Око за око - Александрова Мария А.. Страница 35
В общем-то, расчет Мнишека был верен: Отрепьев действительно чуть не потерял рассудок из-за Марии и готов был согласиться со всеми требованиями ее отца. Однако кое в чем сендомирский воевода все-таки просчитался: даже любовь не могла искоренить сидевшей у него в крови хитрости. Намереваясь согласиться со всеми предоставленными ему требованиями, Григорий вовсе не собирался их выполнять…
Глава 29
В то самое время, пока влюбленный Григорий строил планы на будущее, на его менее удачливого друга беды валились одна за другой: мало того, что сломанная рука не давала покоя, так еще и в самом замке черт знает что творилось.
Все началось с того, что уехал Гришка, и положение Ярослава стало довольно странным. Бывший еще совсем недавно конюхом, а потом пусть и высоким, но все-таки слугой, неожиданно для всех он оказался боярским сыном. Кое-кто относился к этому недоверчиво, но основная часть прислуги с этим согласилась — очень многие уже давно заметили, что Ярослав не так прост, как кажется.
Так что теперь, будучи бывшим слугой Адама и в то же время его гостем, Ярослав не чувствовал себя свободно ни с Адамом, ни с его многочисленной прислугой. В общем-то, сам Вишневецкий волновал Евсеева мало. Да оно и понятно — после того, как погорбатишься на кого-то, сложно к нему хорошо относиться.
Беспокоило Ярослав совсем другое: с тех пор, как он упал с этого проклятого коня, и Анну, и Барбару словно подменили. Ладно Анна — та ребенка ждала, оттого и бросалась на Ярослава то со слезами, то с поцелуями. Но вот что происходило с Барбарой, понять было сложно…
— Что-то ты редким гостем у меня стал, Ярослав? — недовольным тоном спросила Кучиньская, зайдя к нему в комнату, словно хозяйка.
Глядя на ее сурово сдвинутые брови, Ярослав подумал, что, должно быть, внешнее сходство Барбары и Елены Авдеевой не случайно. Елена, казавшаяся кроткой овечкой, самым неожиданным образом ему сподлила. Теперь вот Барбара, никогда не ревновавшая Ярослава и не расспрашивавшая ни о чем лишнем, который день пытается ему приказывать. Кто знает, может, у белокурых и голубоглазых в крови привычка скрывать свое истинное лицо?
— Ты что так кричишь, Барбара, я же не глухой, — раздраженно ответил Ярослав.
— А ты чего так злишься?
— А ты чего? Вбежала, как угорелая, без стука, кричит, не поймешь из-за чего. А вдруг бы у меня князь был?
— Значит, правду про тебя говорят, — успокоившись, проговорила Барбара. — Вот значит как.
— Какую такую правду? Что про меня говорят? Ничего не понимаю.
— Когда конюхом был, можно было как угодно и когда угодно приходить, а теперь значит со стуком? Не зря говорят про тебя, что загордился. Раз ты у нас такой важный боярин, что ж ты об этом раньше не говорил?
— А когда я это говорил? Об этом, между прочим, Димитрий Адаму рассказал, — спокойно возразил Ярослав. — Да и не о себе я вовсе беспокоюсь. Между прочим, окажись князь у меня, тебе бы влетело, что без стука врываешься да на гостей князевых голос повышаешь.
Барбара примолкла: Ярослав и в самом деле был прав.
— Ладно тебе, горячая моя, перестань обижаться, — как будто и не было между ними напряженного разговора, ласково сказал Евсеев, целуя Барбару, и Кучиньская мигом позабыла обо всех своих обидах.
Вот только Ярослав долго не смог забыть этого разговора. И вроде бы не со зла так налетела на него Барбара, только слова служанки больно задели Евсеева, разбередив старую рану. Ведь не соврал на этот раз Григорий, ни слова не соврал. Евсеев и вправду был боярским сыном, притом ни какого попало боярина! В том, что фамилию Евсеевых до сих пор помнят в Угличе, Ярослав мог поклясться чем угодно, хотя в Угличе не осталось ни одного их родственника, ни одного однофамильца.
Вновь вспомнился Углич, отец, братья, Елена и шебутной Димка. Казалось бы, столько лет прошло, а все не забывалась обида, не проходила злость, не исчезало желание вновь о себе напомнить, да так, чтобы волосы на голове кое у кого дыбом поднялись!
«Ох, — доберусь я до вас, Салтыки проклятые, вот тогда вы у меня попляшете!» — мрачно подумал Ярослав и, схватив попавшуюся под руки кружку, с силой запустил ее в стену.
Кружка, ударившись о стену, с грохотом рассыпалась на мелкие кусочки, и Ярославу от этого почему-то сразу стало легче.
— Что случилось, Ярослав? — за спиной Евсеева неожиданно послышался женский голос, и он пожалел, что рядом не было другой кружки.
— Ничего, — ответил он спокойно, пряча дрожавшие руки. — Это у тебя, Анна, непременно что-то случается. Ты что, кружек никогда не разбивала?
— Разбивала. Но вот в стены ими никогда не бросалась.
— Так, значит, ты все это время за мной наблюдала? И когда я только вас стучаться научу, — в сердцах проговорил Ярослав.
— Кого это вас? — удивилась Анна. — К тебе еще кто-то входит без стука?
— Ко мне все входят без стука, — сообразив, что проболтался, ответил Евсеев.
— Прислуга ты хотел сказать? — взвилась Анна. — Конечно, ты ж у нас теперь сын боярский, друг царевича. Мог бы мне сразу сказать, что поэтому на служанке жениться не хочешь. Значит, спать с безродной можно, замараться не побоялся?
— Да, я сын боярский! — не сдерживаясь, закричал Ярослав. — Почему меня в этом постоянно упрекают? Да, я не хочу на тебе жениться! Разве я тебе не объяснял, почему? Анна, да будь у этого ребенка другой отец, разве бы он столько сделал бы для вас обоих? Даже если бы и женился, все равно бы столько не сделал.
Анна примолкла — она еще ни разу не видела таким Ярослава.
— Разве тебе плохо живется? — разойдясь, выговаривал ей Ярослав. — Разве княгиня тебя обижает? Ведь из всей женской прислуги, Анна, у тебя лучшее место. Не говори, что оно у тебя и без того было — ведь ты его сто раз могла потерять. Но никогда и ни за что ты его не потеряешь. Теперь у тебя новое жилье, Анна, — продолжал Евсеев. — Оглянись — ведь оно мало чем отличается от моей комнаты. Да будь ты даже женой Стовойского, ты бы так не жила! Чем же ты недовольна?
На миг в комнате воцарилось молчание: растерянная Анна никак не могла ответить Ярославу, чем же она все-таки недовольна.
— Кажется, я знаю, чем она недовольна, — словно ядовитая змея, угрожающе зашипела Барбара, с растрепанными волосами влетевшая в комнату.
Ярослав побледнел: сотни раз ждал он этого мига, сотни раз, будучи в объятиях одной, ожидал, что вот-вот зайдет другая. Сколько раз они неминуемо должны были столкнуться, но этого все не происходило. И вот теперь, когда Ярославу, чтобы из всего этого выпутаться, оставалось только выздороветь, к тому же когда Барбара никак, ну просто никак не должна была здесь появиться, это случилось.
— Сволочь! — подойдя вплотную к Ярославу, закричала Барбара. — Вот оно, значит, что! Вот, значит, почему к тебе без стука не входить! Так, значит, ты нам обоим все это время голову морочил! Ловкий обманщик!
— Знаешь, Анна, — резко разворачиваясь к ошарашенной Зелинской, продолжала Барбара, — почему он на тебе не хочет жениться? Потому что все это время, признаваясь в любви тебе, он клялся в любви и мне. Почему ты так и не сказала, что он — отец твоего ребенка? Если бы я это знала раньше…
— Ярослав? Это правда? — не веря своим ушам, проговорила Анна.
— Правда, правда! Не веришь? Видишь, он молчит, указывая на присмиревшего Ярослава, усмехнулась Кучиньская. — Прелесть моя, говорил? Солнышком называл? Вижу, что называл, — заметив, как побледнела Анна, торжествующе ответила Кучиньская.
— Скажи, Барбара, вы давно… — Анна запнулась.
— Давно, Анна. Думаю, этот подлец не стал еще отцом…
Что же дальше сказала Барбара, Ярослав не услышал — ее остальные слова потонули в крике разгневанной Анны:
— Паршивец! А еще боярский сын! Отродье ты бесово, а не боярский сын! Теперь мне ясно, о чем вы со Стовойским тогда толковали. Он, наверное, видел, как Барбара от тебя уходила, — верещала Зелинская. — Вот, значит, какие у тебя делишки были, а я-то, дура, и в самом деле верила, что Ян тебе поручения давал.