Черневог - Черри Кэролайн Дженис. Страница 79

Вдруг Саша почувствовал, как что-то прикоснулось к его плечу. Он повернулся и с бьющимся сердцем вгляделся в темноту. Он очень испугался, решив, что это мог быть призрак Ууламетса, подслушивающий в темноте его мысли.

Господи, ведь старик ненавидел Черневога. И более того, он ненавидел и Петра, с которым постоянно враждовал.

Холод пронзил его словно зимняя метель, а память словно разлетелась на отдельные части, которые закружились перед ним как мозаика, вызывая то воспоминания о доме, то о молниях, то он вдруг видел перед собой водяного, то кучу грязных костей и лужу, покрытую сорной травой, сквозь которую проступала лишь тьма, бесконечно глубокая тьма, где лишь безумными голосами звучало эхо. Он почувствовал, как его колени стукнулись о палубу, а стены кладовки ускользают из-под его рук. Он ощущал себя на лодке, плавающей то взад то вперед поперек реки, а вокруг было множество странствующих людей, среди которых он норовил затеряться и сбежать от того, что преследовало его на реке…

Было слишком много обрывочных воспоминаний, которые теснили друг друга, пронзительно взывая к его вниманию. Но он хотел лишь найти себя, только себя, и поэтому сел, подобрав под себя ноги и зажав руками уши, ухватился за то, что все еще было Сашей Мисаровым, едва-едва осознающим, откуда и куда он попал, а самое главное, почему.

Через некоторое время, когда напряжение обрушившегося на него потока раздробленных воспоминаний спало, он подумал, что… Черневог был прав, когда говорил, что сделка должна заключаться лишь с тем, кто владеет настоящей силой, имея в виду себя.

Но он хотел выйти из этого состояния. Он хотел, чтобы призрак, посетивший его, разложил все куски его воспоминаний в нужном порядке, так, как он запомнил их: дом Маленки, Драга, дом у реки…

Но завывающий вихрь, круживший возле него, мгновенно нарушал этот порядок, с яростью разбрасывая все кусочки в разные стороны, вызывая у него лишь новые приступы страха… И он закричал, прямо в этот нестихавший ветер:

— Учитель Ууламетс, у меня и на самом деле нет выхода: вы не хотите помочь мне, и черт возьми, что же я должен делать?

Он почувствовал, как если бы вдруг Ууламетс схватил его и сильно ударил в лицо, а затем повторял и повторял свои удары. Саша почувствовал холод и подступавшую с каждым ударом слабость.

Это было воровство: Саша знал, что делал Ууламетс. Он делал тот же самый грабеж, которым Саша занимался в лесу, вытягивая силы у деревьев, тот же, которым занималась русалка, вытягивая жизнь из своих жертв. Он пожелал, чтобы это прекратилось, но почувствовал лишь, как холод проникает все глубже и глубже, пока его челюсти не сомкнулись, зубы начали стучать, а пламя светильника отбрасывало на палубу дико мечущиеся под завывавшим ветром тени.

— Нет, — бормотал он, — учитель Ууламетс, остановите… остановите это!

Раскрытая книга упала ему на колени, ее страницы переворачивались под порывами ветра.

Он хотел, чтобы Саша взглянул на них. Саша едва удерживал ее в ослабевших руках, изо всех сил прижимая к коленям и судорожно наклоняя к свету. Ветер перевернул очередную страницу, и трепещущее пламя рассыпало вокруг легкие быстрые тени.

И тогда Саша прочитал: «Я не вполне уверена, что приняла нужное решение, но вокруг постоянно что-то происходит ужасное. Мне все время снится вода. Я все время вижу воду и чувствую, что меня кто-то зовет. Кто-то хочет меня. По крайней мере, сейчас я спокойна за Петра, который пока находится в безопасности. Но время, когда беда коснется его, так близко, что для меня остается единственный выход: я должна пойти и остановить это сама…"

Холод становился невыносимым. Страницы книги выскальзывали из его рук, а тем временем ветер потихоньку замирал. Он уже едва удерживал книгу замерзающими пальцами, и первое слово, на котором в этот момент остановились его глаза было:

«Драга».

24

Волк, должно быть, был изможден до крайности и еле передвигал ногами, проделав такой путь с двумя седоками на спине через это проклятое болото. Так думал Петр, коль скоро он вообще мог думать, но Волк, однако, не показывал даже признаков усталости, и эта совершенно неестественная выносливость начинала пугать Петра. Он делал попытки, черт побери, он действительно делал попытки шевелиться, хотя бы только затем, чтобы доставить лишнее беспокойство Черневогу, но всякий раз, как только он начинал двигаться, то тут же засыпал в его объятиях. А Волк тем временем продолжал свой путь и, насколько знал Петр, лишь медленно убивал этим сам себя. Но это очень мало заботило Черневога.

Все-таки в конце концов он сказал:

— Нет, нет, я не причиню ему никакого вреда, ни ему, ни кому другому из нас: это действуют самые черные заклинания, которыми воспользовался бы старый Ууламетс, или волшебство, в данном случае разницы нет.

— Но лошадь не может идти бесконечно! — едва не закричал Петр.

— Пока я буду желать этого, она сможет, и, обещаю тебе, что с ней не произойдет ничего страшного.

Он раздумывал над этим некоторое время, пытаясь преодолеть туман, обволакивающий его мысли, но они разбегались, ненадолго останавливаясь на разном: то он беспокоился о том, куда они направлялись и где именно сейчас был Саша, и о том, действительно ли, Саша и Хозяюшка все еще оставались впереди них…

— Ведь они нужны и мне тоже, — сказал Черневог. — Вспомнил?

Но он сейчас не помнил ничего. Он только думал о том, что это могло быть очередной проклятой ловушкой. Он вновь чувствовал себя за игральным столом.

— Все, что от него требуется, — продолжал Черневог, — это быть благоразумным и честно поступать со мной. Запомни это и ты.

А Петр тем временем пытался думать, ощущая полную путаницу в голове: «Как это возможно: иметь все, что ты хочешь, тут же, по первому желанию? Так жестоко обходиться с Сашей, с Ивешкой… и Бог свидетель, как несчастны и мы с Волком в эту минуту».

Он чувствовал, что силы вновь оставляют его, чувствовал резкое головокружение, и, казалось, вот-вот упадет.

— Нет, — слабым голосом произнес он, сопротивляясь этому, но облегчение, однако, не приходило.

Возможно, он заснул, а возможно это было сразу после того, как Волк остановился, и Черневог сказал, подталкивая его:

— Теперь ты можешь слезть вниз.

Сквозь деревья виднелось что-то большое и белое. Его глаза не сразу восприняли это, пока он не понял, что это был болтавшийся на ветру лодочный парус.

Черневог хотел, чтобы он разведал, что было на лодке. Петру не нужно было дожидаться этого приказа. Он быстро перебросил ногу через шею коня и спрыгнул на землю, которая была достаточно сухой и твердой, бросил свободно болтающиеся поводья, полагая, что Черневог все равно взял бы их, даже если бы Петр и не слезал с лошади. Петр сам был готов подняться на борт старой лодки в надежде… на избавленье, если Саша все еще был там и думал о нем. Но в то же время он и опасался Бог знает какого поджидавшего его ужасного открытия. Но об этом сейчас он старался не думать.

А Черневог продолжал, не торопясь покидать лошадь:

— Парень очень увертлив, если не сказать больше. Его чертовски трудно проследить, и я не думаю, что он все еще будет здесь. Лови!

Черневог бросил ему меч. Петр поймал его, к удивлению, прямо за рукоятку, так что у него возникло мимолетное жестокое желанье выхватить его из ножен и броситься на Черневога.

Неожиданно его дыханье стало прерывистым и коротким. Черневог же только сказал:

— Отправляйся, не следует тратить на это целую ночь.

— Будь ты проклят, — пробормотал Петр, продолжая сжимать меч в руках, затем повернулся и направился прямо к лодке, куда и послал его Черневог. Ярость душила его, в то время как та самая темная и холодная пустота внутри него вдруг всколыхнулась, напоминая о себе, будто настойчиво требовала его повышенного внимания ко всему, что касалось их общей безопасности.

На земле, около самой воды, виднелись многочисленные следы недавнего пребывания лошади: он был уверен, что это была Хозяюшка. Саша уже давно покинул это место, как и предполагал Черневог, но Петр некоторое время стоял и звал его, хотя с лодки не доносилось ни звука. Он разглядел место, где можно было забраться на палубу, подтянувшись, ухватил несколько свисавших ивовых веток и запрыгнул на борт.