Витязь особого назначения - Кириллов Кирилл Валерьевич. Страница 7

– Что?

– Не знаю что, – покачал головой Ягайло. – Только не здесь телеги эти сгинули.

– Значит, надо найти где. Может, там, где телеги, и княжич? – воскликнул Акимка.

– Может, и так. Вернемся на дорогу. Если и искать следы колес тележных, то там.

Ягайло повернулся идти. Что-то тоненько тренькнуло за его спиной.

Прежде чем голова витязя успела понять, что произошло, ноги сами бросили его вперед и вбок. Неловко, но подстилка из травы и прошлогодних листьев смягчила удар. Он перекатился через плечо и замер на согнутых ногах, готовый либо кинуться на врага, либо уходить с линии атаки. В руке его блеснул короткий нож.

Акимка застыл вполоборота к Ягайло, удивленно глядя на свой бок. В нем, уйдя глубоко, почти по самое оперение, торчала измазанная грязью стрела. По жупану [9] расплывалось темное пятно.

Глаза юноши помутнели, ноги подломились в коленях, и он медленно, почти без всплеска повалился в болотистую воду. Захлебнулся. Закашлялся. Захрипел. Не помня себя, Ягайло бросился вперед. Пущенная твердой рукой стрела расщепила ствол молодой березки недалеко от его лица. Другая сбила листья с кустов неподалеку. Значит, стрельцов несколько. Ягайло прыгнул вперед и вжался в землю. Стрела с ядовитым шипением ударила в каблук, оторвав от него изрядный кусок. Витязь перекатился и присел за толстый ствол, усмиряя дыхание и прислушиваясь к доносившимся из болота хрипам и бульканьям. Акимка был еще жив. Боролся, карабкался на берег.

Витязь выглянул из-за дерева. Стрела сбила кору в паре вершков от его глаз. Еще одна пронеслась мимо и зашуршала в листве. Хрип и стоны на секунду прекратились. Раздался тяжелый всплеск и новый приступ надрывного кашля. Раненый Акимка не смог выбраться на сухое, сорвался обратно в болото. Ягайло издал сквозь зубы сдавленный стон, в котором мешались боль и ярость. Его друг и сын его друга умирал почти у него на глазах, а он ничем не мог ему помочь. Снова всплеск и захлебывающийся кашель. И несколько стрел, пущенных наугад, для острастки. Опять кашель.

– Да добейте ж его, аспиды, – прорычал он и заткнул было ладонями уши, не в силах слышать предсмертные хрипы Акимки. Убрал руки, боясь упустить крадущиеся шаги обходящих его убежище стрелков. Снова заткнул, и ему потребовалось немало мужества, чтоб убрать их от головы и сцепить перед собой.

Наконец все стихло. Акимка замолчал. Навеки. На Ягайлу навалилась смертная усталость. Все разочарования, вся боль давешних утрат легла на плечи, придавливая к земле. Он с трудом разомкнул добела смятые пальцы, уперся в землю и осторожно встал на ноги, готовый в любой момент упасть обратно. Стрелы не летели. Тогда он набрался смелости и выглянул из-за ствола. Новых стрел не было. Лучники ушли? Или затаились, дожидаясь, когда он бросится к телу убитого друга?

Буян! – обожгла его еще одна мысль. Его боевой конь, товарищ, с которым пройдены и пустыни Междуречья, и германские леса, и заволжские степи, не раз выручавший в опасную минуту, стоял всего в паре десятков саженей и мирно пощипывал травку. А если супостаты его заметят? Решат, что раз он не бросился сломя голову спасать соратника, то к раненому коню…

Больше не медля, Ягайло сорвал с ноги сапог и метнул в заросли слева от себя. Пока тот летел, обламывая ветки, сбивая листья, сам прыгнул в другую сторону, перекувырнулся через голову и припал на живот. Стрел не было. Он выждал немного, зорко вглядываясь в колышущиеся на ветру заросли осоки с той стороны топи. Ни души. Душегубы ушли. Ягайло сорвал сапог со второй ноги и бросился к тому месту, где он последний раз видел Акимку.

Юноша лежал лицом вниз. Бурая вода скрывала его тело почти до лопаток. Мокрые волосы облепили лицо. Посиневшие пальцы намертво вцепились в густую береговую траву. Сомнений быть не могло – Акимка мертв. Ягайло упал на колени прямо в грязь, осторожно разжал руки отрока и перевернул его на спину. Прямо в душу взглянули пустые, стеклянные глаза. Чтоб не смотреть в них, витязь прижал голову отрока к своей груди и зажмурился сам. Застыл, беззвучно шевеля губами. Потом встал, вытащил бездыханное тело из воды и, как младенца, подняв на руки, отнес на поляну. Положил на траву. Согнувшись над ним, осмотрел рану и одним сильным движением вырвал из нее стрелу. Прочную, ладную, очень красивую. Ровно такую же, как те, что видел в княжьих палатах. Нездешнюю.

Буян поднял голову, шарахнулся, влетел в кусты, кося лиловым глазом, и тоненько, жалостливо заржал.

– Да, Буяша, да, не уберег я парня. Это ведь я ему еще и кольчугу снять велел. И тебя чуть под стрелы не подвел, нет мне, дураку, прощения, – пробормотал Ягайло и пошел обратно на берег.

Нашел в траве брошенный сапог, перемотал влажную портянку и натянул на ногу. Поискал второй. Тот скатился вниз, к воде, и черпнул болотной жижи. Он вылил воду, обтер голенище об траву и тоже надел, не обращая внимания на сырость, в момент пропитавшую вторую портянку и низ шаровар. Вернулся на поляну, снова поднял Акимку и понес к дороге. Буян как привязанный поплелся следом, понурив голову и опустив уши.

Ягайло легко, словно и не нес в руках никакой тяжести, перемахнул через канаву и подошел к жеребчику, на котором прискакал отрок. Ухватил за повод и перевалил тело через седло. Конь шарахнулся, дернулся в узде, но Ягайло, казалось, этого даже не заметил. Он вытянул повод, примотал его к одному из ремешков седла подошедшего Буяна и, не касаясь стремени, взлетел в седло. Тронул коленями иссиня-черные бока. Буян понятливо пошел по дороге ровным, плавным шагом, словно старался лишний раз не теребить хозяина.

Ягайло покачивался в седле. Он видел, что происходит вокруг. Слышал. Но мысли его были совсем далеко. Он не помнил, как конь довез его до трактира. Не помнил, как снимал с жеребчика бездыханное тело. Как нес его в нижние палаты. Как, опрокидывая лавки, вскакивали на ноги ряженые монахи, пытаясь выдать свои удивление, испуг и ярость за христианское милосердие. Как вился вокруг мелким бесом хозяин, умоляя не пугать постояльцев, а убрать тело куда-нибудь с глаз долой. Не помнил, как нес Акимку по ступенькам наверх, в светлицу. Как отдавал лжепаломникам распоряжение отвезти тело в стольный град и наказывал, что передать князю. Не помнил, как надевал шлем и кольчугу, как подпоясывался саблей. Как вскакивал на коня и, нещадно колотя пятками, гнал его обратно к злосчастной поляне. Как привязывал коня к низко растущей ветке, не накрепко, чтоб тот в случае чего мог сорваться и убежать.

Видеть и понимать окружающий мир он стал, лишь когда вплотную подошел к гати. Сначала долго сидел в кустах, оглядывая берега и пытаясь уловить в них возможное движение или хотя бы определить места, где могли затаиться стрелки. Но, кроме малых пичуг, никто не нарушал дремотной тишины болот. Тогда Ягайло выпрямился, надел на шуйцу круглый, размером в четыре кулака, кожаный щит, взял лук, а десницей наложил на тетиву стрелу и ступил на скользкие бревна. Он понимал, что опередить прицелившегося стрелка не удастся, но другого выхода не было, а способное поспорить с луками неведомых супостатов оружие придавало спокойствия и уверенности, которые были ему необходимы. Первые мгновения каждая частичка тела выла и стонала, ожидая услышать визг пущенной стрелы. Сейчас он очень завидовал твердокаменной бараньей уверенности европейских рыцарей, шедших в бой под крестами и потому убежденных, что Бог не даст и волосу упасть с их головы. И даже когда оказывалось, что их вера в собственную неуязвимость напрасна, никого это не заставляло разочароваться.

Ягайло был не таков, и сейчас ему это очень мешало. Руки ходили ходуном, пот стекал по спине липкими ручейками, колени противно подрагивали. Было очень страшно выходить на открытый простор, но он понимал – если упустит стрелков, они растворятся в этих болотах навсегда или в другое княжество сбегут, и тогда ему останется только посыпать голову пеплом и уйти в монастырь замаливать все грехи, начиная с сегодняшнего, и обратно, до самого первородного. А двум смертям все равно не бывать.