В черных песках - Симашко Морис Давидович. Страница 9

И снова, волоча раненую ногу, ходил он по горам, как одинокий барс, такой же злой, голодный и страшный…

Нога постепенно зажила. Он нашел далеко в горах небольшую пещеру и там устроил себе логово. О нем знал один лишь Таган, который время от времени приезжал в горы и привозил ему лепешки, геок-чай и патроны.

Почти год прожил в горах Чары. Лишь два раза спускался он в аулы. По непреложному закону, дайхане принимали его, кормили и высказывали добрые пожелания. Но сам он хорошо знал, что грозит каждому из них, если всесильный Шамурад-хан узнает об этом. А ханские соглядатаи были на каждом шагу.

Снова гром пушек отдавался в горных ущельях. На этот раз эшелоны везли солдат в белых гетрах в обратном направлении. В аулы группами и в одиночку возвращались джигиты, мобилизованные на фронт Шамурад-ханом. Однажды ночью сам он исчез неизвестно куда вместе со своими друзьями, предупредив напоследок, что "священная война" не кончилась. Она только начинается.

Вскоре по мало кому известным тропам пошли через горы караваны Вместе с терьяком и сушеными финиками везли они новенькие винчестеры, разобранные трехногие пулеметы и тяжелые светло-желтые обоймы, аккуратно уложенные в длинные, наглухо забитые ящики. И запылали непокорные аулы, в страшных мучениях умирали привязанные к конским хвостам дайхане, которые осмелились коснуться ханского добра.

Тогда и выделены были отряды особого назначения для борьбы с басмачами

Чары спустился с гор… В одном из своих набегов Шамурад-хан окончательно разорил аул возле старой крепости и взорвал водораспределители. Дайхане собрали свой скарб и откочевали: кто в пески, кто в соседние аулы Полуразрушенные мазанки присыпало песком. Сиротливо торчали из земли обгоревшие колья. Здесь, на развалинах родного аула, еще раз встретился Чары с Таганом Пока в аулах было безвластье, соседний хан, в отряде которого служил Таган, враждовал с Шамурад-ханом Они не признавали друг друга Теперь же, с возвращением красных, он по чьей-то команде из-за гор подчинился Шамурад-хану. Таган сейчас сам командовал басмаческой полусотней у Шамурад-хана.

Но дружба двух джигитов крепче дамасской стали. До Шамурад-хана добраться сейчас Чары невозможно. Единственный путь, который одобрял Таган, — пойти в один из красных отрядов и в стычке взять хана за горло Он, Таган, поможет ему в этом. Тагану в конце концов нет дела до Шамурад-хана. У него есть свой сердар, которому он будет верен, пока служит у него.

Всю ночь проговорили друзья. Они условились о способах, которыми будут связываться друг с другом, о местах встреч. Наутро Таган ускакал, а Чары принялся ждать очередного набега басмачей и прихода красного отряда. Таган сообщил ему, что уходить от преследования Шамурад-хан будет этой дорогой, мимо Карры-кала, в ущелье…

Чары не представлял себе, что такое красный отряд и как он туда придет. Таган только сказал ему, что там все русские. А охотятся они в первую очередь за Шамурад-ханом и русскими офицерами, что помогают ему.

Чары до сих пор почти не знал русских. Они были для него чужими. Первым русским, с которым свела его близко судьба, был господин пристав. Память об этой встрече осталась у него навсегда. Помнил он хорошо и другого русского — соседа по тюремной камере, бандита-рецидивиста Тришку Шпандыря, как звали его друзья. Когда в первый раз втолкнули Чары в камеру, жандарм подмигнул Тришке, и тот устроил новичку "крещение с вышибанием под нары".

И вот теперь он должен будет пойти в русский отряд. Но он пойдет и туда, если там проходит ближайший путь к горлу Шамурад-хана! И Чары терпеливо ждал.

На десятый день с севера послышалась стрельба. Чары засел в разваленной мазанке и наблюдал оттуда.

Сначала промчалась к крепости группа всадников в халатах и тельпеках. Следом за ними с двух сторон подошел большой кавалерийский отряд. Солдаты в остроконечных шапках проскакали так близко, что ему пришлось лечь на землю.

Пули свистели над самой головой Чары и глухо ударялись в сухую глину дувалов. Совсем рядом с ним громко и четко заговорил пулемет. С флангов ответили другие. Выглянув из-за укрытия, Чары увидел, как заволакиваются ровными строчками пыли верхушки знакомых крепостных стен. Кое-где обрывались вниз большие глиняные глыбы. Желтые кирпичики разлетались мелкими брызгами.

Стрельба стихла сразу, как по команде. Солдаты двумя цепочками въезжали в крепость… Когда стемнело, над крепостью замигали отсветы костра. Чары встал и пошел им навстречу. Но вдруг кто-то крикнул по-русски и два раза выстрелил в его сторону. Тогда, далеко обходя крепостные башни, он двинулся к заваленной камнями пещере. Здесь ему было все знакомо. Отвалив камни, он вошел и начал спускаться вниз.

Выход из-под земли в крепость был разрыт. Кто-то, видимо, недавно воспользовался им. Чары выбрался наружу и, присыпав ход сухим бурьяном, пошел к догоравшему костру. Рядом щелкнули затвором. Чары увидел на валу две тени и направился прямо к ним. Ему приказали остановиться. Он остановился и сказал, что хочет поступить в отряд, чтобы убить Шамурад-хана.

Они не поняли его. Один из них ушел и вскоре вернулся. С ним пришел третий, который заговорил вдруг с Чары на чисто туркменском языке. Это его удивило. Он повторил свои слова о том, что хочет поступить в их отряд, а когда спросили, как он попал в крепость, повернулся и пошел к могильнику, чтобы показать подземный ход.

Выйдя из пещеры. Чары заметил у края скалы лоскут от халата. Зоркие чабанские глаза его рассмотрели в темноте след бескаблучного кавалерийского сапога. Это была нога Шамурад-хана. Такой же след, маленький, твердый, прямой, он видел там, на соленом озере, где пал весь его род. След этот он узнал бы днем и ночью среди тысячи других… Чары долго смотрел на этот след и молчал. Из ущелья доносился до него лишь ровный глухой шум потока.

Обернувшись, он увидел, что фонарь русских, следовавших за ним, удаляется в сторону крепости. Бесшумно прыгая через камни, он скоро догнал их…

На полустанке, куда прибыли они на третий день, ему принесли такую же одежду, какую носили все в отряде. Чары не хотел ее надевать. Тогда командир, говоривший на туркменском языке, — его звали Рахимов, — коротко сказал, что, если он не переоденется, ему придется убраться из отряда. Чары переоделся. Свой старый халат и тельпек он аккуратно свернул и отдал на хранение в склад отряда. Он не думал долго задерживаться здесь.

Оказалось, что Рахимов не единственный туркмен в отряде. Другим был Мамедов, который так зло посмотрел на него, что Чары ощупывал у пояса нож. Один раз Мамедов сквзь зубы сказал, что видит его мысли, как в чистой воде, все равно до него доберется. Чары ничего не ответил. У него была своя цель, и он не хотел отвлекаться от нее. Ради нее он переживет все.

Но в соседнем взводе неожиданно увидел Чары двух братьев-туркмен. Они были чистые иги; прямые, с ровной походкой, несросшимися бровями, белолицые и крутолобые. Братья были, пожалуй, еще большие иги, чем род Ильяс-хана.

Вопреки законам пустыни, Чары возненавидел всех игов. Впервые это чувство возникло у него там, на соленом озере, и окрепло во время долгих одиноких скитаний в горах. И когда давно позабывшие в Красной Армии о своем превосходстве братья Оразовы подъехали к нему и весело его приветствовали. Чары не сдержался и угрожающе потряс карабином.

Братья отъехали от него и больше с ним не говорили. Но Чары ждал теперь от них мести. Он знал, что проявил невоспитанность, грубо говоря с игами, и что рано или поздно по закону пустыни последует возмездие. В этом Чары не сомневался.

Прошло еще несколько дней. Нетрудно было выросшему в седле человеку научиться кавалерийскому строю. Он сидел как влитой в седле, а лоза ложилась у него как срезанная молнией. Стрелял он, пожалуй, лучше всех в отряде… Что же касается рассказов высокого командира, то они не интересовали Чары. Раз нужно ходить в строю, стрелять, стоять на перекличке, он будет это делать. Остальное его не касается. К тому же он по-русски понимал лишь несколько слов. На политзанятиях Чары уходил в свои мечты.