Черневог - Черри Кэролайн Дженис. Страница 69

— И ты послала его к нам!

— Дорогая, я ничего не знала, что было потом. Я ничего не знала до тех пор, пока он не вернулся и не пытался убить меня. Однажды я даже подумала, что может быть твой отец что-то сделал ему, но это было мое скороспелое предположение. Только через много лет я стала понимать его образ мыслей: для него все достаточно хорошо обосновано, если встать на его точку зрения. Он исходит из того, что только он один прав. И все, что защищает его, тоже считается справедливым. Справедливо все, что в данный момент может служить ему. И ты хочешь, чтобы у него была какая-то мораль? Он потратит все силы, чтобы стать тем, что соответствует вашим желаниям, а затем воспользуется этим, чтобы уничтожить вас. Знаешь… — Она завязала узелок, воткнула иголку в подушечку и, подняв глаза, нахмурилась. — Я никогда не верила, что ребенок может быть таким от рожденья. Я все-таки думала, что это Еленка испортила его и, вполне возможно, довела до того, что он убил ее, может быть, что-то бросила в него. А может быть, он потерял остатки человечности, когда жил дикарем в лесу. Но с годами я стала думать, что это было потому, что все-таки с ним произошло что-то, когда он был еще совсем ребенком. Что-то вселилось в него — я не знаю, что, не знаю…

Ивешке очень не хотелось слушать все это, но она почти боялась дышать, напуганная тем, что вот-вот ее мать может сменить тему и приблизится к тому, что она хорошо знала: ведь бывает очень трудно вести связные разговоры о волшебстве, потому что для полного понимания порой просто не хватает слов. Но главная трудность, если верить ее отцу, заключалась именно в том, что волшебство относилось к тем вещам, которые прежде всего сами не хотели, чтобы кто-то их обсуждал…

—… и я пришла к заключению, что он не был сыном лодочника. Я стала очень серьезно задумываться над тем, что не был ли он… вспомни, о чем только что мы с тобой говорили… о двойной наследственности…

Она замолчала, пристально вглядываясь в лес. Ивешка чувствовала, как сильно бьется ее сердце. Ей казалось, что мать хочет запугать ее.

—… и не была ли здесь замешана Маленка. Это была ужасная женщина. Она учила нас обоих, твоего отца и меня. Вот там мы и встретились, в ее доме.

— А что стало с ней? — Этот вопрос был равносилен подъему тяжести. Это был тот самый вопрос, который, как казалось, не следовало задавать. — Она все еще жива?

— Не думаю. Но там… кто ее знает. — Было видно, что мать пришла в растерянность и часто заморгала глазами. Она даже вновь взялась за иголку, пытаясь продеть новую нить. — Я частенько спрашивала сама себя… есть ли хоть один, самый маленький шанс, что Кави все-таки ее сын.

— Но ведь она была очень старой!

— Ты сама очень старая, радость моя, особенно в воспоминаниях некоторых людей. Да и я тоже. И поэтому я не могу отбрасывать такую возможность, когда дело касается ее. Я могу даже предположить, что Кави может быть твоим сводным братом.

«О, Боже мой!» — подумала Ивешка, вспомнив, как Кави остановил ее однажды в подвале их дома, около полок…

— Разумеется, я еще не думала об этом, когда спала с ним, — сказала Драга.

— Ты хочешь сказать, что он мог быть и твоим? — спросила Ивешка.

— Нет, нет, дорогая. Я имею в виду твоего отца. Твоего отца и Маленку…

— Но ведь мой папа был всего лишь…

—… молодым парнем? Не таким, как этот молодец. Он убежал, и я подозреваю, что Маленка вернула его. Иногда она была слишком беззаботной, а иногда очень рассудительной. В конце концов сбежала и я, и мы стали любовниками. Но Маленка старалась отравить все, что могло быть между нами. Твой отец был очень огорчен этим. Он был очень напуган, так безрассудно напуган тем, что у нас мог быть ребенок…

Ивешка едва ощущала свое сердце и ей казалось, что она готова вот-вот упасть в обморок. То, что сейчас было внутри нее, неожиданно стало реальным и разрушало все, чего она больше всего хотела.

— Почти год я вообще не видела Маленку. Она всегда странно вела себя. Я могла жить в ее доме, в том самом сгоревшем доме, где потом жил и Кави, и должна была делать все, что хотела она. Затем она исчезала, я думаю, отправлялась в лес, и пропадала там иногда сразу по несколько месяцев. Но когда она возвращалась, то можно было надеяться только на Бога, если оказывалось, что в доме что-то ей не по нраву. Она была ужасной женщиной. Я так и не знаю, сколько же ей было лет. Твой отец, ты понимаешь, он выглядел так, как и должно было быть, в соответствии со своим возрастом. Но он не следил за своим возрастом, когда я встретила его. Он даже как-то сказал, что не собирается жить вечно, и я хорошо запомнила это. Он не собирался использовать волшебство для себя. Например, когда он обрезал палец, то просто не обращал внимания на то, что кровь вытекала наружу. Мне даже казалось, что Маленка сделала его чуть-чуть сумасшедшим. Но я никогда, никогда не думала, насколько он может быть безумным, пока не появилась ты. Уверяю тебя, дорогая, я боялась, что он утопит тебя, как только ты родишься. Я боялась, что он сделает так, и я очень боялась его. Я лежала в постели, а он забирал тебя и уносил с собой. Я боялась, что он убьет и меня, особенно в таком состоянии, когда я не могла защитить себя. И я убежала. Вот с этого и начались все беды. Возможно, что мне следовало остаться и бороться за тебя, а может быть мне следовало умереть.

— Он говорил, что ты пыталась убить его.

— Пыталась… Я намеревалась сделать это. Я сделала бы все, если бы это могло спасти тебя. Временами мать может даже лишиться рассудка. Я была рада узнать, что ты жива: ты понимаешь, что я могла понемногу следить за вами. А твой бедный отец… Теперь я могу так говорить… — Последовал легкий смех и появился еще один завязанный узел. — Ты доставила ему уйму хлопот. Ведь все его представления о воспитании ребенка сводились к тому, чтобы… запретить тебе заниматься волшебством.

Пока все сказанное ложилось на место: папа на самом деле постоянно одергивал ее своими желаниями…

— И ты была ребенком, имевшим наследственность с обеих сторон. Но то, что он пытался защитить от тебя мир естества, было в высшей степени неестественным, хотя на самом деле он лишь удерживал тебя от того, чего боялся сам. Возможно, что со временем он понял, какое безумство совершал. Сейчас я могу простить ему многое из того вреда, что он причинил мне. Маленка проделывала с ним ужасные вещи. Ведь она имела дело с самой темной стороной волшебства, с самыми темными заклинаниями, если тебе так удобнее называть это, хотя большой разницы между ее искусством и обычным колдовством все-таки нет. И если он на самом деле был отцом Кави…

Тут ее мать замолчала. За разговором новые и новые цветы один за другим появились на куске голубой шерсти.

— Мама? — спросила она. — Если он был отцом Кави?

Выросла еще половина цветка.

— Ну, я думаю, что время над ней не властно. Хотя… — Теперь игла остановилась. — Я не встречала ничего подобного после Маленки. Ее волшебство не подчинялось никаким правилам.

— Но почему? Почему она захотела ребенка?

— Радость моя, ведь я не знаю, имела ли она его на самом деле, не исключено, что по каким-то причинам кто-то сболтнул об этом.

— Мама?

Мать вытянула губы в прямую тонкую линию, разглядывая законченный лепесток.

— Если это было так на самом деле, — медленно продолжила она, — то тогда он абсолютно такой же, как и ты, с наследственностью от двух колдунов. И более того: твой отец отучал тебя от волшебства, в то время как Кави…

Наступила тишина. Ивешка ждала, следила за мыслями своей матери, почти подслушивала их, до того было велико ее желание узнать правду.

— Если Кави был ее сыном, — сказала наконец мать, — то можно предположить, что он появился на свет не без причины. Она была беззаботной, но только не в тех случаях, когда была чем-то обеспокоена. Она обладала страшной силой. Я даже не могу объяснить тебе толком, что она делала, но она хотела проникнуть внутрь волшебства, она хотела сама войти в тот скрытый от нас мир, и если я не далека от истины, то именно так следует понимать ее исчезновения. Вот такова, если ты хочешь, может быть правда.