Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта - Йокаи Мор. Страница 11

Двумя-тремя рывками достиг я края соленого озера в заранее намеченном месте, где начинались высеченные в скале ступени. Этой лестницей пользовались гайдамаки, когда им требовалась соль для кухни.

Сто восемьдесят ступеней. Впрочем, для меня их было девяносто — я прыгал через одну. Не прошло и трех минут, как я стоял перед Мадой, белый от соли, точно хорошо напудренный демон.

Разбойники принесли меня на плечах, обожаемая Мада застенчиво улыбнулась и протянула мне дивный цветок — долго хранил я этот цветок на груди. В радостном одушевлении я хотел обнять ее, но харампаша схватил меня за воротник потянул обратно.

— Хо-хо, малый, это было лишь крещение, а теперь предстоит миропомазание. Ты должен принять нашу веру — дочь предводителя может выбрать только единоверца.

Менять религию, похоже, становится у меня привычкой. Ладно, заметил я, приму, отчего ж не принять.

Предводитель дал знак одному из своих людей готовиться к церемонии. Это был поп.

Я сразу догадался, кто он: из всей компании лишь он ухитрялся столько пить и петь.

— Тебе надобно знать, — объяснил мне харампаша, — что входящий в наше братство получает новое имя. Меня зовут Медведь, можно звать и «несравненный», потому как медведи всегда ходят не парой, а в одиночку. Ну, а тебя каким именем наречь?

Тут выступили доброхоты-восприемники: один предложил имя Щука, поскольку я так хорошо плаваю. Другой рекомендовал Лебедь, но я объяснил, что главное мое ремесло — не плавание, но артиллерия, и потому пусть именуют меня отныне Бараном (понимай — «стенобоем»).

Меж тем длиннобородый разбойник переоделся попом. Водрузил золотую скуфью, что как нельзя лучше подходила к его сальным, немытым космам, поверх расхожей одежонки напялил златотканую ризу, а ноги сунул в огромные, расшитые золотом туфли, несомненно, снятые с мощей какого-нибудь святого: в туфли наш святой отец влез, как был, прямо в поршнях. В руке он держал массивный серебряный крест. И мне подумалось, что ради сей золотой ризы поп не иначе как пристукнул этим распятием какого-нибудь другого попа.

Тут он начал вытворять всякие фокусы, несколько напоминавшие литургию; слов я не разумел — он говорил по-гречески, — но заметил, однако, что смиренные прихожане надрывались иногда от хохота. Он помазал мой нос, уж не знаю чем, и обкурил кадилом так, что я чуть не задохнулся. В заключение нарек меня «Бараном» и, по епископальному обычаю, ударил по щеке; но поскольку удар был нанесен не рукой епископа, а здоровенной разбойничьей лапой, у меня в ушах зазвенело. Стоял я, преклонив колени, так что мне пришлось опереться ладонями, дабы не упасть совсем.

Церемонией этой я был сыт по горло.

Я вскочил и дал своему крестному отцу такую пощечину, что золотая скуфья, туфли и сам поп разлетелись кто куда.

(— Actus majoris potentiae contra ecclesiasticam personam! [14] — тотчас продиктовал советник.

Но его высочество держался за живот от смеха:

— Комично в высшей степени! И тебя за это не подвергли отлучению?)

Совсем наоборот — я лишь возвысился в их глазах. Главарь хлопнул меня по плечу:

— Теперь вижу, ты парень что надо, не побоялся вернуть попу оплеуху.

После этого мы еще выпили за благополучное завершение церемонии. Факелы потухли все до единого, разбойники улеглись спать, завернувшись в тулупы и овчины.

Даже в темноте я разглядел, что постель моей Мады устроена в довольно высоком гроте, куда можно попасть по веревочной лестнице. Но лестницу она подняла за собой.

Вскоре, гулко разносясь под сводами пещеры, послышались сопение и храп четырехсот человек, плеск ручья да скрежет мельничного колеса.

Затем рог часового возвестил рассвет. Разбойники быстро поднялись, ожидая приказа предводителя, вышедшего из бокового грота.

Каждому была определена какая-либо работа. Гайдамаки трудились, обстраивая свою пещеру, и с течением времени высекли и пробили разнообразные ходы, лестницы и галереи, назначение коих я сначала не понимал.

Медведь с Мадой и несколькими вожаками повели меня в переднее помещение, где размещался арсенал. Он показал мне прежде виденный фельдшланг, наградив его хорошим пинком.

— Погляди-ка, Баран. Ты назвался пушкарем и, стало быть, знаешь, как обращаться с этой штукой. Попробуй выстрелить. Это знаменитое орудие мы похитили из замка Потоцкого вместе со всем оружейным складом. Шестнадцать человек тащили тяжеленный ствол на плечах, каждые двести шагов их сменяли другие шестнадцать. А когда наконец дотащили — убедились в его непригодности. Положили на землю, зарядили — я посадил четырех молодцов на ствол, как на лошадь, чтобы держать равновесие, а сам прицелился, хотел пальнуть через отверстие пещеры. Бык, Аист и Журавль стояли позади и смотрели, что будет. Едва я поднес раскаленный железный прут к запалу, пушка так подпрыгнула, что сидевшие четверо парней взлетели к самому своду, а ядро почему-то вонзилось в потолок. Оно там и до сих пор торчит, можешь убедиться.

Я расхохотался от души.

— Смейся, смейся, — нахмурился Медведь. — Тогда я решил испытать еще раз. Обмотал шею этой гадины канатом, чтоб не прыгала кверху, да привязал с двух сторон к толстым кольям. Ну, прыгай теперь, коли сможешь, крикнул я и еще раз поджег запал: чудище не подпрыгнуло, но отскочило назад, вырвало колья, в момент сломало Быку правую ногу, Аисту левую, а Журавлю так и вовсе обе. Ядро попало куда-то в угол, куда я и не собирался целиться. Покажи хоть ты, как обращаться с чертовой бестией.

— Эх ты, несмышленый Медведь, — со смехом сказал я. — Ваше счастье, что проржавевшее орудие не взорвалось на части и не поубивало вас всех, как вы того заслужили. Пушку должно прежде всего отполировать до зеркального блеска. Да и где видано, чтобы пушка лежала на земле? Нужен лафет, нужны колеса.

Где им додуматься до подобных премудростей? Когда я раскрыл Медведю секреты сей высокой науки, предоставил он в мое распоряжение колесника и кузнеца для сооружения сложного механизма, с помощью которого фельдшланг стрелял бы и откатывался, не ломая ноги тем, кто позади стоит. Я сам немало поработал: счистил со ствола чуть ли не столетнюю ржавчину и отполировал до блеска.

У гайдамаков были веские основания торопиться: татары ушли из Польши, прихватив с собой в Крым пленное воинство князя Ракоци, и польские вельможи вернулись в свои замки. Теперь ничто не мешало им выступить против обнаглевшей за время войны разбойничьей банды.

Дозорные день за днем приносили тревожные известия: все дороги из долины Пресьяка перекрыты вооруженной охраной. Разбойники возвращались не с добычей, а с пробитыми головами.

На сей раз оба владельца действовали в полном согласии и решили общими усилиями выкурить гайдамаков.

Разбойники только посмеивались.

Но когда они убедились, что полностью отрезаны от внешнего мира, случилась вещь странная: харампаша велел выдавать каждому двойную порцию еды и питья.

Я крайне удивился подобному расточительству. Мы получали каждый день свежую козлятину и баранину, хотя в пещере не держали животных, а припасы не скудели.

Противник меж тем продвигался по ущелью, все ближе подступая к разбойничьему логову.

Гайдамаки давно придумали любопытную стратегию в борьбе с нападающими и обращали врага в позорное бегство так: через искусственный туннель, открыв подземный шлюз, освобождали озеро на дне пещеры; мощные потоки соленой воды мгновенно сметали неприятеля. Однако солдаты Шинявского знали об этой военной хитрости и однажды, после туманной ночи, когда солнце едва замаячило в полдень, мы различили каменную стену, полностью преградившую выход в долину. Стену воздвигли циклопическим манером из каменных глыб с отверстием в нижней части, закругленным наподобие арки, так что водяной поток скатывался плавно и спокойно, не причиняя никакого ущерба.

Беда, да и только. Однако размеры несчастья стали понятны лишь на второй и третий день: стена росла кверху, в каменных глыбах зияли амбразуры.