Черневог - Черри Кэролайн Дженис. Страница 25
— А, парень? — спросил Петр, потряхивая его за плечо. — В чем дело?
— Просто мне хочется вернуть назад свое восприятие леса, мне хочется, чтобы все шло так, как надо. — Он старался больше не думать ни о Киеве, ни о людях, ни о девушках, ни даже о самой идее такого путешествия, напоминающего побег, которую высказал Петр. Все это лишь пугало его и подводило к пределу желаний, которые заполняли жизнь обычных людей, а он не хотел этого. Он не мог позволить себе ту жизнь, которую вели обычные люди, помня о том, какую ошибку совершил Ууламетс. А Петр не мог этого понять. Петру ничего не оставалось, как только отпустить его через минуту, несчастного и обеспокоенного: ему не нужно было напрягать свой слух, чтобы хорошо понять это.
Он заметил, обращаясь к Петру и стараясь говорить как можно понятней и разумней:
— Я хочу, чтобы все наши труды не пропали даром, я хочу сохранить все, сделанное нами.
— Да и так все идет хорошо. Ведь ты нашел меня, разве не так? А я, как видишь, даже не сломал шею. Все, что так или иначе пугало тебя, уже прошло. А если этот старый змей вновь примется за свои трюки, мы сделаем с ним то, что уже делали не раз.
— Когда у нас появился банник и Ивешка пыталась узнать у него, где ты находишься, то все, что он показал нам, были лишь ветки да колючки…
— Ну и что, разве это не было правдой? Хотя и не нужно было большого дара пророчества, чтобы узнать это…
Колючки, покрытые кровью…
— Так он показал все, что нужно?
Саша боялся отвечать ему. Сам по себе ответ ничего не означал, и его можно было тут же изменить, как только он подумал о нем.
— Все, что связано с будущим, очень изменчиво, — тихо заговорил он. — Ведь все, что мы делаем, приводит к изменениям во многом из того, что еще не случилось. Вот почему банники не любят колдунов.
— Ивешка говорила об этом. По крайней мере, последний из них очень не любил Ууламетса, но мне все это не очень понятно. Итак, теперь у нас есть банник, окружающий нас лес затих, ты видел колючие кусты и это очень обеспокоило и напугало тебя. Но все, что ты говоришь, не имеет смысла, и ты сам знаешь об этом.
Стояла полная тишина.
Листья в остановившемся потоке…
Ожидание продолжается…
— Саша?
— Я хочу, чтобы мы оказались как можно скорее дома, — ответил тот.
— Но почему? Что не так?
— Этого я не знаю. — Он повернул Петра кругом и подтолкнул его в сторону Волка. — Я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда мы окажемся там.
Петр бросил в его сторону настороженный взгляд, затем вскочил на спину коня и протянул Саше руку.
9
Только в сумерки они дошли до того места, откуда был уже виден дом. Оба были уставшие, в грязной разодранной одежде, которая успела уже подсохнуть, особенно на их спинах, а Волк до того ослаб, что им пришлось спешиться и вновь вести его рядом с собой. Но теперь перед их взором была и серая крыша, и забор, и сад, и их крыльцо: все было в полном порядке и поджидало их. Петр не имел никакого желания расстраивать Ивешку во второй раз. Поэтому он открыл ворота, бросил Саше поводья, и, полный исполненного долга, взбежал на крыльцо, выкрикивая:
— Вешка! Я дома!
Он открыл дверь в темный холодный дом.
— Вешка? Где же ты?
Саша поднимался вслед за ним, тяжело ступая по доскам.
— Ее здесь нет, — сказал Петр в раздумье. — Черт побери! Теперь она отправилась на поиски! — Но когда он вспомнил про лошадь и про ссору, произошедшую всего лишь вчерашним утром, то изменил свое мнение.
— Она, может быть, просто в бане, — едва слышно проговорил Саша и со всех ног бросился назад во двор. Его голос удалялся, и в нем слышалось отчаяние: — Волк, а ну убирайся отсюда!
Черт с ним, с этим садом, подумал Петр, оглядывая полутемную, без признаков готового ужина, кухню. Он распахнул пошире оконные ставни, чтобы прибавить света, и распахнул дверь в их комнату, а когда открывал ставни и там, то второпях зашиб о лавку голень.
Ее книги на столе не было.
Он заглянул в стенной шкаф и обнаружил, что часть одежды отсутствует, в том числе и ивешкины сапожки, в которых она обычно отправлялась в лес. Он с такой силой захлопнул дверь шкафа, что доска отскочила от стены.
— Вот черт! — сказал он, ударил по ней кулаком и в самом скверном настроении отправился на кухню — посмотреть, что еще исчезло из дома. Это, как он думал, может ему помочь сообразить, как долго она намеревалась тешить свое самолюбие на этот раз.
Он обнаружил несколько пустых мест на полках, где обычно стояли специи и соль, когда на крыльце появился Саша и прямо оттуда сказал, что в бане ее нет, как нет и никаких признаков банника.
— Сейчас не до банника, — сказал Петр. — Она вновь ушла. Как только она начинает злиться, так тут же уходит. — Он вновь водрузил на голову шапку, но, вспомнив, что Ивешка всегда была против того, чтобы в доме ходили в головном уборе, тут же снял ее, будто это могло чем-то помочь. — На этот раз она взяла с собой и свою книгу. Черт бы ее побрал. — И добавил, видимо почувствовав угрызения свести: — Хотя, по совести говоря, я не могу обвинять ее.
— Мне не нравится все это.
— Да, мне тоже не нравится, но ведь это происходит уже не в первый раз, согласись? — Он махнул рукой по направлению к двери, имея в виду, разумеется прежде всего, лес. — Она лучше чувствует себя среди деревьев, чем среди людей. Люди — они всегда беспокоят ее. Я собираюсь поужинать и отправиться в баню. Она вернется. Ведь это не моя вина, что я заблудился, и ее вины нет в том, что она так поступает, верно?
— Я не думаю, что на этот раз она отправилась в лес именно по этой причине. Нет…
— А я думаю, что по этой. Я не вижу никакой другой причины. Она ведь очень часто поступала подобным образом. Давай зажжем здесь свет, поужинаем, сходим в баню. Малыш? Малыш, где ты?
Малыш тут же появился около его колен, и начал тянуть его за ногу, и можно было подумать, что он был сильно огорчен отсутствием ужина.
— Отправляйся на ее поиски, Малыш. Постарайся вернуть ее сюда, если хочешь получить свой ужин. Или тебе придется довольствоваться лишь моей стряпней.
Малыш опустился на все четыре лапы и обошел комнату, явно находясь не в духе и как бы принимая все заботы на себя.
— Мне решительно не нравится это, — проговорил Саша, разговаривая сам с собой. Он бросил и шапку и кафтан на кухонную лавку и начал приводить в порядок книги и все остальное, лежавшее на краю стола, все, что сохранилось после падения полки.
— Ладно, черт возьми, мне это тоже не нравится! Но разве у нас есть какой-нибудь выход? — Петр подошел к печке, поворошил золу и подбросил растопку в тлеющие угли. Пламя тут же взметнулось, озаряя все вокруг желтоватым светом. Затем он запалил соломину, отошел от печки и зажег масляную лампу. Ее свет разбросал вокруг них, по потолку и по стенам, гигантские тени, которые вызвали у Саши особенно мрачные мысли.
— Она не оставила никакой записки? — спросил он у Петра. — На ее столе не было ничего? Ни бумаги, ни…
— Нет, — ответил тот. Упоминание о таком важном предмете, как оставленная записка, в сущности о клочке бумаги с нанесенными на ней жизненно важными, имеющими тайный смысл, знаками, особенно расстроило его. Он сунул руки в карманы кафтана, сжал челюсти и задумался о затихшем лесе и об оборотне, имевшем поразительное сходство с Ууламетсом. — Я не знаю, почему она должна бы беспокоиться. Разве бы она ушла, если понимала важность происходящего? Черт возьми, Саша, ты точно знаешь, в чем тут дело. Она просто злиться, и вот теперь отправилась поговорить с деревьями, или сделать еще что-то в этом роде. Я не думаю, что нам следует беспокоиться по этому поводу.
Саша быстро провел рукой по волосам, отложил свои книги, подошел к подвалу и поднял крышку.
— Но не может же она прятаться там, помилуй Бог, — сказал Петр, теряя выдержку. Он был смущен, несмотря на то, что Саша был их самый близкий и единственный друг, посвященный во все их семейные неурядицы. Он понимал, что должен прекратить этот разговор, защищая Ивешку перед мальчиком, рассудительность которого была во много раз больше, чем ее. Он знал, что Саша закончит тем, что неизбежно повторит ему в очередной раз уже известные вещи о том, что следует просто понять ее, что ей нужно время, чтобы свыкнуться с новой жизнью, и иногда побыть наедине со своими мыслями…