Медный гусь - Немец Евгений. Страница 8

– Чего? – не понял Васька Лис.

– А того. Щука щуке рознь. Господь щуку сотворил, чтобы она в реках да озерах княжила, а черт, на то глядя, и себе решил водяного волка вылепить. Господь, об том узнав, всех своих щук пометил, с того дня все его щуки на голове крест носят. А у чертовой щуки креста на голове не бывает.

– Понеслась! – с досадой произнес Лис.

– Стрелецкое горло – суконное бердо: все перемелет, – вставил Демьян Перегода, с улыбкой глядя на Игната.

– То правда! – упрямо гнул свое Недоля. – Вот что мне дед рассказывал. Случилось ему щуку поймать на три пуда весом. Невод окаянная в лопать изорвала, но дед тогда молодой был, осилил, выволок проклятую на берег. Да так улову обрадовался, что тут же поволок ее домой. А щука и не трепыхалась, прикинулась, будто издыхает. Дед рыбину во дворе в бочку сунул, сам в избу пошел домашним хвастаться да казан для ухи готовить, а собака вокруг бочки прыгает, лает-заливается, пеной исходит. Почуял пес недоброе, ну да хозяин его без внимания оставил. А собака допрыгалась до того, что бочку перевернула, тут щука притворство свое и сбросила, в глотку ей вцепилась и горло вмиг перегрызла. Когда дед во двор вышел, пес по земле гончарным колесом крутился, лапами сучил, кровушкой двор поливал. Бочка перевернута, а щуки нигде не видно, только след за околицу тянется, словно громадный полоз прополз. Побежал дед по следу, до озера-то недалече было, да все равно не нагнал. Услыхал только, как бултыхнуло в воду тяжелое. Подошел к берегу, а из воды морда щучья поднялась и на деда уставилась, будто ухмылялась. Дед смотрит, а на голове-то креста и нету. Не Божья то щука оказалась, а водяная анчутка.

– Мели Емеля, твоя неделя, – махнул рукой на Игната Ерофей Брюква.

Недоля недовольно хмыкнул.

– А что, славная сказка, – похвалил Васька Лис. – Надобно Хочубея спросить, не видал ли он крест на щучьей башке?

– Исчадия сатанинские на каждом шагу праведника подстерегают, и в том, что диавол в рыбину вселился, несуразного нету! – прогремел авторитетный бас пресвитера, который к тому моменту оставил спящего Хочубея и присоединился к трапезникам. – В земли иноверцев мы крест несем, на каждом шагу нас бесы стерегут, понеже верою своею нам дух крепить надобно!

– Вот и Рожин про бесовское отродье толкует, – заметил Недоля, который толком-то разговор толмача и сотника на струге не слышал, но пару слов ухватил.

– Ну-ка, Лексей, просвети нас, аки Кирилл с Мефодием! – тут же встрепенулся Васька Лис, глядя на толмача с издевкой. – Какие такие демоны?

Рожин оглянулся на Мурзинцева, тот кивнул, мол, чего таить, время всем знать. Толмач вздохнул и рассказал товарищам о явлении вогульского шамана. Слушали его внимательно, но когда он упомянул Обского старика, Мурзинцев вмешался:

– Вспомнил я! Ермак же с казаками своими в щепы разнес болвана того. Больше века назад еще.

– Ты спутал малость, – не согласился Рожин. – Дело так было. Ермаковский пятидесятник Богдан Брязга с дружиной вышел из отвоеванного у татар Искера и отправился к устью Иртыша, прям как мы сейчас. Остяцкий князек Самар в те времена тут вес имел, на Самаровском чугасе острог свой держал, Тонх-пох-вош назывался. Самар ждал казаков, восемь князьков остяцких да вогульских вокруг себя сдружил, дабы отпор непрошеным гостям дать. Да только куда им с пиками да луками супротив мушкетов и пушек. Тонх-пох казаки взяли быстро, но остяки не ушли, укрепились в полуверсте от острожных стен и решили богов своих на помощь призвать – Орт-ики жертву принести, а потому в Белогорье за болваном Князя-духа, а не Обского старика, посыльных отправили.

– В этих их ойках да отырах сам черт ногу сломит. Поди разберись в них, – пробурчал сотник.

– Отыр по-вогульски витязь, богатырь. Ойка – старик. А остяки богатыря урт зовут, деда – ики, – пояснил Рожин, продолжил рассказ: – В Белогорье тогда четыре капища было, в одном Калтащ-ини кланялись, а Калтащ у остяков и вогулов все равно что у нас Пресвятая Дева Мария, то бишь обережница и заступница. Другое капище для Медного гуся обустроили. В третьем Обский старик обитал. А в последнем Орт-ики – Князь-дух. Ну так вот, шайтана Князя-духа посыльные притащили, коня для заклания к столбу привязали, и шаман уже собрался йир творить, но казаки, глядя на это безбожие, из пушки по иродам шарахнули. Тот залп князя Самару и порешил, а остяки с вогулами, без воеводы и болвана Ас-ики оставшись, разбежались. На месте же Тонх-пох-воша позже Ермацкий сотник Иван Монсуров обустроил острог по христианскому разумению, куда опосля ямщиков с семьями и поселили, и острог стал Самаровским ямом. Так мы знаем. Но слыхал я от вогулов и еще кое-что. С болваном Князя-духа ничего не случилось, и шаман, который тогда коня собирался заклать, тоже уцелел. Болвана он забрал и ушел на север, и где шайтана схоронил, одному ему известно. Звали того шамана Агираш, и он из вогулов, а не из остяков. Богдану Брязге дальше на север идти несподручно было, ни людей, ни снеди не хватало, так что в Самарском остроге он караул оставил, а сам в Искер воротился, сговорившись с Алагеем о мире. Остяцкий князек Алагей в то время Кодским княжеством заправлял, что от Самаровского ниже по Оби. Но Алагей хоть и дал слово Ермаку служить, сам с его ворогами переведы держал. Когда Ермак, татарской стрелой раненный, утоп, а случилось то на реке Вагай, тело его неделю спустя татары-рыбаки уже в Иртыше сетями выловили. Все татарские мурзы и сам хан Кучум на убиенного Ермака посмотреть съехались. Месяц пировали, и все то время тело казацкого воеводы на воздухе лежало, и гниль его не брала. А когда супостаты в него пику воткнули, из тела кровь потекла, как из живого. Глядя на такое чудо, татары и к мертвому Ермаку страхом и уважением прониклись. Похоронили его с почестями, коих великий полководец заслуживает, а доспех Ермака хан Кучум в Белогорье свез и на капище Калтащ-ини Алагею для сбережения передал, потому как и татары, и остяки, и вогулы уверовали, что доспех тот заговоренный.

– Поди, так оно и было, раз Ермака столько лет некрести извести не могли, – вставил Недоля.

– Никакой заговоренный доспех Ермаку Тимофеевичу потребен не был, поелику он крест на груди нес! – гневно оборвал стрельца пресвитер.

– Как скажешь, отче, – легко согласился Недоля.

– Доспех самого Ермака! – поразился Васька Лис.

– Да не может того быть! – не поверил Ерофей Брюква.

– Отчего же не может? – рассудительно заметил сотник. – Могилу Ермака ж не нашли, где татары его схоронили, никому не ведомо, проверить неможно. А доспех на воеводе добрый был, поди, золотом расписанный, к чему его в землю?

– Что от вогулов слыхал, тем и с вами делюсь, – продолжил Рожин, дождавшись, когда все утихнут. – Откуда б иначе они про доспех дознались? Еще и в подробностях, о том, что, окромя шелома, доспех полный был. Броня-куяк, поножи, наручи, даже зерцало.

– Ох, отыскать бы доспех тот!.. – размечтался Васька Лис.

– Почто он тебе, дубина? – со смехом спросил Мурзинцев. – Перед бабами красоваться?

Васька отмахнулся, мол, что б ты понимал в великих реликвиях, а сам глазами разгорелся, почуяв возможную добычу.

– Ладно, Лексей, сказывай дальше, – попросил Лис, весь во внимание обратившись и про издевки забыв.

– А дальше доспех тот, а с ним и все святыни, что на капище Калтащ-ини хранились, Алагей увез и где-то на реке Калтысянка упрятал.

– Калтысянка… – эхом отозвался Васька Прохоров, видно запомнить хотел.

– Чего ж Алагей прочие капища оставил? – спросил Мурзинцев.

– О том не знаю наверно, может не успел. Кодский народец не шибко своего князя любил, да и князек вогульский Казыка, что с Конды, все норовил Алагею горло перерезать, за то, что тот на волю пришлых сдался. В общем, вскорости кодского князька порешили, а с ним и к доспеху Ермака ниточка оборвалась. А на Белогорье с того времени только два капища остались. Одно с Медным гусем, другое с Обским дедом.

– Ну а Медный гусь – что за важная птица? С чего вогулы так его чтут? – решил поучаствовать в разговоре Перегода.