Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников - Вульпиус Христиан Август. Страница 38

— Умом я понимаю правду твоих слов.

— Это меня радует! Я снова повторяю моё прежнее предложение. Прими на себя команду над моими людьми. А я буду под твоим началом служить вторым командующим.

— У тебя я останусь охотно, но быть предводителем не могу. В случае нужды рассчитывай на меня, как на любого из твоих людей.

Их разговор еще продолжался, когда послышались сигналы, оповещающие о возвращении одного из отрядов.

Едва дыша, вошел в палатку Лодовико и сказал:

— Атаман, нам в руки попала великолепная добыча, добыча, которая доставит тебе удовольствие. Эта треклятая собака, капитан, и красавица Олимпия попали к нам в руки.

Капитана и Олимпию, связанных, привели в палатку.

Ринальдо содрогнулся, увидев связанных пленников. Олимпия минуту-другую молча, вопросительно смотрела на него, потом, упав перед ним на колени, сказала:

— Полагаюсь на твою милость!

Ринальдо подал ей знак подняться и ответил:

— Я не предводитель тех, что пленили вас обоих. Вот этот человек, что стоит рядом со мной, он их предводитель; к нему обращайтесь с вашими просьбами. Я не судья вам. Но я, великодушный мой друг Олимпия, обязан тебе жизнью и твой должник за свободу в Калабрии, а потому прошу моего друга Луиджино подарить тебе ради меня свободу.

— Она свободна! — воскликнул Луиджино.

Олимпию тотчас освободили от пут. И Луиджино продолжал:

— А что касается этого капитана, так отведите его в пещеру, пока я не узнаю от Лодовико все, что учинил он против моего друга, великого Ринальдини.

Тут подал голос сам капитан и сказал:

— Что предпринял я против Ринальдини, предпринял бы каждый добрый гражданин!

— Ты достоин наказания уже за то, — сказал Ринальдо, — что свой долг не выполнил еще раньше. Потому что ты хотел получить наибольшую выгоду. Все итальянские государства должны были бы платить тебе — благодаря мне — контрибуцию, стоило мне предоставить себя в твое распоряжение. Это — как отложенные на черный день сбережения, которыми ты всегда мог бы воспользоваться, стоило тебе только пожелать…

— А как бы ты, человек, для которого даже его героические поступки были предметом купли-продажи, — прервал его капитан, — как бы ты поступил на моем месте с разбойником Ринальдини?

— Не так, как ты.

— Это ты мне объясни и докажи.

Ринальдо посмотрел на Луиджино и спросил:

— Не подаришь ли ты мне и этого?

Луиджино не задумываясь ответил:

— Он твой.

— Вот и хорошо, — продолжал Ринальдо, — уходи, мой вечный преследователь, и узнай меня. Ты свободен, иди куда хочешь, можешь даже в свое удовольствие преследовать меня снова, предавая. Исполни свой долг, если сумеешь передать меня в руки властей. Небо заготовило как наказание для людей чуму, пожары и наводнения, а мой бич — ты. Иди и действуй против меня, как подскажет тебе твое сердце. Я не хочу предрешать свою судьбу, а ты… не уйдешь от своей.

Сказав это, Ринальдо вышел из палатки. Капитан вызывающе посмотрел ему вслед.

Луиджино, разгневанный, приказал:

— Уберите этого паскудного корсиканца с глаз моих долой и из лагеря.

Тотчас были приняты меры для выполнения приказа. Капитан подчинился, правда, выказав упрямство; Луиджино крикнул ему вслед:

— Что делает Ринальдини, то не делает Луиджино. Поберегись и не попадайся мне на глаза!

Он ушел. Олимпия оставалась в палатке, пока не вернулся Ринальдо.

Она упала перед ним на колени и сказала:

— Достославный Ринальдини! Сколь же благородно, сколь возвышенно ты поступил!

— Не говори со мной в таком тоне.

— Скажи мне правду! Ты действительно больше не предводитель этих людей?

— Нет.

— Но живешь среди них?

— Это не моя вина. Я не вправе вернуться в добропорядочное общество.

— И тебе жаль? Так оставайся в твоих долинах, живи мирно среди скал. Что ты найдешь в человеческом обществе, тем легко можно пренебречь. О, если б мне посчастливилось жить в тихом одиночестве.

— Разве ты не можешь отправиться к старцу из Фронтейи? — спросил Ринальдо.

— Ты его знаешь?

— Я видел его, говорил с ним. Он многое мне рассказал и показал — но разве посмел бы я сказать: я его знаю! А ты знаешь его, Олимпия?

— Я никогда не говорила с ним, не видела его и все-таки полагаю, что знаю его.

— Этого державного, таинственного старца?

— Он даже больше, чем державный и таинственный. Ты был для него всегда желанной целью. Ты был звеном в цепи, которое он искал. Он нашел тебя прежде, чем ты это понял. Ты был его достоянием еще до того, как вы увиделись.

— Что ты говоришь?

— То, что знаю.

Она, сказав это, улыбнулась так, как улыбнулась бы сама достоверность.

Ринальдо, устремив взгляд в землю, спросил:

— А не принадлежал ли капитан также к цепи старца из Фронтейи?

— Он — отпавшее звено.

— На какие средства он живет?

— Совершает рискованные сделки, играет, творит всякую чернокнижную ерундистику.

— Почему же ты опять соединила с ним свою судьбу, Олимпия?

— Из-за безденежья.

— А твои связи в аристократическом обществе?

— Необходимостью приобретены, капризом разорваны.

— Что ты собираешься теперь делать, Олимпия?

— Броситься в твои объятия, остаться с тобой, вплоть до смерти. С тобой рядом хочу сражаться…

— Но я больше не сражаюсь. Свое оружие я хочу обменять на кирку и лопату.

— И стать отшельником?

— Этого я хочу.

— Так я пойду с тобой в скит. В моих объятиях ты отдохнешь от зноя и трудов дня. Я подкреплю и освежу тебя, как заботливая хозяйка, едой и питьем, и в нашем уединении всегда будет царить тихая радость. Идем, Ринальдо, двинемся в путь к мирному убежищу счастья. Ничто не покажется мне трудным, я со всем смирюсь. Любовь к тебе сделала меня нетребовательной, уверенной, счастливой.

— Ты размечталась!

— Но я же с тобой, Ринальдо!

Он сжал ее в объятиях.

Постепенно в палатке воцарился покой. Бурные объяснения остались позади.

Луиджино знал, что делать гостеприимному хозяину. Он приказал нести в палатку все, чем богаты были кухня и погреб. Никто не прислуживал Ринальдо и Олимпии, не мешал их трапезе. Они оставались без свидетелей, предоставленные своим чувствам.

Неожиданно с треском вылетела пробка от шампанского и угодила прелестной донне в лоб. Они рассмеялись и… распили шампанское.

— Сладостное блаженство, — сказала Олимпия, наполняя бокалы, — редко обходится без подтрунивания. Но это делает его еще отрадней, обольстительней и даже — желанней!

Однако спокойствие хрупко. Как раз в эту минуту в палатку довольно шумно вошел Луиджино и сказал:

— Мои люди набрели на паломницу, которая знает Лодовико.

— Это Роза! — воскликнул Ринальдо, вскочил, выбежал из палатки и впрямь попал в объятия Розы.

Радость их встречи не поддается описанию. Роза, спасшаяся в ту кровавую ночь в Калабрии, долго жила в глухих местах, потом отправилась в Сицилию, где в одежде паломницы исходила все пустынные долины, чтобы отыскать наконец Ринальдо.

Олимпия повела себя очень умно, а Роза не в силах была скрыть своих подозрений. Она призналась Ринальдо, чего она опасается, и он попытался по возможности ее успокоить.

Луиджино все присматривался да прикидывал, что и как, и когда остался с Ринальдо наедине, то позволил себе высказать ему свое мнение.

— Я вижу, атаман, что права молва, расписывая тебя как женолюба.

— Быть может, молва преувеличивает?

— Не хочу о том судить. Но думаю, что тебе не подобает тратить попусту время на женщин.

— А ты женоненавистник?

— Нет. Но моя дружба принадлежит им только на несколько мгновений, когда меня застает врасплох страсть, что свойственна нам от природы. На этом все кончается. Мы с тобой живем в мире, в котором мы не в состоянии дать женщине ни дома, ни очага. Наших детей мы не можем вырастить. А если вырастим, то для чего? Для нашего ремесла? В большой мир мы им вход заказать не можем. Так что же, воспитывать их на радость палачу?