Повседневная жизнь российских подводников - Черкашин Николай Андреевич. Страница 23
- Иди в гальюн, сожги это и пепел в унитаз спусти.
Так я и сделал.
- А как сложилась судьба командира?
- Сергей Викторович Симоненко окончил академию, вырос в замечательного флотоначальника, ныне вице-адмирал, возглавляет флотилию атомных подводных лодок. А ведь могли по навету списать на берег.
Я теперь анкетирование систематически провожу. И на кораблях и в штабах. Служить без этого не могу. Ведь если нет поддержки снизу, нельзя руководить военным коллективом, а подводным в особенности.
- Вячеслав Алексеевич, случались ли на боевых службах подвиги в ординарном смысле этого слова?
- Все дело в том, что считать подвигом… Боевое патрулирование у берегов вероятного противника с термоядерным ракетодромом на горбу - само по себе подвиг, коллективный подвиг всего экипажа. Но подвиг, ставший нормой, перестает быть подвигом в глазах общества или большого начальства… Не так ли?
Вам нужны личности… В декабре 1984 года на боевую службу экстренно вышел подводный ракетоносец К-140. Командовать им был назначен капитан 1 ранга Александр Николаевич Козлов, побывавший в тот год еще в двух «автономках». И хотя уже был приказ о его переводе в Москву, он вынужден был без отпуска(!) снова идти к берегам Америки, поскольку у молодого командира К-140 не было допуска на управление кораблем такого проекта. Козлов ответил «Есть!» и повел крейсер в океан. А через неделю его хватанул инфаркт миокарда. Дать радио и вернуться? Но тогда в стратегической обороне страны возникнет ни чем не прикрытая брешь. Козлов принимает решение продолжать поход. На время его заменили капитан 2 ранга А.Лашин, выходивший в море на командирскую стажировку и старпом капитан 3 ранга С. Егоров. Известно, как инфарктнику необходим свежий воздух, спокойная обстановка, зелень… Но где все это взять в стальном корпусе под водой? Корабельный врач давал дышать своему пациенту кислородом из баллончиков спасательного снаряжения, выхаживал как мог и учили. Через несколько недель Козлов, невзирая на боли в груди, заступил на командирскую вахту. Об инфаркте сообщил по радио только за двое суток до возвращения в базу.
На мой взгляд, Александр Козлов совершил подвиг, не оцененный в должной мере. Чтобы не подводить флотских медиков - куда, мол, смотрели?! - наградной лист на Героя Союза в Москву посылать не стали. А зря…
И вот я о чем еще думаю: Север делает нашу службу чище, чем она могла бы быть в иных климатических условиях…
Нам сегодня многого не хватает, того нет, другого… Но пуще всего не хватает нам гордости и достоинства. Да, мы бедны. Но только не надо винить в том наших стариков. Не надо их топтать. Мне не стыдно, когда мой батя, приняв 9 мая чарку за Победу, марширует на месте и поет: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Он всю войну жег из пушек немецкие танки - четыре ранения, шесть орденов… Нельзя терять морального права смотреть им в глаза - живым и мертвым. Да, я беден, но я горд. И мне не стыдно смотреть в глаза своему внуку Славке. Ему шесть лет. На парадах мы вместе обходим на катере корабли. Он стоит со мной рядом в форменке с гюйсом, в бескозырке и отдает честь нашему флоту. И как бы не ругали нынешнюю молодежь, она идет нам на смену, и в ней есть свои Сергеи Преминины, свои неизвестные нам пока - до трудного часа - герои. Надо только смотреть, кому ты сдаешь свой пост.
Вся тяжесть ядерного противостояния сверхдержав легла на плечи прежде всего экипажей атомных ракетных подводных крейсеров стратегического назначения. Это явствует и из самого названия этих кораблей, и из сути их боевой службы - быть в постоянной готовности к ракетному залпу, где бы они не находились.
Поэт из моряков-подводников Борис Орлов сказал об этом так:
За нашей подлодкой - невидимый след.
Не будет ни криков, ни шума.
Возможно, вернемся, а, может быть, нет…
Но лучше об этом не думать!
Двадцать пять раз именно так уходил в моря адмирал Вячеслав Попов.
25 «автономок».
25 разлук.
25 затаенных прощаний с миром живых навсегда.
25 неведомых миру побед… И в общей сложности - восемь лет под водой.
Один из командиров подводных ракетоносцев стратегического назначения ныне контр-адмирал Николай Малов пишет:
«Когда в 1983 году США и НАТО развернули в Европе ракеты «Першинг-2» и «Томагавк» с подлетным временем к городам СССР не более 6 минут, советское правительство приняло адекватные меры: приказало своим подводным ракетоносцам вновь выдвинуться к берегам Америки. В той ситуации Ракетные Войска Стратегического Назначения (РВСН) оказались малоэффективными. Боевая нагрузка на подводные корабли резко возросла. Многие экипажи выполняли по две боевые службы в год, некоторые иные проводили под водой (с учетом предпоходовой подготовки) до 200 суток при норме в 60…
…С 1967 по 1993 год ракетные подводные крейсеры выполнили более 2000 походов на боевую службу, проведя под водой в общей сложности почти 500 лет. При чем это не просто плавание само по себе, а патрулирование с термоядерными баллистическими ракетами на борту - на грани войны и мира».
В годы Великой Отечественной летчики дальне-бомбардировочной авиации, совершившие по 10 успешных вылетов представлялись согласно приказу Народного Комиссара Обороны №0299 к званию Героя Советского Союза. С известной натяжкой можно приравнять подводный ракетный крейсер к воздушному кораблю дальне-бомбардировочной авиации. Однако, ни один командир-подводник, имевший не то что 10, а 20 и более успешных «вылетов»-походов, приравненных к «боевым действиям в мирное время», ни один из нихза всю историю стратегического сдерживания вероятного противника в океане не получил звезды Героя. Но почему? Может быть, потому, что этот незримый, но сверхнапряженный ратный труд был незрим для высокого кремлевского начальства, не обладал эффектом броского подвига?
Во всяком случае еще не поздно исправить эту явную историческую несуразицу.
Никогда не думал, что к кораблю можно ревновать так же, как к женщине. Я думал, это было только со мной…
Ночное всплытие посреди Средиземного моря. Голос командира, взобравшегося под верх высокой стальной трубы выходной шахты:
- Погасить плафон под люком!
В центральном посту гаснет самый яркий светильник. Ни один отблеск света не должен вырваться из рубки в ночную темь. Мало ли кто озирает сейчас поверхность моря - чужой перископ, чужой бинокль, чужой самолет?…
Командир рвет рычаг кремальерного затвора, тяжеленную крышку отбрасывают пружины амортизатора и напор внутри лодочного давления, хлопок по барабанным перепонкам и в глубокий колодец выходной шахты низвергается поток свежайшего морского воздуха, холодного и слегка солоноватого.
- Отдраен верхний рубочный люк! - Возглашает командир голосом жреца, начинающего ночную мистерию и вахтенный центрального поста, безмолвный писец, заносит сакральные слова в вахтенный журнал.
По бесконечному вертикальному трапу в узкой - по самые плечи - шахте выбираюсь наверх, к полуночным звездам. Сверху падают тяжелые соленые капли. Остро пахнет соляром и рыбой. Должны быть, прошли сквозь косяк макрели или пеламиды. В ячейках обрешетника вспыхивают огненные точки рачков-светлячков.
Мостик еще не обсох после подводного плавания. Во всех его лунках, углублениях, вмятинках поблескивает вода, прихваченная всплытием., - будто дождевая вода на асфальте… Где он этот асфальт?
В лунном фосфоре борт и рубка, зыбкая морская рябь.
Редкие волны запахиваются на палубе внахлест. Ударяясь о лодочное железо, гребни их вспыхивают зеленоватым светом. жидкий огонь фосфоресценции лижет ватерлинию. Глухо стукнулась о шпигатную решетку морская черепаха и поспешно ринулась прочь, разгребая плоскими лапами воду, насквозь просвеченную луной.
Я думал, что только со мной, только с нашим экипажем подводная лодка была связана так кровно и так интимно. Но в Питере я встретил последнего командира "Буки четыреста девятой" капитана 1 ранга Михаила Фролова и понял, что и ему она дорога так же, как и мне, что и его наша старая "дизелюха" выносила из океанских глубин, а порой и из беды, как верная лошадь спасает хозяина. И хотя мы никогда с ним не виделись и даже не знали друг о друге, имя общего корабля сразу же сблизило настолько, что мы немедля наполнили чарку.