Тщетность, или Гибель «Титана» - Робертсон Морган. Страница 16

— Мы очень скоро увидим твою маму, Мира, — прошептал он малышке на ухо. — И я хочу, чтобы ты выглядела, как подобает даме твоего положения. Мой внешний вид не имеет значения, но ты ребенок Пятой авеню, маленькая аристократка. И мы должны поскорее сменить эти лохмотья на настоящую одежду.

Но девочку гораздо больше интересовала суета улицы вокруг нее, чем одежда, которую она носила, а слово «мама» успело утратить для нее особый смысл, понятный всякому ребенку. В магазине Роуланд выяснил, где располагается детская секция, и обратился к молодой даме-продавцу.

— Эта девчушка пережила кораблекрушение, — сказал он. — У меня есть шестнадцать с половиной долларов и я намерен потратить их все до цента. Я хочу, чтобы ребенка искупали, уложили волосы и одели в лучшее платье, чулки, нижнее белье, башмачки и чепчик.

Молодая женщина в порыве нежности наклонилась и поцеловала малышку и пообещала, что сделает все, что от нее зависит, но не уверена, что указанной Роуландом суммы хватит.

— Сделайте все, что позволяют эти деньги, — ответил моряк. — Других средств у меня нет. Я подожду вас здесь.

Час спустя, снова без пенни в кармане, он вышел из магазина, держа за руку нарядную, как рождественский подарок Миру. Но не успели они дойти до угла здания, как были задержаны суровым полисменом, которого поразило такое дикое соседство кружев и лохмотьев.

— Чей это ребенок? — безаппеляционно спросил он.

— Я полагаю, это дочь миссис Селфридж, — ответил Роуланд заносчиво. Даже слишком заносчиво.

— Ты полагаешь, но точно не знаешь. Сейчас, рвань, мы пойдем назад в магазин и выясним, у кого ты ее похитил.

— Не беспокойтесь, офицер, я могу подтвердить свои слова.

Хотя Роуланд не собирался сопротивляться, полисмен крепко ухватил его за ворот и практически потащил к дверям магазина. Оттуда, навстречу им, вышла группа покупателей и одна из дам, одетая во все черное, вдруг пронзительно вскрикнула и бросилась к девочке.

— Мира! Это моя Мира! — кричала она. — Отдайте мне мою девочку!..

Он вырвала малышку из руки Роуланда, стала обнимать ее, целовать. При этом она рыдала в голос, совершенно не обращая внимания на собравшуюся вокруг толпу, и в довершение всему лишилась чувств, рухнув на руки стоявшего рядом пожилого господина.

— Ах ты, мерзавец! — воскликнул тот и потряс над головой тростью. — Офицер, арестуйте его и сопроводите в участок. Я пойду с вами и от лица моей дочери выдвину обвинение.

— Значит, он украл этого ребенка? — спросил полисмен.

— Конечно, разве вы не видите!

Подали экипаж, и господин занес в него все еще находившуюся без чувств мать и помог сесть двум другим дамам, одна из которых держала на руках маленькую Миру. Девочка плакала и звала Роуланда. Ее слабые крики были слышны до тех пор, пока экипаж не скрылся из виду.

— Пойдем-ка со мной, голубчик, — сказал полисмен моряку и отвесил такую мощную оплеуху, что Роуланд не смог устоять на ногах.

Под аплодисменты толпы полицейский поволок его по улице, словно больное животное. Одолевший в схватке грозного белого медведя, теперь Роуланд был бессилен. Ибо на этот раз ему противостоял противник более свирепый и беспощадный — современное цивилизованное общество.

15

Есть в Нью-Йоркe дома, духовная атмосфера которых настолько чиста и возвышенна, а моральный облик хозяев настолько восприимчив к малейшим проявлениям беды и страдания, что они полностью изолированы отмелких забот и страстей, которые не имеют прямого отношения к духовному благоденствию злосчастного человечества. Поэтому ежедневные газеты, процветающие за счет низменных сенсаций, в такие дома не попадают.

Есть в Нью-Йорке и судьи самого высокого ранга — почетные члены различных клубов и обществ, востребованность которых вынуждает настолько поздно ложиться в постель, что по утрам, собираясь на службу, они не находят ни времени, ни сил на то, чтобы просмотреть свежие выпуски газет.

Имеется в Нью-Йорке и достаточное число редакторов новостных разделов — людей вспыльчивых, желчных и невосприимчивых к чувствам своих подчиненных и их профессиональной гордости. Нередко, желая проучить репортера, оказавшегося недостаточно прытким, чтобы взять интервью у какой-нибудь знаменитости, редактор отправляет его дежурить в залы суда — место, где нарваться на достойную внимания информацию можно лишь при большой удаче.

На следующее утро после ареста Джона Роуланда сразу три таких попавших в немилость редактора репортера заняли места в зале суда, где председательствовал один из упомянутых выше поздно просыпающихся судей. В помещении для обвиняемых среди других в разной степени покусившихся на спокойствие общества бедолаг находился и Джон Роуланд, помятый и измученный после ночи, проведенной в камере, и вдобавок изрядно отделанный дубинками полицейских. Вскоре его вызвали в зал заседаний, и пока он двигался вдоль цепи полисменов, каждый из них спешил продемонстрировать свою готовность служить закону и порядку, толкая несчастного дубинкой или отвешивая увесистый пинок. Судья с лицом, лишенным малейшего сочувствия, обратил усталый взгляд на моряка. В углу зала восседали вчерашний пожилой господин, молодая мать с малюткой Мирой на коленях и несколько дам. Все они были возбуждены и все, кроме счастливой матери, буквально испепеляливзглядом Роуланда. Миссис Селфридж, бледная и с черными кругами вокруг глаз, но светящаяся радостью, напротив демонстративно не смотрела в сторону своего бывшего возлюбленного.

Полисмен, арестовавший Роуланда, был приведен к присяге и показал, что вчера на Бродвее он остановил обвиняемого с богато одетой девочкой. Роскошный наряд девочки привлек внимание полицейского и возбудил подозрения. Из зала донеслось презрительное фырканье:

— Да уж, действительно роскошный, что ни говори... Когда это набивной ситец стал роскошью!

Распорядитель вызвал свидетеля обвинения мистера Гонта.

— Этот человек, ваша честь, — взволнованно начал пожилой господин, указывая на Роуланда, — был некогда джентльменом и часто бывал в моем доме. Он просил руки моей дочери, а когда получил отказ, угрожал нам местью. Именно так, сэр... В океане, на борту корабля, куда он записался простым матросом, преследуя мою дочь, он пытался убить нашу девочку, но был вовремя схвачен и уличен...

— Подождите, — вмешался судья. — Попрошу ограничить ваши показания лишь тем делом, которое мы рассматриваем.

— Да, ваша честь... После того, как первая попытка закончилась провалом, он каким-то образом выманил малышку из постели или просто похитил ее, а спустя всего пять минут после этого случилось кораблекрушение. Это помогло ему бежать... вместе с ребенком...

— Вы присутствовали при этом?

— Нет, ваша честь, меня там не было. Но я узнал подробности со слов первого помощника капитана, истинного джентльмена...

— Все ясно, сэр. Возвращайтесь на свое место... Офицер, преступление, которое мы рассматриваем, было совершено в Нью-Йорке?

— Так точно, ваша честь. Я лично задержал этого человека.

— У кого он украл ребенка?

— У вон той дамы, сэр.

— Мадам, прошу вас на свидетельское место.

Держа на руках малышку, миссис Селфридж произнесла хриплым дрожащим голосом текст присяги и повторила все сказанное своим отцом. Видя ее волнение, искушенный в подобных делах судья позволил ей изложить свое видение истории Роуланда и девочки. Когда она добралась до сцены на гакаборте судна, женщинуа уже с трудом сдерживала охватившее ее волнение. Она рассказала о своем решении свидетельствовать против Роуланда после прибытия судна в британский порт и об ответном обещании капитана заковать моряка в кандалы. Потом призналась, что решительность капитана несколько ослабила ее бдительность, и описала, как прямо перед крушением ребенок пропал. Она поведала о своем спасении с тонущего судна, о той роли, которую сыграл в этом любезный первый помощник. Первый помощник утверждал, что видел ее девочку в руках у того единственного человека, который мог причинить ей боль. Женщина сбивчиво рассказала об обнаруженной лодке со спасенными с корабля детьми и о расследовании, в результате которого детективы выяснили, что человек, по описанию похожий на Роуланда, отказался передать ребенка консулу в Гиблартаре и сбежал с ней в неизвестном направлении. Радость, охватившая ее, от известия о спасении малышки, соперничала с отчаянием вплоть до вчерашнего дня, когда она случайно столкнулась на улице с этим человеком, держащим за руку ее дочь. В этот момент гнев матери переполнил ее настолько, что она не смогла сдержать его. Кровь прихлынула к ее лицу, и, бросив на Роуланда полный презрения и ярости взгляд, женщина выпалила: