Серебряный леопард - Мейсон Ф. Ван Вик. Страница 53

Розамунда стояла, гордо выпрямившись, смело, глядя вперед, дерзко вздернув подбородок. Первоначальное чувство облегчения при виде знакомого лица ломбардца быстро уступило место гневу.

Дрого сделал шаг вперед.

– Почему вы не оказали мне честь и не надели диадему, которую я вам послал?

– Я не желаю притрагиваться к подарку самонадеянного и бесчестного человека, которого я презираю.

Лицо Дрого напряглось, любезная улыбка сменилась выражением жестокости.

– Позаботьтесь о собственном благополучии, не говорите мне дерзких слов. Я такого не потерплю даже от женщины, – с угрозой в голосе сказал Дрого. – Теперь выслушайте. И слушайте внимательно. Мне пришлось вас захватить и доставить сюда только потому, что вы по глупости игнорировали мои вежливые и горячие просьбы. – Он попытался улыбнуться. – По правде говоря, никогда еще Дрого из Четраро так не унижался перед женщиной.

Розамунда, ничуть не смутившись, смотрела ему прямо в глаза.

– На этот раз мой брат не пощадит вас, – жестко сказала она.

Дрого хрипло рассмеялся:

– Вы забываете, что, верный обету крестоносца, он не может напасть на меня. К тому же у него для этого не будет и причины… при условии, что вы будете вести себя вполне разумно.

Розамунду охватила такая ярость, что руки у нее задрожали, словно поток кипучей крови ее отца устремился в ее жилы.

– Только трус способен так поступить! – с вызовом бросила в лицо ломбардцу графиня.

С большим трудом Дрого сдержал себя, лишь слегка притопнув ногой в остроконечном алом башмаке.

– Розамунда де Монтгомери, – сказал он с волнением в голосе. – Я вас люблю и прошу вашей руки для честной женитьбы. Вы станете хозяйкой пяти прекрасных и более богатых, чем Сан-Северино, поместий в Италии. А когда закончится война, клянусь, вы, как княгиня, станете управлять таким огромным владением, что его нельзя будет объехать верхом и за два дня.

– Убирайтесь, – почти закричала Розамунда, гордо откинув голову назад. – Вам не удастся покорить меня, как пугливую крестьянскую девчонку.

К удивлению графини, в ответ на ее слова лорд просто рассмеялся.

– Теперь, видит Христос и его апостолы, – спокойно сказал он, блеснув голубыми глазами, – вы нравитесь мне все больше и больше, прекрасная Розамунда де Монтгомери. – И, обернувшись через плечо, ломбардец отдал какой-то приказ. Сразу же четверо слуг кинулись в глубину слабо освещенной низкой комнаты. Двое викингов встали у одной двери, двое – у другой. Там они замерли в ожидании, затаив усмешки в своих пышных русых усах.

По следующему знаку хозяина один из северян резко распахнул находившуюся за его спиной дверь. Оттуда вырвался ослепительный сноп света. Изумленная и сбитая с толку Розамунда увидела небольшие покои.

В глаза ей бросилась огромная постель, накрытая алым шелком под такого же цвета балдахином, и стол, на котором поблескивала богатая сервировка и высились груды всевозможных деликатесов. Трое слепых музыкантов настраивали свои инструменты.

– Смотрите! – потребовал Дрого, сопровождая свои слова решительным жестом. – В этой комнате мы проведем нынешнюю ночь.

– Сначала вам придется меня убить! – Розамунда не выглядела испуганной, а лишь холодной и дерзкой.

– Сигурд! – позвал Дрого. Отворилась вторая дверь.

– Вам ничего не видно с того места. – Ломбардец обхватил сильной рукой талию графини и притянул девушку к себе; сопротивляясь, Розамунда со всей силой юного тела пыталась нанести ему удар по голове, но другая рука Дрого удержала ее.

– Что толку драться, кошечка без когтей? Теперь, дорогая миледи, загляните в другую комнату.

Розамунда упиралась всем телом, но он без труда протащил ее по каменному полу к двери часовни. Свисавшие на цепях с потолка серебряные лампады наполняли ее облаками ароматного дыма, иконы, украшенные драгоценными камнями в золотых окладах, стояли перед алтарем. Перед распятием изумительной работы поджидали католический священник и двое псаломщиков. Последние негромко затянули псалмы.

– Теперь, миледи, выбирайте, – улыбаясь, предложил Дрого. – Обменяемся ли мы перед отцом Григорием брачными обетами, или же мне придется просто перенести вас в другую комнату?

С недоверием всматривалась Розамунда в глубь часовни. Не сон ли все это, не видение? Там, в глубине, живые ли это люди? Ведь они совершенно неподвижны…

– Предупреждаю вас, Дрого, я не поддамся и не хочу иметь с вами дела! – пыталась сопротивляться

Розамунда.

– Ах, но вам придется, – сказал он внезапно осевшим голосом. – Вы должны это сделать. И вам нужно все решить в течение часа. Розамунда, вы должны были знать, что завоевали мое сердце в тот самый день, когда я увидел вас на башне в замке Сан-Северино. Взгляните на меня. – Положив руку ей на плечо, он повернул девушку к себе. – Взгляните на меня! – повторил он. – Можете ли вы поклясться перед Господом Богом, что действительно ненавидите меня? И никогда не испытывали ко мне ничего большего, чем мимолетное влечение?

И было в нем что-то такое, какая-то особая, влекущая сила, было что-то в его повелевающем взгляде такое, что решимость покинула Розамунду.

– Нет… Я… Я не могу поклясться в этом, – прошептала девушка.

– Ну и?… – мягко настаивал Дрого. – Пройдем ли мы в часовню, прежде чем вернемся в спальню?

– Помоги мне, Боже! – вырвалось у Розамунды, и ее милое личико побледнело. – Я собой не владею. Это какое-то колдовство, наваждение, но я признаю тебя моим господином и мужем, каким бы своевольным и жестоким ты ни был. – Положив обе ладони ему на грудь, она слегка отодвинулась от него. – Но если ты хоть раз изменишь мне, унизишь или предашь меня, – сказала она, гордо зардевшись, – я убью тебя.

– Иного я и не ожидал. – Дрого из Четраро нагнулся и поцеловал ее руку, затем, предложив ей свою, провел Розамунду де Монтгомери в часовню.

Глава 9 ГРАФ ЛЕВ

Зима 1096-1097 годов оказалась необычайно суровой. Особенно для огромного войска крестоносцев. Доступ в город Константина иначе как группами по шесть – восемь человек для участия в богослужении в одной из сотен его церквей был им запрещен. Поэтому сподвижники герцога Готфрида, плохо одетые и истощенные, после короткой схватки у городских ворот с наемниками-печенегами были переправлены на азиатский берег.

Лишь немногие важные графы и бароны были размещены в каких-то древних казармах. Огромное же большинство рыцарей мерзло в тонких палатках, в то время как их воины, оцепенев от холода, ютились в плохоньких хижинах или укрывались среди крутых холмов близ Хризополя.

Положение усугублялось еще и тем, что стаи саранчи опустошили летом все поля. Тяжело было доставать продукты питания и фураж. И если бы имперские галеры не завезли зерно из-за Эгейского моря, многие и многие франки уже умерли бы от голода.

Столкновения между вспыльчивыми франками и их союзниками-варварами, конечно, были неизбежны. Но еще чаще, вопреки обетам крестоносцев, западные бароны нападали друг на друга. Была и еще одна причина раскола и распрей среди крестоносцев. Нередко Алексею Комнину удавалось хитростью или подкупом заполучить клятву верности у вновь прибывших крестоносцев. Только немногие из них смогли противостоять обильным подаркам, лести и просто угрозам.

Следуя примеру храброго, но недальновидного и пустого Хью из Вермандуа, многие знатные люди простодушно вставали на колени перед христолюбивым императором, завороженные блеском бриллиантов на его пальцах.

Один за другим Готфрид Бульонский, Робер Фландрский, Болдуин и Юстас Булонские торжественно обещали восстановить правление Византии в любых захваченных провинциях или в городах, которые когда-то принадлежали империи! Эти неграмотные властители только много позднее узнали, к своему искреннему удивлению, что Византийская империя когда-то простиралась далеко на запад вплоть до Гибралтара и охватывала всю Италию и всю прибрежную часть Северной Африки, так же как Египет и Святую Землю!