Один - Внуков Николай Андреевич. Страница 13

* * *

Вечер выдался теплый, вершина горы четко рисовалась на фоне неба. Я подумал, что ночью опять грянет дождь. Но солнце опускалось к горизонту такое же чистое, каким было днем. Вот оно село на край моря, и от его красного круга до самого острова протянулась огненная дорога. И вдруг диск на глазах начал плющиться, расширяться, от его верхней части оторвался кусочек и полыхнул кроваво-красным огнем. Все шире и шире растекалась оставшаяся над горизонтом кромка, и все тоньше она становилась. И вот уже только малиновый холмик остался над почерневшим морем, расколотым огненной полосой. Оторвавшийся кусочек потемнел, остыл и превратился в темную тучку.

И все кончилось.

А потом на быстро темнеющем небе начали вспыхивать звезды. Сначала бледные, они разгорались все ярче и начинали мерцать, будто ветром раздувало крохотные голубые угли.

Ветки, сложенные мною ночью у входа в палатку, подсохли за день. Костер потрескивал и горел почти без дыма. В палатке лежала полная майка печеных мидий. Не было липкой сырости. Я подтащил матрац ближе к выходу и улегся поудобнее.

Необыкновенно хорошо лежать так, глядеть на спокойный огонь и думать.

Шесть дней я устраивался на острове, и вот наконец все нормально.

Тихо кругом. Над деревьями и кустами висят звезды. В палатке даже уютно. Одежда моя просохла. Огневой инструмент я разложил у костра.

...Интересно: кто первый из команды катера узнал, что меня смыло?

Они-то, наверное, представляют, что я сижу на каком-нибудь острове голый, продрогший, голодный, во все глаза смотрю на море и жду.

А мне неплохо.

Вот дом, который я построил своими руками.

Вот огонь, который я добыл без всяких спичек.

Вот мидии, которых я наловил.

Вот удочки. Я сам сообразил, из чего их сделать. Жаль только, рыба на них не попадается. Но ничего, еще попадется! Вероятно, морскую рыбу надо как-то по-другому ловить. Теперь, когда я узнал, что на скалах здесь столько мидий, ничего не страшно. И для еды хватит, и для наживки.

А завтра, если будет хороший день, пойду за Левые скалы. Надо осмотреть остров, а не крутиться на одном месте.

Я представил себе остров таким, каким видел его с горы, похожим на лодку. Значит, за Левыми скалами находится правый борт лодки. Берег Правого Борта. Красиво звучит!

Там много больших камней и прибой сильнее, чем у меня, в бухте. Моя бухта - кормовая часть лодки. Пусть так и будет: бухта Кормы. И если в моей бухте выбрасывает на берег много всякого барахла, то на берегу Правого Борта, наверное, еще больше. Может быть, я найду багор. Для чего он может мне понадобиться, я не представлял. Но мне очень хотелось иметь багор. Длинная палка, и на нее насажен раздвоенный остряк. Один конец остряка прямой, другой полукругло загнут. Хорошая штука! Такие багры я видел на пожарных щитах нашей станции и на катере. Загнутым концом можно вытаскивать бревна из воды. Прямым остряком - разламывать ящики и раскалывать доски. Можно даже охотиться на большую рыбу.

И вдруг я подумал, что на мелкую рыбу можно охотиться маленькой пикой. Сделать ее из проволоки. Проволоки у меня целый моток - от ящиков. Отломить хороший кусок, выпрямить на камне, заострить и привязать к палке. А чтобы рыба не срывалась, попытаться выковать на конце бородку, как у рыболовного крючка. Потом сесть где-нибудь на берегу, над тихой водой, и высматривать рыбу. Даже крабов можно будет накалывать на такую штуку.

Я осмотрел проволоку.

Ржавая и очень мягкая. Нет, пика из такой не получится. Вот если бы немного потолще! Хотя, если скрутить ее вдвое, она станет жестче. Двойной кончик развести вилочкой, заточить на камне и сделать бородки.

Завтра же попробую.

...А если на катере подумали, что я утонул?

Ведь они легко могли предположить, что меня смыло не у острова, а в открытом море и, конечно, я не смог добраться ни до какой земли. Отец сам говорил, что в море вода даже в самое теплое лето не прогревается выше шестнадцати градусов, а в такой воде человек от силы может выдержать двадцать - тридцать минут.

Я вообразил, как катер придет на станцию и все в тот же день узнают, что меня нет на свете, будут жалеть отца, в школе мою фамилию вычеркнут из журнала и скоро все реже и реже будут вспоминать об Александре Бараше. А потом и вовсе перестанут говорить обо мне. Ну, жил, ну, учился, не особенно хорошо, на троечки и четверки, любил ходить в тайгу за грибами, любил иногда подраться, и вот нет его. Что ж, так уж получилось... Несчастный случай... Со всяким такое может... И отец успокоится и смирится с мыслью, что меня уже нет, как смирился с мыслью, что нет мамы... А я буду жить здесь, питаться мидиями, ловить рыбу, пересиживать в палатке дожди и штормы, никому не нужный и всеми забытый...

Мне сделалось так нехорошо от этой мысли, что хоть плачь. Приключение оборачивалось совсем другой стороной...

Нет!

Не может быть, чтобы они так подумали!

Найдут, обязательно найдут. Если не свои, то рыбаки. Я слышал, что они иногда наведываются в этот район.

Надо сделать что-нибудь такое, чтобы на проходящих мимо кораблях узнали, что на острове есть человек.

Костер!

Разжечь на вершине горы огромный костер, и чтобы от него получилось как можно больше дыма, и чтобы он дымил целыми днями.

Завтра же полезу на гору, соберу там все, что может гореть, и запалю. А еще лучше поджечь самое большое дерево, то, с горизонтальной веткой. Старая древесина будет гореть долго и дымно. Сгорит одно дерево - подожгу другое, третье... У меня будет постоянный сигнал.

Да, но не стану же я сидеть дни напролет на вершине и поддерживать огонь. Я там с голоду подохну. Надо будет заготовить хороший запас мидий. И жарить их там. И птичьи яйца, наверное, там найдутся.

Почему я раньше о них не подумал? Вот чего, наверное, полно на острове. Надо поискать гнезда. Кстати: какие птицы здесь водятся?

Я начал вспоминать, но перед глазами стояли только чайки с серыми крыльями, которые следили за мной на берегу.

Чайки гнездятся на скалах. Но в глубине острова нет высоких скал. А на береговых они не будут высиживать птенцов: там слишком сильный прибой и во время штормов волны, наверное, перехлестывают верхушки скал. Высокие скалы только у того мыса, который похож на нос лодки. На мысе Носа. Нет, звучит как-то не так... Носовой мыс... Это еще хуже. Как же называется самая передняя, носовая часть лодки по-морскому? Ах да, форштевень.

Значит, пусть <носовая> часть моего острова будет мысом Форштевня. Завтра же туда и отправлюсь.

Я подбросил в костер веток потолще и с этим заснул.

НА МЫСЕ ФОРШТЕВНЯ

На этот раз утром даже росы не было. Трава стояла сухая, звонкая, а солнце, не успев подняться над горизонтом, уже пекло, как в полдень.

За спиной у меня висел узел из полиэтиленовой пленки, в котором лежали огневой инструмент, удочки, два десятка печеных мидий и бутылка из-под шампуня с водой. В руках - кирка из скобы и палка.

Я решил идти вдоль береговой линии. Но там было столько камней, что, добравшись до Левых скал, я совершенно выбился из сил. Если так будет дальше, то у меня от кедов ничего не останется, когда доберусь до места, да и доберусь я туда только к ночи.

Отдохнув, я забрался на камень повыше и осмотрелся.

Справа чуть слышно вздыхало море.

Слева чернел вал дурно пахнущих водорослей. Выше по берегу начиналась трава, а за ней - кусты. Я знал, что идти там еще труднее.

Один - odin13.jpg

И тут я вспомнил, что видел позавчера. За вонючим валом, там, где водоросли уже подсохли, они покрывали камни волнистым серым ковром. Наверное, по ковру можно идти, как по асфальту.

Я нашел место, где вал пониже, и перебрался через него. Действительно, гнилая масса здесь спрессовалась, высохла и напоминала грязный картон, прикрывавший камни. Через минуту я уже шагал по этому <картону>.