Месть Аскольда - Торубаров Юрий Дмитриевич. Страница 52

– Нет, – твердо сказал Аскольд, – я поеду в Киев, к Михаилу. Хочу разобраться, почему он обвинил меня в столь диком преступлении.

По тону, каким были произнесены эти слова, купец понял, что спорить бесполезно.

– Я с тобой, Аскольд, – таким же непререкаемым тоном заявила Всеславна.

…Времени до рассвета оставалось мало, и беглецы шли быстро, стремясь поскорее выскользнуть за ворота. Но они беспокоились зря: вся стража крепко спала.

– Им тоже подсыпали сон-траву? – рассмеялся провожавший их Путята. – Спасибо Евфросинихе, закваску она для твоих тюремщиков, Аскольд, сделала знатную.

Не успела троица войти в лес, как подверглась в темноте внезапному нападению. Путята крикнул:

– Аскольд, сзади!

– Аскольд?! – нападавшие остановились.

– Зуб, ты? – узнала Всеславна голос своего воя.

– Госпожа? Вот так встреча! А мы думали, кто-то хочет увести наших коней!

Короткое братание, смех. Седлаются кони. Надо торопиться: вдруг пошлет сотник погоню? Но Зуб, а затем и Гол с Кулоткой заявили, что идут с ними.

Уже сидя верхом на лошади, Аскольд обратился к купцу:

– Путята, я премного благодарен тебе за все. Долг верну. У меня к тебе просьба: пусть твои люди отвезут наших детей в Мазовию или к Ярославу. Боюсь, второй осады они не вынесут.

– Все исполню, – заверил Путята. – Ну, храни вас Бог! Авось встретимся…

Вскоре конский топот растаял в предрассветной мгле.

Батый был доволен. Субудай не стал настаивать на своем решении идти сначала на Чернигов. И, по желанию хана, войско направилось на Киев, только двигалось почему-то чрезвычайно медленно. Часто делались остановки, затевались туркменские учения. Это выводило Батыя из себя, но он сдерживался, не желая в самом начале похода ссориться со своим багатуром. Но однажды хану донесли, что Субудай принимал какого-то уруса, имеющего, к удивлению сторожевиков, пайцзу. Русский исчез так же внезапно, как и появился. Зато Субудай вдруг ожил. Куда подевалась его видимая хандра! Теперь он, как молодой, мотался по степи со своими тургаудами, и нагайка так и свистела в воздухе. Доставалось всем, даже юртджи.

Огромная Орда-махина наконец раскачалась, но двинулась на… Чернигов. Когда, узнав об изменении маршрута, взбешенный хан подскакал к Субудаю, тот объяснил причину несколькими словами:

– Михаил увел дружину в Киев.

Хан все понял. Как ни горько ему было в том сознаться, но правота снова оказалась на стороне Субудая.

Прибытие князя Михаила в стольный град горожане встретили сухо, даже, можно сказать, безразлично: его визиты ничего хорошего не сулили. Люди начали потихоньку покидать стены града. Уходили мастера, все меньше оставалось купцов. Даже вои, кто мог, старались найти себе применение в других вотчинах. То, что увидел князь по прибытии, сильно его расстроило. Крепостные стены в некоторых местах изрядно обветшали. Жидовские ворота тоже надо было срочно чинить. Не доходили руки и до главного – мало что осталось от былой крепкой дружины. Все навалилось разом. Михаил лихорадочно принялся укреплять город. Однако мастеров не хватало, не все дымили кузни…

Князь окончательно убедился в том, какой вред приносит частая смена власти. Каждый очередной владыка приходит с обещанием поднять город, а на деле заботится только о своей мошне. И вот стоит столица, мать городов русских, разута и раздета, и некому прикрыть ее наготу.

В один из дней в городе появился небольшой отряд всадников, с ног до головы забрызганных грязью, обросших, с уставшими, измученными глазами. Все говорило о том, что отряд проделал немалый путь по нелегкой осенней распутице. И только невесть как оказавшаяся в числе всадников женщина, несмотря на очевидную усталость, смотрелась по-царски величественно, поражая зевак своей неземной красотой. Никто из них и помыслить не мог, что это та самая девчонка-тростинка, которая несколько лет назад покинула их город.

А вот Зуб кое-кого узнал. Но, понимая, что момент для общений пока неподходящий, при встречах либо опускал голову, либо отворачивался.

Кавалькада уверенно двигалась к княжеским хоромам. Такое направление было выбрано по настоянию Аскольда, ибо ему не терпелось объясниться со своим обвинителем. Однако князя на месте не оказалось: уехал куда-то на полюдье.

– Поехали на наш двор, – решила Всеславна.

Она первой въехала в полуоткрытые ворота и с нескрываемым интересом стала осматривать родное гнездо. Здесь мало что изменилось. Разве что хоромы покосились еще сильнее. Да крыльцо стало переламываться крышей вперед. Казалось, по двору бродят те же куры, что и несколько лет назад. Стоящие у яслей коровы равнодушно жевали жвачку, поросята копались в навозной куче, что-то, наверно, выискивая.

Из сеней выскочила служанка и, глянув на всадницу, сразу узнала княжну. «Всеславна!» – закричала она. Тотчас из дома высыпала дворня, радостно приветствуя свою госпожу.

Крики внезапно смолкли: на пороге показалась высокая, с властным выражением лица женщина. Она чем-то напоминала Всеславну, и Аскольд догадался, что это ее тетя, о которой жена много рассказывала.

Всеславна соскользнула с лошади и бросилась с объятиями к тетушке. Встреча была теплой, радушной. Правда, по лицу женщины пробежала тень, когда племянница представила своего мужа. От острого взгляда Всеславны это не укрылось, и она заметно опечалилась. Поняв свою оплошность, тетя поспешила ее исправить:

– Дорогой Аскольд и вы, гости дорогие, милости прошу в дом. – Она взяла Аскольда за руку и первым ввела в хоромы.

Потекли однообразные дни. Каждое утро Аскольд наведывался на княжеский двор, но Михаил все не возвращался. Осеннюю унылость скрашивало счастье быть вместе. Супруги не могли наговориться и налюбоваться друг другом. Они молили Бога лишь об одном: чтобы их снова не разлучили.

…А князь Михаил ездил в это время по боярским вотчинам, собирая оброки и ведя умные беседы с хозяевами. И, к сожалению, все больше убеждался, что положиться на них не может. Рассчитывать оставалось только на свой полк, и потому вопрос «Что делать?» стоял все острее. Ясно было одно: надо искать союзников. Но где и кого?.. Котян разбит, скрывается где-то в Венгрии. Даниил?.. Мысль хорошая, да согласится ли тот? Он сам, конечно, виноват в их отношениях: зачем надо было брать Галич под своего сына? Конрад?.. Но этот вообще слабак. Оставался венгерский король, но не поедешь же к нему с пустыми руками. Что же делать? Видя, что от бояр проку мало, Михаил решил испросить совета у митрополита Кирилла.

Митрополит был еще молод. Лицо свежее, с румянцем. Черная как смоль борода сливалась с волосами того же цвета, волнистыми прядями ниспадающими на плечи. Поражали глаза. Они горели каким-то неистребимым внутренним огнем. Взгляд чаще был пронзительным, испытующим. Хотя, по мере беседы, мог меняться – становиться добрым и приветливым. Несмотря на молодость, Кирилл слыл человеком праведным и умным. Все его помыслы были направлены исключительно на объединение князей.

Митрополит слушал князя внимательно, лишь изредка вставляя короткие реплики. Свою долгую речь Михаил закончил словами:

– Вот так, ваше преподобие, обстоят на сей день дела.

– Все в руках Божьих, – вздохнул батюшка. – Жаль только, что, понимая важность объединения, начинаем говорить об этом лишь тогда, когда беда уже на пороге. Что, спрашивается, мешало нам сделать это раньше? – склонив голову, митрополит пристально посмотрел на Михаила.

Тот, не выдержав, отвел глаза.

– А все гордыня одних, – продолжил, не дождавшись ответа, преподобный, – жадность других, глупость – третьих. Что же получаем в итоге? Горем объятый народ, пылающие княжьи терема и боярские дворы. Объединяться надо, сын мой, объединяться… – Митрополит встал, подошел к иконам: – Прости, Господи, грехи наши, – произнес он, осенив себя размашистым крестом. Какое-то время помолчал, немигающе уставившись в одну точку. Потом, явно придя к какому-то решению, поднял голову и раздумчиво произнес: – Да, сегодня Венгрия может стать твоим союзником, князь. Но, чтобы побудить Белу откликнуться на твой призыв… – он сделал паузу, – не женить ли твоего сына на королевской дочке?