Черневог - Черри Кэролайн Дженис. Страница 30

«Я не хочу быть сильнее, вот так-то, разве я не права?"

Узнав это, я превзошел своего учителя; поняв это, я стал презирать ее; а используя это, я убил ее…"

Боже мой, что же здесь говорится? Неужели это об Ивешке?

Да означает ли это вообще что-нибудь? Это похоже на дым, но это не то, что он несет с собой. Дым не является волшебством сам по себе, но волшебства не содержится и в словах… Саша продолжал рассуждать.

Черневог уже давно не колдун, он волшебник, поклоняющийся духу дьявола, что бы это не означало. Ууламетс пользовался простыми заклинаниями, чтобы остановить его: он сделал это, но Бог знает какой ценой, как это удалось ему и что помогло. Об этом нет ни слова в его книге. И нет среди тех воспоминаний, что он оставил после себя.

Он сидел с раскрытой книгой около печки и чувствовал, как холод пронизывает его, несмотря на то, что лицо его покрывал пот: он думал об Ивешке, плывущей на лодке по реке, об Ивешке, которая из всех сил хотела спасти Петра…

Ууламетс часто говорил, что русалка — всего лишь желание…

Желание жить, столь требовательное, что она готова воспользоваться всем живым, находящимся рядом с ней, вверх и вниз по реке, готова высасывать жизнь из леса, готова разрушить все, кроме того, что ее отец смог удержать от ее властной хватки… пока ее желания не замкнулись, конце концов, на Петре…

Все меняется так, как должно меняться…

И все перемены начинаются с самой слабой точки.

Именно так они всегда и думали: что Петр…

Господи, нет, он не хотел этого…

Листья увлекаются потоком, вода бьет ключом, темные волны разбегаются в стороны от носа лодки…

Что же я только что пожелал? Саша пытался вспомнить, погружаясь все глубже и глубже в холод. Небесный Отец, что же я пожелал такое, кроме ее возвращения домой?

Он захлопнул книгу Черневога, взял свою, безнадежно вспоминая собственные мысли и недавние желания, и открыл книгу на последней, исписанной странице.

Последняя строчка на ней была записана аккуратным почерком Ивешки: «Позаботься о Петре. Я знаю, что ты отправишься за мной следом, но прошу тебя, не делай этого».

Беспокойство, вызванное поведением Малыша и самим видом бани, исчезло. Петр стоял и, глядя вниз, разговаривал с Малышом, и, чтобы успокоить дворовика, постоянно поглаживал его, а затем неожиданно, но очень осторожно бросил взгляд в сторону бани, в надежде заметить, не притаился ли кто-то в тени ее закрытых дверей.

Саша говорил что-то о баннике. У Петра, однако не было особого желания идти туда без Саши и открывать эту дверь: сейчас он не более доверительно относился к волшебству, даже сталкиваясь с ним лицом к лицу, но был уверен, что это существо, называемое банником, призрак, или кто бы он ни был еще, обязательно набросится на него, как только он откроет эту дверь, и, чего доброго, вполне может удрать и унесет с собой все то, что мог бы рассказать им, если бы ему удалось продержать его на месте до прихода Саши, который бы и разобрался с ним.

Но, с другой стороны, это вполне могло быть и то, что Саша вызвал своим волшебством, это мог быть тот самый ответ, которого он так добивался, и вполне возможно, что в соответствии с непредсказуемыми законами волшебного мира это созданье не могло находиться здесь слишком долго, пока Саша поймет в чем дело и сам придет сюда.

Петр встал, еще неуверенный в постоянстве своих ощущений, и сделал несколько шагов по направлению к бане, затем остановился в беспричинном страхе перед дверью, спрашивая себя в который раз, что же все-таки может хотеть банник от обычного человека, да еще от одного из тех, кого труднее всех околдовать, и самого уязвимого, если кто-то на самом деле захочет прибрать его к рукам…

Неожиданно что-то ударило его по ноге, сильные руки ухватились за его колено: это Малыш подскочил к нему и начал цепляться за него, издавая рычанье, в то время как точно с такой же силой, как страх перед этой закрытой дверью, у него появилась навязчивая мысль, что банник и не намерен разговаривать с кем-то еще, и что он не успеет дождаться Сашу, действительно может не дождаться, и тогда они могут потерять крупицы мудрости из тех предсказаний, которые тот приберег для них.

Но как раз в этот момент хлопнула дверь и он услышал, как Саша сбежал вниз по доскам, выкрикивая:

— Петр!

Он подождал, пока Малыш, продолжая рычать, освободит его колено, и пошел, с остановками, все еще вздрагивая от собственных мыслей. Саша добежал до него, едва не задохнувшись. Петр же лишь сказал ему:

— Там что-то есть, — указывая при этом рукой в сторону бани и ожидая, что Саша найдет это чрезвычайно важным, но тот лишь ухватил его за руку и сказал:

— Мы выходим. Прямо сейчас. Идем в дом и помоги мне сложить вещи.

— Но там же банник! — чуть не закричал Петр, на что Саша ответил:

— Пусть остается!

Возможно, что он совершенно все перепутал от бессонницы, а возможно он надеялся, что Саша прояснит его догадки. Саша же крепко держал его испачканной в угольной пыли рукой и тащил назад, к загону, где находился Волк, а Малыш рычал, следуя за ними.

— Пусть его остается! Только не спрашивай меня ни о чем, не спорь, а выводи Волка прямо к дому.

— Что еще произошло, скажи мне ради Бога? Что тебе удалось узнать?

— Тише! Замолчи! Только поскорее приведи Волка. Прямо сейчас!

— Саша, ради Бога… — Петр остановился и сделал раздраженный жест в сторону бани. — Да слышал ли ты, что я сказал? Ты слышал? Он что-то хочет. Он пытался поговорить со мной, а я все поджидал тебя, прежде чем решиться на что-то… Почему мы так неожиданно перепугались его?

— Не думай об этом. Только делай, что я тебе сказал. Идем!

Бывали случаи, когда этот малый показывал склонность к замашкам старого Ууламетса, или это происходило от долгих занятий колдовством, после которых обычный человек начинал верить любым советам, поворачивая свои мысли в другом направлении, несмотря ни на что. Вот так и Петр, будучи как раз таким обычным человеком, заторопился, даже не взирая на то, что имел мучившее его ощущение, что он действительно хочет открыть ту самую дверь, и действительно хочет узнать, что было за ней, и что ему хотело сказать то странное созданье. Ивешка попала в беду, и там, в бане было существо, единственное во всем мире, которое знало точно, что происходит, и хотело рассказать им…

— Идем! — едва не зашипел на него Саша и потянул за руку. Петр все еще колебался, оглядываясь назад…

Но всегда, сталкиваясь с чем-то волшебным, он поступал именно так, как просил его Саша.

Ветер почти постоянно тянул одну и ту же заунывную песню, лишь изредка сбиваясь на поворотах реки. Ивешка сидела на скамейке, которую Петр смастерил рядом с рулем. Она положила руку на поперечную перекладину, устремив взгляд в бегущую навстречу темноту. Она отвлекала себя воспоминаниями и оценками пройденного пути, желая успокоения: страх всегда сильно действовал на ее желания, как имел обыкновение говорить папа, но разве это прибавило им мудрости?

Ах, эти папины советы. Постоянные советы. Она была так раздражена, что даже проговорила, достаточно сердито, обращаясь скорее к нахлынувшему с новой силой ветру и окружавшей ее темноте:

— По-твоему, это заносчивость, папа?

А из темноты к ней вернулось, словно эхо: «Да, на этот раз ты не ошиблась. Разумеется, заносчивость. Может быть, это и не твоя ошибка».

Этот ответ расстроил ее. Призраков вполне хватало в этих лесах, они часто появлялись на ее уединенных тропинках, призраков она встречала в муках и в грехе, но из всех существующих этот, как она только что решила, никогда не должен был бы возвратиться и предстать перед ней.

Господи, да разве он имел право вот так внезапно появиться именно сейчас! Нет, не имел. Он не должен был нарушать ни ее покой, ни ее память. Она, правда, все еще не была уверена, что явление действительно состоялось: возможно, что это была лишь игра ее переутомленного воображения, но, черт возьми, она не собиралась отступать. Этот призрак обязан был извиниться перед ней, видит Бог, что это так!