Пират Её Величества - Курочкин-Креве Николай. Страница 29

Плантаторы, едва корабли встали на якоря в бухте, выслали гонца с письмом: если хотите продавать нам негров — извольте, только высаживайтесь с товаром поодаль от города, ибо губернатор у нас суровый. Ловелл спросил у гонца:

— А покупатели имеют деньги? У них есть чем платить? Или одно только горячее желание заполучить свежих рабов?

— Да есть, есть, не в этом дело, — отвечал испанец. — Дело в том, что нужно соблюсти тайну. Ибо наш высокородный дон Мигель де Кастельянос уж очень суров. И он вот только что подтвердил, что строжайше будет соблюдать королевское запрещение торговать с англичанами и другими еретиками. И вообще с кем бы то ни было, кроме испанских подданных.

— А те никак не привозят рабов? — не без ехидства спросил Ловелл. Но испанец, не оценив юмора, серьезно и сокрушенно отвечал:

— Никак. Они предпочитают дамские украшения везти: и места мало занимают при высокой цене, и не протухают в дороге, и не околевают, и кормить их в пути не надо. Никаких хлопот — и хорошие деньги. Казенные грузы, всякие там аркебузы да сабли, и безделушки. Если уж седло — то непременно с инкрустацией перламутром, если сбруя — то с серебряной насечкой. Сволочи! Я сам плантатор. Негры во как нужны! Во!

…Высокородный дон Мигель де Кастельянос сообщал своему начальству в Севилью и Вальядолид: «Испанцы — шестьдесят человек, неопытных в военном деле и вооруженных чем попало, — одержали блистательную победу над превосходящими силами двух пиратских армад, английской и французской. Удалось это исключительно благодаря Божией помощи и умению здешнего капитан-генерала (между прочим, родного брата высокородного дона, о чем он скромно умалчивал в реляции; а если уж совсем честно — то как раз в эти дни сеньора капитан-генерала вообще в городе не было!). А при поспешном бегстве англичане бросили на берегу девяносто негров. Так не будет ли благоугодно Его Католическому Величеству позволить распределить этих трофейных негров между населением города, которое заслужило это своей храбростью в битвах с разбойниками?»

Дон Мигель славился между коллегами не военным и не административным, а литературным талантом. Притом талантом особенного рода. Он слыл выдающимся мастером сочинять правдоподобные заявки, убедительные объяснения упущений, неопровержимые оправдания допущенных перерасходов и тому подобные перлы административного творчества… В столице его писания не подвергались сомнению, его заявки удовлетворялись в первую очередь, и вообще он был на самом лучшем счету…

Так что ж было на самом-то деле? Откуда взялась французская эскадра, к примеру? Или ее вообще не было? Да нет, была.

Не совсем эскадра, впрочем. Вскоре после прибытия в Рио-де-ла-Ачу в бухте показались паруса известного французского корсара Жана Бонтемпо. Его корвет, недавно еще гроза испанских морей, сейчас мотался по морю не в поисках добычи большой и почетной, а хоть малой, но легкой: после вспышки тропической желтой лихорадки, унесшей жизни стольких отличных парней, отчаянных и стойких, на борту у Бонтемпо едва хватало людей, чтобы справляться с сухими парусами при среднем ветре (или слабом — лишь бы не сильном!). Если дождь промочит паруса и они отяжелеют, корвет (называвшийся по фамилии хозяина «Бон темпо») мог находиться только вдали от берегов. Потому что в виду берега любой маневр с парусами надо выполнять быстро и точно. А люди Бонтемпо, шатающиеся после болезни, едва шевелились… А до вспышки желтой лихорадки французы не успели добыть ничего существенного. А возвращаться домой, в гугенотскую Ла-Рошель, с пустыми руками так не хотелось!

Рио-де-ла-Ачу Бонтемпо выбрал лишь потому, что вокруг городка поля и можно будет подкормить команду. А сухого сезона оставалось все меньше. И он обрадовался, увидя в бухте знакомые ему по прошлым делам корабли Хоукинза.

Бонтемпо предложил союзникам напасть и разграбить город — много тут не возьмешь, но хоть что-то…

Но Ловелл стойко придерживался инструкций Хоукинзов. А те гласили: только торговля — и не портить отношений! Дело в том, что два года назад Джон Хоукинз заключил негласный пакт с этим самым «очень-очень строгим» губернатором де Кастельяносом. Согласно этому пакту, нигде никем не записанному, но соблюдавшемуся обеими сторонами скрупулезно точно, Хоукинз продавал негров плантаторам, а губернатор смотрел на это сквозь пальцы — якобы вынужденный каждый раз позволять кровожадным пиратам делать это, чтобы спасти горожан от резни. Фрэнсис рискнул осторожно напомнить Ловеллу, что можно и даже нужно намекнуть губернатору об этом джентльменском соглашении. Но тот с неожиданной тоской сказал в ответ:

— Это Хоукинз, он может себе и не такое еще позволить. Он вхож к государыне, так что ежели мы заработаем ноту испанского правительства нашему — с нас шкуры спустят! Успех наш, если он и будет, никто не запомнит, а неудачу поминать долго еще станут!

Дрейк не мог и слова вставить в печальный монолог руководителя экспедиции. Ловелл продолжал нытье:

— Конечно, он в отличных отношениях с королевским советом. А нас никто не знает, нам не простится. За такую авантюру нам головы поотрубают!

— А если удачно расторгуемся — королева нас простит!

Но Ловелл ничего не желал слушать. Он был опытным капитаном и очень хорошо себя зарекомендовал в качестве капитана. Но когда он возглавил экспедицию, стало заметно, что он боится ответственности, не любит риска и чужой удачи. Он был из того рода завистников, что в дождь завидуют домоседам, а в ведро — путешественникам. То есть всегда находит, о чем брюзжать…

Ловелл погрузил на пинассу девяносто два невольника, с ними для охраны посадил двоих моряков и направил в то место на берегу, что указал гонец от плантаторов. Фрэнсис почти во весь голос ворчал, ему это очень не понравилось. Уж если и направлять на берег товар, так под такой охраной, чтобы могла в любом случае отмахаться, а то и в контрнаступление перейти. А что это — двое с пистолетами? Их убьют, и они будут умирать с горечью — не смогли ухлопать хоть одного врага. И что же?

Едва выгрузка невольников закончилась, из-за деревьев выступил губернатор в парадной форме, во главе небольшого отряда, вооруженного мушкетами и алебардами (которые тем удобны, что их можно использовать в качестве сошек под мушкет). Губернатор грозно объявил:

— Именем моего государя — Его Католического Величества короля Испании, Обеих Индий и иных земель — требую ответить правду быстро: что вы здесь делаете, чужеземцы?

После чего невольников с обоими матросами схватили и повлекли прочь от берега, куда — за стеной растений было не видно. А губернатор с частью своего отряда сел в шлюпку, подплыл к кораблям Ловелла и, выпрямившись и держась за услужливо поднятое весло, как за поручень, чтобы осанка не утратила величественности, заорал:

— Кто вы и что тут делаете? Почему без разрешения и предварительного согласования вы вторгаетесь в испанские владения?!

— Мы мирные купцы, пришли с исключительно торговыми, мирными целями! — с нотками безнадежности в голосе отвечал Ловелл.

— То, что вы говорите, — глупость! Вы прекрасно осведомлены, что монопольное право торговли в испанских владениях имеют исключительно подданные Его Католического Величества! Вы знаете об этом эдикте моего повелителя так же хорошо, как и я. Вы — никакие не купцы, а пираты, прикрывающиеся званием купцов! Доказательство тому — наличие на ваших кораблях невольников, добыть которых на их родине, в Африке, можно только вооруженным путем. А доставленные на сушу, во владения Филиппа Второго, невольники стали контрабандой. И я их как таковых конфискую именем моего государя!

Ловелл оцепенел и потерял дар речи. Испанцы в шлюпке встали и размахивали оружием. Ловелл потупился, махнул рукою и, не глядя ни на кого, ушел в свою каюту.

…Что же, неужели это и все? Негров нет, выручки нет, двое наших в плену у испанцев… Дрейк побагровел и зарычал:

— Зачем тогда мы сюда плыли? Гулять? Давать испанцам пищу для анекдотов? Дайте мне людей — и я заставлю этих проклятых папистов торговать как положено! А то что же получается? Этот высокомерный негодяй — губернатор — заимел то, что ему требуется, а нам — кукиш? Мистера Джона Хоукинза навряд ли обрадует такой результат нашей экспедиции!