Серебряный леопард - Мейсон Ф. Ван Вик. Страница 48

– Вы не правы, прекрасная леди, – проговорил он сонно. – Милорд герцог планировал такой путь, но уже давно отказался от него…

Треск углей в очаге остановил его. Освещенная огнем среди погруженной в сумрак библиотеки Сибилла задержала дыхание, а затем ее рука потянулась к пряжке на его поясе и расстегнула ее.

– Давайте, – предложила она, улыбаясь ему прямо в глаза, – освободимся от этой отвратительной железной рубашки.

Графиня Корфу оказалась такой проворной, что через несколько мгновений плотные стальные кольца со звоном упали на пол рядом с поясом, кинжалом и амулетом с противоядиями. Эдмунд сидел теперь с голой грудью, если не считать нижней туники из белого полотна. Она же снова уселась к нему на колени, начала пальцами щекотать ему ухо, а потом нежно его пощипывать.

– Нет, это ты, наверное, ошибаешься, любовь моя, – продолжала она, – именно этой дорогой лорд Боэмунд и собирается следовать. Я в этом уверена.

– Нет, – настаивал он заплетающимся языком, – он не пойдет следом за армией Франции, Фландрии и Бульона. Крестоносцы опустошат весь край, разгонят или возьмут в плен ее жителей, хотя они их братья-христиане. – Эдмунд облизнул губы, внезапно ставшие жесткими и сухими. – Говорю вам, что он высадится в Дураццо.

– А потом? – Голос ее прозвучал равнодушно.

– Линия продвижения проходит по реке Апсас до места, называемого Антипатрия. Так мне кажется. Потом вассалы спустятся еще по какой-то реке, не знаю ее названия. Как бы там ни было – она протекает между горой Боюс и горой Тимфе по пути к Элимее, а затем через Тирессу, Алорус, а оттуда к Фессалоникам. Понимаете? Он… великий руководитель, великий властитель. Оч-чень храбрый и знаменитый…

– О, я так рада. Впрочем, моя любовь к нему истощилась. Вы, теперь только вы!

Он рухнул на нее с таким пылом, что она закричала, а Эдмунд как в розовом тумане увидел, что она выскользнула из своих аметистовых одежд и прильнула к нему обнаженным серебристым телом. Затем в позыве страсти все остальное потеряло смысл.

Задыхающаяся, в экстазе, все еще прерывисто дыша, Сибилла поднялась с кресла и облачилась в свои одежды. С тонким, шелестящим звуком стилет выскользнул из ножен. Не без колебания Сибилла подняла узкий стальной клинок на уровень его сердца.

– Пьяный глупый франк! – промолвила она. – У тебя не должно остаться воспоминаний об этом!

Подобравшись и выпрямившись, чтобы изо всех сил нанести удар, она на минуту застыла – никто не узнает, в этом циничном обществе никому нет дела до исчезновения какого-то рыцаря – но клинок отклонился в сторону.

– О, Эдмунд, Эдмунд! Почему? Почему я осуждена на это чувство к тебе – грубому отродью варварства и дикости?

Глава 6 ШПИОНАЖ В ПОЛЬЗУ ПРИМОРСКОГО ДВОРЦА

Задолго до того, как поднялись Деспоина и ее одурманенные вином франкские гости, графиня Корфу вызвала носилки и эскорт стражников. Не оставив во дворце Бардас никаких следов своих намерений, она, уставшая и измученная, с отяжелевшим взглядом, распорядилась унести себя в час, когда еще заспанные и зевающие лавочники только открывают свои палатки, а изнуренные трудом уборщики улиц сгребают отовсюду мусор и отбросы.

– В Приморский дворец. И без лишнего шума, – повелела Сибилла старшему над наемниками.

Раскинувшись на подушках в носилках, Сибилла прислушивалась к щелканью бичей, ударами которых стражники расчищали проход через толпу крестьян и мелких торговцев, направлявшихся к торговым рядам Константинополя.

Чувство удовольствия наполнило ее, едва занавески носилок ритмично закачались в такт шагам дюжих нубийских носильщиков, отобранных за их большой рост и широкую поступь.

Мария из племени аланов [16], любимая наложница Алексея Комнина, вряд ли могла выехать из дворца в такое раннее утро. Мария, которую Алексей Комнин узурпировал вместе с короной у бездарного поэта-императора Никифора Третьего, была хороша, как Елена Прекрасная, и по выразительности черт превосходила статую Венеры из слоновой кости, которая некогда украшала Пантеон в императорском Риме.

Но что самое удивительное, Марию, по слухам, не только терпела императрица Ирина, но ласково принимала не по годам развитая и образованная дочь императора Анна. В свои четырнадцать лет она вела летопись не только царствования своего отца, но и пребывания франкских крестоносцев на их земле.

У ворот Приморского дворца, сверкавших белизной в лучах утреннего солнца, графиню Корфу встретили любезно; ее носилки немедленно пропустили внутрь. Выпорхнув из них у портала, она исчезла, в складках драпировок.

Час спустя стратег Мануэль Бутумит появился во дворе дворца, вскочил на коня и во главе копьеносцев поскакал к Священному дворцу, иначе именуемому Львиным дворцом. Суровая улыбка играла на загорелом лице армянина. Алексею Комнину, христолюбивому императору римлян, должны понравиться новости, которые он ему везет.

– Милорд! Милорд! Солнце уже высоко, а нам сегодня многое предстоит сделать.

Широкое обветренное лицо Герта склонилось над Эдмундом де Монтгомери. Тот испустил стон. Никогда раньше не мучался он от такой страшной головной боли, даже когда получил тяжелый удар булавой по шлему. Он был потрясен, изумлен, обнаружив, что ничего практически не может вспомнить из того, что говорилось или делалось после того, как он вошел в библиотеку. Они с Сибиллой вели какой-то длинный разговор. Осушили не одну чашу с вином. Сладчайший Иисус! Что за дьявольская боль раскалывает ему череп!

– Ты нашел подходящую конюшню для Громоносца?

– Да, милорд, – усмехнулся Герт, поднося ему платье и медную лохань с ледяной водой, – но я не знаю, стоит ли оставлять вашего боевого коня в Хризополе.

– Это почему? – пробурчал Эдмунд, поднимая мокрое лицо.

– А потому, милорд, что на южном берегу Босфора нагло хозяйничают не только неверные, но и многие другие люди, оставшиеся без господ. Они лихие головорезы, эти вооруженные разбойники, недобитые прошлым летом ратниками Красного Льва. Многие сторонники Петра Пустынника и Вальтера Голяка избежали тогда верной гибели.

Герт положил перед господином свежую тунику, тазик с бритвенными принадлежностями и стал затачивать нож для бритья на своем мозолистом крае собственной ладони.

– Милорд, – заговорил он нерешительно, – я не знаю, как с этим быть.

– С чем?

– Когда я вернулся в город, ко мне без стеснения начала приставать молоденькая девчонка.

– Это неудивительно. Ты у нас веселый плут, – машинально ответил Эдмунд, который все еще пытался припомнить события минувшей ночи; он слабо улыбнулся и сделал попытку подняться, но тут же вновь повалился на постель с болезненной гримасой. – Ну, и что же было с этой шлюшкой?

– Она говорила не обо мне, а о вас, милорд. Эдмунд зевнул.

– Обо мне? И что она собой представляет?

– Ничего особенного. Несмотря на очень молодые годы, она раскрашена и одета как гулящая девка.

– Да? И что же она тебе говорила?

– Она слезно просила дать ей честную работу в этом дворце. Клялась, что лучше других может шить и вышивать.

На этот раз Эдмунд сделал поистине гомерический зевок.

– Это редкий случай, – сказал он. – Шлюха захотела честной работы. – Он с удовольствием искал повод отвлечься от мучительных сомнений и угрызений совести, которые все чаще возникали в его мозгу. – Ну и как же она выглядит, эта твоя…

Герт Ордуэй поскреб свои жесткие соломенные волосы и самодовольно усмехнулся:

– Это, скажу вам, лакомый кусочек, ее бы только получше отмыть.

– А ты готов осуществить это?

– Святой Олаф, нет! – выпалил молодой саксонец, подхватывая кожаную перевязь с латунными бляхами и с притворным вниманием изучая пряжку.

– Не мог бы ты поговорить о ней с мажордомом Деспоины?

Герт опустил глаза.

– Она, милорд, очень молода и совершенно растеряна. Я ничего не знаю о ее прошлом, – пролепетал он, заметив, что Эдмунд поднял брови.