Черневог - Черри Кэролайн Дженис. Страница 15

Но только мертвые могут пребывать в мире. Только мертвые могут быть в безопасности.

Она продолжала:

— И это сущий вздор — мое желание выставить тебя отсюда. Я не могу понять, с чего ты взял это, я на самом деле не хочу этого.

— Я надеюсь, что нет, — сказал он, и даже отважился не желать ничего, кроме как пользоваться гостеприимством в этом доме для самого себя, а не только для одного Петра. Но все же он продолжал думать об упавшей полке, о той войне, которую они вели с Ивешкой и которая прежде всего не устраивала его самого. Он все еще продолжал думать про обгорелые столбы, и потому стоял как немой, с застывшим языком, не имея возможности как-то выразить свое согласие с ее намерением пожелать безопасности или мира и спокойствия всем в этом доме.

Так молча он и отправился к своим книгам, оставив Ивешку наедине с собственными мыслями, с каким-то отчаянием надеясь на банников и на предсказания.

5

Разгрома в саду не произошло, ограда держалась, и Волк был сегодняшним утром в весьма веселом настроении, бегая легкой рысью по своему небольшому загону и слегка брыкаясь копытами.

Но со вчерашнего дня здесь был, и Петр имел на этот счет вполне определенное ощущение, еще один, невидимый и очень своенравный наблюдатель.

— Иди-ка сюда, — сказал Петр, подкладывая кусочек лепешки на случайно оказавшуюся тут кровельную щепу. — Лепешка с медом, Малыш.

Но никакого ответа не последовало. Однако когда он огляделся, то заметил в воздухе слева от себя призрачное мерцание пары укоризненно посматривающих глаз.

И имея жизненный опыт, что готовы признать и его завистники, общения почти со всеми дочерьми владельцев трактиров в Воджводе, он знал, что не совсем удобно уделять столько внимания и суетиться вокруг Волка, когда Малыш испытывает страданья от такого неуважительного отношения.

Поэтому он поднялся, откупорил кувшин и вылил из него немного водки прямо в воздух.

Ничуть не странно заметить, что ни капли водки не пролилось на землю.

Зато оба глаза теперь были видны очень отчетливо.

После этого исчезла медовая лепешка, и можно было по крайней мере различить слабые контуры черного, похожего на пуговицу носа и небольшой рот.

Итак, получив свою водку, Малыш перестал суетиться и начал почесывать свою еще невидимую спину. Мало-помалу Малыш стал более темной и более заметной тенью, повисшей в воздухе: очень подозрительный, очень своевольный и ворчливый Малыш…

Очень осторожный и покорный Малыш, мог кто-нибудь сказать о нем, который со вчерашнего дня очень старательно наблюдал за лошадью. Будучи дворовиком и хранителем домашнего скота, по крайней мере таковы были его древние привычки, Малыш требовал, чтобы его слегка побаловали и поуговаривали, а также убедили в том, что все, что находится в этом дворе, должно содержаться в надлежащем порядке, добавив при этом, разумеется, уверения в его огромной важности и значительности.

Удивительно или нет, но вполне различимый Малыш подскочил, присаживаясь, около ног Петра, как только тот дал Волку принесенное зерно, и сел, чтобы понаблюдать, как он будет есть.

— А ты знаешь, — сказал Петр, выливая из кувшина новую порцию водки, которой Малыш, разумеется, тоже не дал упасть на землю, — теперь двор выглядит очень солидно, не правда ли? Здесь есть сад, здесь стоит гораздо больший по размерам и более привлекательный дом, и все остальное, а сейчас здесь появилась еще и лошадь, за которой нужен присмотр, и возможно, что в этом году появится конюшня, так что ты делаешь очень важную работу.

Много чего было наговорено. Малыш становился все более видимым и более деятельным, и в конце концов, чуть подвыпивший и повеселевший, бросился рысью вдоль временной ограды, что Петр посчитал за хороший знак. Он узнал об этом от Саши, который знал толк в подобных вещах. Ведь очень важно, что дворовик, имеющий свои, очень специфичные способности к волшебству, одобрил построенную ими эту временную ограду.

А волшебство, как он уже убедился, могло приносить и свою пользу дому и всему окружающему его. Иначе и угловые столбы оказались бы гораздо хуже, чем они были теперь.

Итак, в разгар утра Малыш сидел греясь на солнце, если дворовики вообще могли чувствовать его, на горизонтальной перекладине загона, наблюдая, как Петр возился с Волком. Разумеется, никаких признаков ни Саши, ни Ивешки не наблюдалось: можно было предположить, что они вновь были за книгами, да, вероятнее всего, вновь за книгами.

Петр был почти уверен, что Волк раззадорит Сашу. Это случиться рано или поздно, и Петр намеревался лишь дать событиям развиваться так, как они развивались бы: конюший, который в первый раз пожелал лошадь, не сможет вечно сопротивляться соблазну. А как только он сядет на нее, то и солнце, и ветер изменят цвет лица мальчика, абсолютно точно.

Плотный, связанный из соломы веник стал отличной скребницей, и Волк отдал должное уходу за собой, всегда радуясь продолжению удовольствия. Несомненно, что кто-то очень хорошо заботился о нем: его ноги и кожа были в полном порядке, однако этот старый разбойник так и не отучился от своих вредных привычек, например таких, как наезжать задом на человека, который пытается расчесать ему хвост, а затем посматривать вокруг кроткими невинными глазами, чтобы узнать, не его ли хозяина была та нога, на которую он только что наступил.

Не совсем совершенная лошадь, по крайней мере если рассматривать то, что касается ее манер, но это был самый добрый конь, который когда-либо был у Петра Кочевикова. Крепкий в ногах и готовый скакать, куда бы добрый ездок не направил его.

— Совсем не изменился, — побранил он Волка. — Послушай, приятель, когда ты удирал из конюшни, ты мог бы быть повнимательнее, чтобы прихватить с собой седло или хотя бы уздечку.

Последовал очередной взгляд через плечо, черных, выражающих благоразумную невинность глаз.

— Я полагаю, — заметил Петр, — что ты сделал максимум, на что был способен.

После этого Петр отправился в сарай и, отыскав там подходящий кусок веревки, уселся на солнце рядом с загоном и начал плести нечто, похожее на уздечку, и это его занятие немедленно привлекло внимание Малыша.

А когда он закончил мастерить эту временную уздечку и надел ее на Волка, и когда впервые за три года вскочил на спину лошади, Малыш уселся наблюдать на перилах загона, как на насесте, положив подбородок на передние лапы, которые сейчас напоминали человеческие руки.

Но не было никакого смысла скакать по окружности вдоль загона, особенно в такой день, как сегодня, и поэтому Петр свесился вниз, сбросил верхнюю перекладину ограды, сделал еще один круг и заставил Волка прыгнуть через оставшуюся внизу перекладину, не забывая, кроме всего, о том, что следует удержаться на его спине.

Он был совершенно доволен собой. Он сделал еще один большой круг по двору, затем объехал дом и остановился прямо около крыльца, будучи абсолютно уверен, что являет очень изящную фигуру, восседающую на лошади.

— Вешка! Саша! — крикнул он в сторону дома. — Я только разок поднимусь и спущусь по дороге!

Дверь отворилась. На окнах кухни задвигались ставни. В дверях появилась Ивешка и посмотрела на него.

— Прокатимся? — спросил Петр и тут же сообразил, что, может быть, Ивешка никогда в жизни и не видела лошадь. Чтобы ободрить ее, он даже протянул руку. — Пойдем, Ивешка. Я помогу тебе забраться. Мы не будем спешить, и это совсем не опасно.

Она сделала шаг назад, показывая явную антипатию к подобному предложению.

— У меня много работы.

— Ну же, Ивешка, поедем, всего-то только вперед и назад по дороге.

Она покачала головой, слегка нахмурилась и полностью отступила с крыльца вглубь дома.

— А ты, — предостерегла она его, — будь осторожен.

— Саша? — позвал он, глядя на окно, за которым был Саша. — Хочешь взглянуть, как он идет? А хочешь, сам сделай на нем круг-другой? — Петр вновь предлагал взятку, и эта была самая большая, на какую он был способен. Он был уверен, что на этот раз победит.