Кодекс Люцифера - Дюбель Рихард. Страница 40

– Ну, тогда скажите, что доктора Майер и Руланд пригласили вас на диспут. Майер привязан к бредовым идеям розенкрейцеров, а Руланд верит только водяной бане, кровопусканиям и медицинским банкам, когда речь идет о здоровье. Однако они оба часто проводят дискуссии с учеными представителями Церкви, чтобы доказать верность своих теорий. Вы выглядите, как ученый муж, отец. Попробуйте напустить на себя умный вид, возможно, вас тогда и пропустят.

Отец Ксавье наклонился и поднял монету с мостовой.

– Я тоже выбираю второй вариант, – заявил он и бросил монету в шапку для пожертвований.

Затем выпрямился и посмотрел на онемевшего нищего сверху вниз. Он заметил капли пота, сбегавшие из-под повязки и по горлу его собеседника. В утренней тишине улицы зазвучали шаги людей, обутых в сапоги.

– Есть ли еще что-нибудь, что ты чуть не забыл мне рассказать, но только что вспомнил? – уточнил он.

– Не заходите в комнаты прислуги, – посоветовал ему нищий.

Отец Ксавье подумал, что если бы он снял повязку с лица попрошайки, то увидел бы, как у того нервно подергивается глаз.

– Еще что-нибудь?

– Идите вы к черту, святой отец.

– Да благословит тебя Господь, сын мой.

Отец Ксавье отвернулся и спокойно пошел прочь.

– А чем заканчивался ваш первый вариант, отец? – крикнул ему вслед нищий.

Отец Ксавье показал на группу городских стражей, вооруженных пиками и арбалетами, переходивших площадь, чьи шаги они слышали. При этом он даже не оглянулся и больше не смотрел на нищего, но удовлетворенно отметил, что жалобные протяжные крики «Подайте, люди добрые, подайте бедному слепому!» возобновились лишь после того, как он скрылся в одной из темных улиц.

Было время, когда отец Ксавье обитал в королевском дворце Хофбург в Вене. Когда сейчас он прошел по подъемному мосту и через охраняемые, но неукрепленные парадные ворота в первый внутренний двор Градчан, вызвав лишь умеренный интерес стражи, он понял, что кайзер Рудольф обрел здесь свой новый дом. В Вене кайзер, тогда еще бывший лишь эрцгерцогом Австрии, постоянно жаловался на открытую, неупорядоченную, несимметричную структуру средоточия власти кайзера: и на сам тесный Хофбург, и на полностью изолированный двор, окруженный аркадами, попасть в который можно было, лишь перейдя открытое пространство, который из-за его непопулярности вскоре переименовали в Штальбург, то есть конюшни, и стали использовать согласно новому назначению. Он возненавидел даже собственную попытку возвести соответствующую его вкусам постройку к востоку от старого Хофбурга, не успев привыкнуть к ее удивительному трапециевидному плану. Три строения, расположенные на большой площади, возвышавшиеся среди хижин, конюшен и флигелей прислуги, не защищенные никакими стенами, были грубо выпилены на плоскости Вены с явным стремлением найти компромисс между эстетичностью и удобством использования. Здесь же отец Ксавье увидел полную противоположность Вене: замкнутый со всех сторон замок, окруженный на севере и юге толстыми городскими стенами, защищенный на западе искусственным рвом, а на востоке – круто обрывающимся склоном горы. Градчаны тянулись вдоль заднего склона огромного утеса с запада на восток, как застывшая пена на гребне окаменевшей волны, превратившейся в гранит. С помощью теней, в течение дня бегавших по кругу, сведения о болезни его королевского обитателя и разложении его двора просачивались в город.

Можно было знать это и все равно находиться под впечатлением; можно было, когда удавалось попасть из второго внутреннего двора в третий, узнать, что могучий купол собора Святого Витта на самом деле представляет собой стройку, начатую многими гениальными людьми и ни одним из них пока не законченную. Можно было закрыть глаза и в окружении вздымающихся ввысь памятников самоуверенности и крупных форматов в архитектуре ощутить себя таким крошечным и одновременно укрывшимся в надежном месте. И если у кого-то хватило могущества, чтобы распорядиться о постройке подобных зданий, у него должно было хватить могущества и на то, чтобы приблизить христианство и себя самого к вечному блаженству.

Отец Ксавье, имевший приблизительное представление о могуществе императорской власти и намерениях ее нынешнего обладателя, ничего подобного не испытывал. Он размеренной походкой приблизился ко входу в королевский дворец, сделал изумленный вид, когда стражи задержали его, выдал им свою ложь о докторах Майере и Руланде и после непродолжительных колебаний был допущен внутрь. Склонность кайзера к причудам, превратившая Градчаны в запечатанную крепость, была одновременно ее слабым местом.

Отец Ксавье пришел в Градчаны, не имея конкретного плана действий, если не считать планом то, что в свой первый день во дворце доминиканец не надеялся ничего достичь. Даже внутри такого чудовища, как Градчаны, болтливые языки не шептали секреты в первое попавшееся ухо; даже среди тысячи угодливых душонок, шатавшихся по залам, нужно было сначала найти те, которым можно было задать правильные и с виду совершенно безобидные вопросы. Возможно, он сначала и вправду поищет этих двух людей, чьи имена послужили ему в качестве пароля, и вступит с ними в дискуссию. Через пару дней стражи начнут узнавать его в лицо и будут пропускать внутрь, не задавая лишних вопросов; еще через пару дней они опять частично забудут его, и, если натолкнутся на него в каком-нибудь архиве или библиотеке, его присутствие там не покажется им незаконным, и им никогда не придет в голову, что вежливо кивнувший им человек – шпион, которого они застали за работой.

Размышляя подобным образом, отец Ксавье обогнул узкую лестницу, ведущую вниз, к стенам замка, бывшую достаточно разрушенной и темной, чтобы вести к жилью прислуги. Слуги сновали повсюду, и его одеяние монаха-доминиканца должно было по меньшей мере произвести на них впечатление. Среди них он и станет искать своих первых союзников – так он поступал в Вене, чтобы получать информацию даже о тех грехах своего исповедующегося, о которых тот умолчал. Будучи эрцгерцогом, Рудольф выказывал склонность к не соответствующим его положению телам; ни одна служанка независимо от возраста не могла считать себя в безопасности. Отец Ксавье позволил себе презрительно улыбнуться в темноте и одиночестве длинной извивающейся лестницы. Его губы все еще кривились, когда он, находясь на высоте маленького, похожего на бойницу окна, врезался в очень толстого человека, шедшего ему навстречу.

В результате столкновения отца Ксавье окутало облако запахов пота, рыбы, жаркого и скользкого, липкого прикосновения слишком богатой парчовой вышивки к глыбе шелка. Он замер, в то время как толстяк испуганно шагнул назад и дал тем самым отцу Ксавье возможность дышать.

Человек был братом-близнецом Левиафана – крупнее отца Ксавье, распухший от тугих складок жира бык с лихорадочным румянцем на толстых щеках и бочкообразным пузом. Рот у него был открыт от напряжения и растерянности, так что были видны зубы, которые монах-доминиканец, чьи челюсти были в идеальном порядке, предпочел бы не видеть. Над верхней губой висел длинный крючковатый нос, по форме похожий на нижнюю губу, влажно поблескивавшую в зарослях окладистой бороды. На безобразном лице разливалась безупречная синева, обрамленная длинными ресницами и прекрасно освещенная светом из окна. Глаза подергивались, как у еретика, чьи выкрученные руки безвольно свисали вдоль туловища, а из горла вырывались стоны и проклятия в адрес лживого протестантского учения, но взгляд выдавал их обладателя с головой. Отец Ксавье уставился в голубые глаза этого человека и с ужасом, вспыхнувшим и отразившимся в них, узнал постоянное чувство вины, неисчезающий страх и вечно нечистую совесть. Глаза остались такими, какими отец Ксавье их запомнил, лицо превратилось в неузнаваемую гримасу чудовищной распущенности. Алхимик произвел трансмутацию самого себя, и, как всегда, к сожалению, дерьма стало больше, а золото так и не появилось.

Отец Ксавье опустил голову, но было уже слишком поздно. Как он вообще мог подумать, что смешная бородка хоть на секунду отсрочит его разоблачение? Кайзер Рудольф увидел его сердцем, а не глазами, точно так же, как заяц видит не треугольную острую морду лисы, а два ряда острых зубов. Сердце отца Ксавье застучало так быстро, что на секунду у него перехватило дыхание. В мозгу было совершенно пусто. Что же ему делать? Нищий предостерегал его, собственные воспоминания предостерегали его: кайзер Рудольф – любитель служанок. Так с чего бы это ему отказываться от своих привычек здесь, в своем собственном государстве?