы сядем и напишем мемуары. Получится замечательная книга.

— Когда-нибудь. Когда станем седыми и старыми. Кстати, я разговаривала с Тедом. Он пока не высовывается.

— Слава богу. И что вы решили? Ты спросила его про подлодку?

— Нет.

Втягивать в их дела Теда было бы неправильно. Фробишер отгородился от жизни, существуя в своем коконе по собственному, строго заведенному распорядку, — хватит с него и недавнего похищения. И потом, Сэм знал Теда: как только новость о находке субмарины просочится в эфир, тот сопоставит факты — ведь на злополучное донышко Тед наткнулся всего в двух шагах от того места — и задумается о связи между лодкой и осколком. И если что-нибудь вспомнит, обязательно им сообщит.

— Вот послушай, — сказала Реми, водя пальцем по странице: — «Сегодня Вольфи дал мне две бутылки отличного вина, из тех трех, что он захватил с собой. Он сказал, это чтобы отметить успешное выполнение миссии».

— Вольфи, — повторил Сэм. — Нам известно, кто это?

— Нет. Я читала урывками. Попробую найти. Вот еще: «Вольфи сказал, что я должен взять две бутылки, ведь мое задание сложнее». Интересно, что он имел в виду?

— Понятия не имею. По крайней мере, теперь мы знаем, откуда взялся осколок Теда. Где-то по пути Бем «посеял» одну из бутылок.

На стене, над головой Реми, ожил интерком:

— Мистер и миссис Фарго?

Сколько они ни просили Сельму называть их по имени, она упорно продолжала «выкать».

Реми сняла трубку.

— Да, Сельма.

— Я, гм, кажется, у нас кое-что есть… Я нашла…

Заинтригованные, Сэм и Реми переглянулись. За десять лет работы с Сельмой они привыкли, что она говорит коротко и безапелляционно.

— У тебя все в порядке? — спросила Реми.

— Гм… может, приедете и я попробую объяснить?

— Скоро будем.

Сельма сидела за главным рабочим столом, не отрывая глаз от лежащей перед ней бутылки. Пит и Венди куда-то подевались.

Из-за своей привычки смешивать стили Сельма казалась настоящим ходячим оксюмороном. Реми окрестила ее прическу «модифицикация боба шестидесятых». Очки в роговой оправе, которые она носила на цепочке на шее, прибыли прямиком из пятидесятых. Повседневный костюм обычно состоял из брюк хаки, кедов и, судя по всему, неограниченного запаса «вареных» футболок. Сельма не пила, не курила, не ругалась и имела лишь одну слабость: травяной чай, который она поглощала в огромных количествах. Один из шкафчиков в студии был целиком отдан под ее любимый продукт, многочисленные сорта с экзотическими названиями, большую часть которых ни Сэм, ни Реми не могли выговорить.

— А где Пит и Венди? — спросил Сэм.

— Я их отпустила пораньше. Не была уверена, стоит ли разговаривать при них. Если захотите, вы всегда можете ввести их в курс дела.

— Ладно… — отозвалась Реми.

— Только, пожалуйста, не говори, что мы наткнулись на бутылку с жидкой Эболой, — сказал Сэм.

— Нет.

— Тогда что?

— Не знаю, с чего начать.

— Начинай с чего хочешь, — разрешил Сэм.

Она поджала губы, подумала несколько секунд и заговорила:

— Во-первых, этот символ на дне, насекомое… Я понятия не имею, что он значит. Простите.

— Ничего страшного, Сельма. Продолжай.

— Если вы не против, я бы вернулась к самой шкатулке: петли и защелка сделаны из латуни, а дерево — разновидность бука, которая встречается только в нескольких местах на планете. Больше всего деревьев растет в Пиренеях — на юге Франции и севере Испании. Что же касается прокладки, то этот материал сам по себе можно считать открытием. Я не удивлюсь, если окажется, что перед нами — самый ранний образец европейской клеенки. Телячья кожа — целых шесть слоев! — вымоченная в льняном масле. Два верхних слоя высохли и слегка сморщились, но те четыре, что внутри, — в превосходном состоянии. Стекло также достойно внимания — высочайшего качества и очень толстое — на самом деле толщиной почти дюйм. И весьма прочное: я уверена, оно выдержит довольно сильные нагрузки, хотя и не собираюсь проверять на практике. Этикетка: кожа ручной выделки, приклеена к стеклу, а также перевязана сверху и снизу конопляным шнуром. Как видите, отметки вытравлены прямо на коже, а затем заполнены чернилами — и надо заметить, очень редкими. Это смесь Aeonium arboreum «Schwarzkopf»…

— Можно то же самое по-английски? — попросила Реми.

— Сорт черной розы. Чернила представляют собой смесь лепестков розы и толченых крыльев цикады слюнявой, вида, который встречается только на некоторых островах Лигурийского моря. Что же касается содержания этикетки… — Сельма придвинула бутылку, подождала, пока Сэм и Реми подойдут ближе, и включила мощную галогенную лампу. — Видите эту фразу, mesures usuelles, — в переводе с французского «стандартный размер». Такие бутылки уже сто пятьдесят лет как не используются. А вот это слово — demis — означает «половина», то есть пол-литра, примерно одна английская пинта. Шестнадцать унций.

— Не слишком большой объем для бутылки такого размера, — заметила Реми. — Наверное, стекло очень толстое.

Сельма кивнула.

— А теперь давайте рассмотрим сами чернила: как вы можете заметить, они местами выцвели, поэтому на воссоздание уйдет некоторое время, но вы видите две буквы в каждом из верхних углов и две цифры в каждом из нижних?

Фарго кивнули.

— Цифры означают год. Один и девять. Девятнадцатый.

— Тысяча девятьсот девятнадцатый? — спросила Реми.

Сельма покачала головой.

— Тысяча восемьсот девятнадцатый. Что же касается букв «Н» и «А», то это инициалы.

— Чьи? — не вытерпел Сэм.

Сельма откинулась назад и сделала паузу.

— Имейте в виду, я не совсем уверена. Потребуются кое-какие исследования, чтобы точно…

— Мы понимаем.

— Я считаю, что инициалы французские и принадлежат они Henri Archambault — Анри Аршамбо.

Сэм и Реми переварили услышанное, переглянулись и дружно устремили взгляд на Сельму, а она лишь робко улыбнулась и пожала плечами.

Реми заговорила первой:

— Ладно, только чтобы убедиться, что мы друг друга поняли… Речь о том самом Анри Аршамбо, верно?

— О нем, о нем, — отозвалась Сельма. — Анри Эмиль Аршамбо — главный хранитель вин Наполеона Бонапарта. И если моя догадка верна, вы нашли бутылку из утраченной коллекции Наполеона.