Ветер с Варяжского моря - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 15

Снэульв рассмеялся – он не хотел заговаривать об этом, но Ило догадался и сам. Его проницательности завидовали многие взрослые.

– Кто ей тот рыжий парень? – спросил Снэульв. – Жених?

– Нет, – уверенно ответил Ило. – Иначе к ней не сватался бы Тойво.

– Кто это такой?

– Говорят, он доводится мне братом, – пожав плечами, ответил Маленький Тролль. Так же он мог бы сказать, что это чудовище о трех головах, – примерно так же достойно веры.

– Тот самый, что расшиб голову коряге? – насмешливо спросил Снэульв.

Ило залился хохотом, даже опрокинулся на спину, дрыгая ногами, как играющий щенок. Он умел не только шутить, но и смеяться чужим шуткам. Снэульв нравился ему все больше – жаль будет, если этот парень уйдет из Ладоги вместе с Асмундом.

– Эй, Снэульв! – окликнул тем временем Асмунд. – Завтра мы пойдем к купцу мириться. И ты пойдешь с нами. Но не вздумай затеять там новую ссору. Иначе ты больше не ступишь на мой корабль!

Снэульв тихо хмыкнул про себя и отвернулся. Эта угроза его не слишком напугала – за свое место на весле Асмундова кнерра он не очень-то держался. Но он ни словом не возразил против того, чтобы пойти к купцу. Любопытно, как она теперь посмотрит на него?

– Не очень-то надейся! – тихо и ехидно, как настоящая нечисть, прошептал ему Ило. Снэульв посмотрел на него и в душе содрогнулся – прозрачные глаза маленького финна смотрели прямо ему в душу. – Она – одна дочь у отца, а отец – почти самый богатый в Ладоге купец. Она и не смотрит на таких…

– Ты много знаешь, Маленький Тролль! – так же тихо и серьезно ответил Снэульв, с трудом, но выдержав его взгляд. – А я все же спрошу об этом у нее самой.

Милута был человеком ровного и миролюбивого нрава. Больше всего он ценил спокойствие, так необходимое для успешного ведения торговых дел. Сам он едва ли пошел бы жаловаться на обиду – видел же, что Спех сам во всем виноват, – если бы не Тармо. Чудской старейшина был непреклонен и настойчиво напоминал Милуте об обязанности наказать обидчика.

Через день после драки на торгу Тармо с утра привел лошадей, чтобы забрать Тойво в Чудской конец. На прощание он опять завел с Милутой разговор о тяжбе. А Тойво тем временем неохотно прощался с Заглядой. Он не смел перечить отцу, решившему его увезти, но сам с удовольствием пожил бы еще на Милутином дворе, предоставив свою больную голову ласковым рукам его дочери.

Загляда была, пожалуй, рада, что он уезжает. Чем меньше Тойво нуждался в заботах, тем меньше и сочувствия вызывал в ее душе. Выздоровев, он совсем ей разонравился: он оказался не просто горд, а заносчив и надменен. Почти ни с кем в доме он не разговаривал, отворачивался от Тормода, как будто тот чем-то его обидел. Вежлив он был только с Милутой, его одного признавая за ровню. На Спеха, своего спасителя, он совсем не обращал внимания, полагая, что серебряного обручья, данного Тармо, вполне достаточно. Спех обижался и ворчал, что такого тошного парня Водяной есть и не стал бы, но при самом Тойво помалкивал.

С Заглядой Тойво разговаривал мало, зато часто она чувствовала на себе пристальный взгляд его прозрачных голубоватых глаз. И во взгляде его не было ни тепла, ни даже благодарности за заботы, и Загляде делалось от него неуютно.

На прощание Загляда подала отцу и отъезжающим гостям по чарке меда, а сама отошла, села на скамью под отволоченным окошком, где было светлее, и принялась перебирать сухой горох в решете – на кашу. А Тойво, одетый в новую желтую рубаху с каймой из бронзовой проволоки, подпоясанный новым поясом с медными бляшками, с бронзовыми браслетами на обоих запястьях, покрытый синим плащом е серебряной застежкой – все это привез сыну Тармо, – встал рядом с ней, загораживая Загляду от старших. Тойво молчал, и Загляда молчала, не поднимая глаз. Свои прощальные напутствия она уже высказала, его молчание ее томило, ей хотелось, чтобы он скорее ушел.

– Твой отец скоро будет у нас, в наша весь [80], – медленно заговорил Тойво, и даже его словенская речь стала отчего-то хуже обычного. Загляда вскинула на него глаза и снова опустила лицо к решету, подставив взгляду Тойво свой затылок с прямым тонким пробором в светло-русых волосах. – Пусть ты тоже приехать с ним. Мы тебя будем хорошо принять. Мы хорошо живем – тебе будет по нраву. Да?

– Не знаю, что и сказать, – отвечала Загляда, не поднимая глаз и продолжая перебирать горох. Она понимала, что Тойво неспроста так настойчиво приглашает ее. Ей не хотелось обижать его прямым отказом, но принимать приглашение не хотелось тоже. – Как. батюшка рассудит, так и будет.

– Твой отец – добрый, он хочет, чтобы ты жить хорошо. А у нас много соболь, корова и иное добро. Тебе у нас будет по нраву. Ты хочешь?

Тойво вдруг сел на скамью рядом с ней, крепко схватил ее за руку с зажатыми горошинами и потянул Загляду к себе, заглядывая ей в глаза. Смутившись, Загляда отпрянула и хотела отнять руку, но Тойво не выпускал. Она понимала, о чем он спрашивает, и растерялась от такой настойчивости. Ей было странно и подумать – стать женой чудина, войти в чужой род, говорящий другим языком, верящий в других богов, живущий по другим обычаям. Жить в лесу, не видеть людского оживления Ладоги, покинуть всех близких…

– Пусти! – стыдясь старших, шепотом воскликнула она. – Не дело ты…

– Мой отец тоже думает так! – горячо шептал Тойво. – Он будет говорить с твой отец.

К счастью, Тармо позвал сына. Тойво неохотно выпустил руку Загляды и ушел в сени. А она сжалась на скамье, взволнованно оправляя косу.

– Я не привык быть в долгу, – говорил Тармо на прощание. – И скоро я отплачу тебе сполна за заботу о моем сыне. Мы тебя ждем – ты будешь дорогой гость. И дочь твоя тоже.

Тойво значительно глянул на Загляду – отец подтверждал его слова. Сам Тармо тоже посмотрел на девушку, но она отвернулась. И ее порадовало то, что Милута, благодаря за приглашение, не упомянул о ней. И всем сердцем Загляда была рада, когда гости наконец уехали.

Проводив чудинов, Милута и сам собрался уходить. Уже скоро Тармо должен был вернуться домой, в лесной поселок своего рода, и Милута уговорился ехать с ним за обещанными мехами. Времени оставалось мало, а к поездке нужно было готовиться: пересчитать и уложить товар для обмена, запастись едой, осмотреть лошадей и волокуши.

Но едва Милута надел кафтан и затянул широкий шелковый кушак, как у ворот раздался стук.

– Господине, варяги никак к тебе! – крикнул челядинец, вбежав из сеней в клеть.

– Вот уж кого не жду! – Милута изумленно повернулся к дверям. – Что за варяги ко мне?

Выйдя к воротам, Милута увидел человек пять незнакомых варягов.

– День добрый вам! – по-русски сказал стоявший впереди, видимо, старший среди них. – Где есть Милута сын Гордея?

– Я Милута и есть. А вы кто такие будете, по какому делу?

– Мы пришли к тебе для добрая беседа! – ответил ему варяг. – Мы хотим говорить о добром деле.

– Ну, коли о добром деле, так заходите в дом, – решил Милута и растворил ворота.

Варяги зашли в клеть. Загляда, не готовая встречать гостей, убежала со своим решетом в дальний темный угол и оттуда разглядывала пришедших. В Ладоге о варягах говорили разное: одни бранили их за разбои, другие хвалили их сереброкузнечное и кораблестроительное мастерство и ратную доблесть, В гости к Тормоду часто заходили его соплеменники, с заказами на починку или постройку кораблей, и Загляда знала, что они, в общем-то, не чудовища, а люди как люди. Но справедливо было и то, что наибольшая опасность на берегах Варяжского моря исходила именно от них, и Загляда, как и все словены, относилась к ним настороженно. В ее памяти еще свежа была драка Спеха с молодым варягом на торгу, и она догадывалась, что приход нежданных гостей связан с этим происшествием.

– Мое имя – Асмунд сын Рагнара, я есть из Свеаланд, – говорил старший из варягов.

На вид ему было лет тридцать пять. Поверх кожаного кафтана на нем был короткий синий плащ, заколотый на боку под правой рукой большой серебряной застежкой. Его длинные светло-русые волосы были зачесаны назад от высокого лба и на затылке связаны тесемкой, небольшая гладкая бородка была чуть темнее волос. На поясе его висел сафьяновый кошель, а рядом с ним франкский меч в отделанных серебром ножнах, на пальцах блестело несколько золотых перстней, на шее была серебряная гривна с подвесками в виде маленьких молоточков. Нетрудно было догадаться, что дела его идут хорошо.