Царь-гора - Иртенина Наталья. Страница 13

– Что это вы падаете посреди дороги? Разве не ясно, что животные вас не тронут?

– А из чего это ясно? – поинтересовался Федор, продолжая лежать на спине. – Налетели на меня, как исчадия ада, и я же еще виноват?

– Если вы сейчас не встанете и заполучите воспаление легких, то уж точно не я буду виновата, – сказала девушка, упрямо тряхнув волосами, заколотыми на голове в подобие метелки. Одета она была в короткую меховую куртку и брюки, заправленные в невысокие сапоги.

– Встану, только после того как вы назовете свое имя, – ответил Федор, глядя в ее лучившиеся звездным светом глаза.

– Вот еще, – фыркнула она, – я с валяющимися на дороге бродягами не знакомлюсь.

– Я не бродяга, – сказал Федор, поднимаясь. – Да и вы не ночная фея. Но ведь я всего лишь предложил вам немного побыть ею. И почему бы вам не принять участие в судьбе несчастного путника, замерзающего в ледяной мгле?

Девушка насмешливо смотрела на него, качая головой. в ореоле лунного сияния она была невероятно прекрасна – еще и от того, что казалась спустившейся с гор дикаркой, своевольной и прямодушной.

– Вам нужна помощь?

– Да. – Федор показал ей свой лоб. – Видите, ваша лошадь копытом чуть не пробила мне голову. Пощупайте, какая шишка.

– После удара копытом вы бы не были так болтливы, – возразила она, возвращаясь к лошади.

– Стойте! – Федор испугался, что сейчас она ускачет и навсегда исчезнет из его жизни, растворившись в степном пространстве. – Мне действительно нужна ваша помощь. А много говорю я потому, что пытаюсь произвести на вас впечатление, но, – он добавил отчаяния в голос, – кажется, мне это не удается.

– Вам это не удастся, пока вы не прекратите валять дурака, – всерьез рассердилась девушка. – Говорите, какая помощь вам нужна, или я ухожу.

– Я ищу дом деда Филимона, – быстро произнес Федор. – Вы его знаете?

– Конечно, знаю. А зачем он вам? – спросила она с женским любопытством, неистребимым даже в лучших представительницах этого пола.

– Я его внук. Федор Михайлович Шергин, – представился он, протягивая руку. – А вы?

– Вы Федор? – удивилась девушка, снова разглядывая его с головы до ног, и вдруг смутилась, улыбнулась чему-то, отведя глаза. – Я Аглая, – сказала она, но руки не подала. – Идем, провожу вас.

Федор подхватил рюкзак с чемоданом, Аглая тихонько свистнула лошадям. Четверо были неоседланы, а пятую она повела под уздцы.

– Мне показалось, вы на меня странно посмотрели, – дорогой сказал Федор. – Я теряюсь в догадках.

– Ничего странного, – пожала она плечами, – дед Филимон о вас всем рассказывает.

– Что же он рассказывает обо мне? – слегка приосанился Федор.

– Ну, что внук и что в Москве.

Федор уныло подумал, что дед мог бы быть поласковее и не так скупо отзываться о родном внуке.

– Знаете, Аглая, – произнес он, – за последние дни в моей голове уместилось столько разных впечатлений… но вы – самое прекрасное из всех, достойно венчающее мое долгое путешествие. И эта холодная неприютная ночь после встречи с вами расцвела в моей душе фейерверком неземных грез наяву…

Он хотел сказать еще что-то, столь же витиеватое, но она прервала поток красноречия:

– Лучше вам не грезить наяву, а пойти в дом и хорошенько отогреться, чтобы не стучать так зубами. Мы уже пришли.

Она нажала на кнопку звонка в заборе, окружавшем деревянный дом с палисадником.

– Это у меня от волнения, – объяснил Федор, пытаясь унять дрожь. – Если бы я знал, что на краю света живут такие девушки, как вы… словом, мне хочется сделать вам какой-нибудь подарок, но мне совершенно нечего…

– И хорошо, что нечего.

– Могу я по крайней мере…

– По крайней мере можете, но не более, – смеясь, ответила Аглая.

– Какого лешего там принесло? – донеслось от двери дома.

Дед Филимон с фонарем в руке и в тапочках прошлепал к калитке, посветил на них.

– Ты, девка, видать, сдурела, – сказал он Аглае, – по ночам тут бродишь. А это что за наглая морда с тобой? Не признаю никак.

– Это, дед, твой внук, – досадуя, ответил Федор. – Из Москвы.

Две секунды дед Филимон набирал в грудь побольше воздуха.

– Федька!!! Приехал, паршивец этакий!!

Он выронил фонарь и бросился обнимать внука, издавая радостные вопли на всю улицу. Когда Федору наконец удалось вздохнуть и оглянуться, Аглаи не было. Она бесшумно исчезла вместе с лошадьми.

За несколько дней в Усть-Чегене Федор обжился: наладил дорогу в поселковый магазин, свел знакомство с местными псами, которые делили территорию между тремя деловито снующими стаями, и обнаружил в двухстах метрах от села юрты алтайских туземцев. Правда, об их аборигенском происхождении он догадался не сразу и поначалу принял деревянные постройки за врытые в землю избушки. Вблизи «избушки» оказались круглыми и практически без окон, зато имели двери, из чего Федор заключил, что здешние туземцы – стойкий народ: приспосабливают к своим обычаям цивилизацию, а не цивилизация приспосабливает их к себе, как случилось с остальной Россией, за каких-то несколько лет приспособленной для нужд белого человека с Запада.

Обрадовавшись соседству стойких аборигенов, Федор попытался выяснить, имеется ли среди них шаман, но ничего не добился. Они то ли не хотели его понимать, изображая незнакомство с русским языком, то ли делали вид, что непосвященным чужакам к их языческой духовности доступа нет. Впрочем, могло быть и иное объяснение. Над юртами, как кресты над церквами, возвышались телевизионные антенны, а на двух прилепились спутниковые тарелки. Федор разочарованно рассудил, что духовная основа здешних язычников все же повредилась в результате столкновения с цивилизацией и искать ему тут нечего. Вероятно, где-то в глубине гор эта основа еще сохранялась в первозданной младенческой чистоте, но для путешествия в горы было слишком холодно.

Курайская и Чуйская степи, между которыми расположился Усть-Чегень, отличались от прочего Алтая, и горного южного и степного северного, отвратительным климатом. Зимой до минус шестидесяти, ночные заморозки ковали землю до середины июля. К началу августа в горах принимался за работу осенний маляр, расплескивал из ведра свои краски. Федору с непривычки было жутковато в этой полупустыне. Над головой круглый год сияло солнечное небо, а под ногами на много метров вглубь уходил вечномерзлый грунт, по берегам рек превращавшийся в топь. Дед Филимон стращал пыльными бурями и экономией воды, по ночам же из степи доносился голодный вой волков. Хотя у этих-то, по мнению Федора, еды хватало вдоволь: в горах, кроме овечьих и козьих стад, паслось множество разной добычи, вокруг поселка днем шныряли зайцы и рыли норы сурки. Однажды он с изумлением встретил тушканчика – зверек услышал его приближение и ускакал на двух лапах, заметая след длинным хвостом.

Аглая снова повстречалась Федору лишь неделю спустя, хотя все эти дни он нарочно ходил по поселку, украшая свою внутреннюю жизнь и медленное течение времени мыслью о ней.

От деда он узнал, что девушка работает в туристической лавочке, организующей конные экскурсии по окрестностям. Ходит за лошадьми, когда те простаивают без дела, выпасает в горах.

– Ладная девка, – со значением молвил дед. – Сирота сиротой, а толк знает. Ты, Федька, у себя в столицах невесту не завел еще?

– Я, дед, от них сбежал, от невест этих, – сказал Федор, почесывая за ухом серого сибирского кота Басурмана. – Дуры одни.

– Уж вижу, что сбежал, – прищурился дед. – А то хочешь, мы тебя здесь оженим? Оженим, мать, Федьку? – крикнул он бабушке Евдокинишне, тихо лежавшей за занавеской. Ответного слова от нее никто не ждал уже много лет, но дед Филимон привык вовлекать ее для порядка в разговор.

– Жениться я, дед, не хочу.

– Чего ж ты хочешь? – прямо спросил тот. – Просто так под юбки девкам лазать? Я в твоих годах уже дите нянчил и второго дожидался. А ты о чем думаешь?

Он вытряхнул из картонной коробки на стол маленькие костяные статуэтки, и, нацепив на нос очки, принялся рассматривать их.