Камеристка - Вайганд Карла. Страница 67

Сотни молодых людей взобрались на огромную триумфальную арку и оттуда размахивали триколорами, новым знаменем революции.

У алтаря стояло не менее трехсот священников в длинных белых стихарях и в трехцветных шарфах и ждали появления архиепископа Отонского. Но он несколько задерживался. И военные оркестры играли веселые мелодии.

Дисциплины никакой не было. Гусары спешились. Солдаты покинули свои места и танцевали с горожанками, поденщицами и уличными девками, которые толпами явились на Марсово поле. Во время долгого марша из своих родных провинций деревенские жители кидали им по дороге копченую ветчину, колбасу, хлеб, фрукты, даже совали пироги и разнообразные сладости. Эти вкусности они делили теперь по-братски с голодающими парижанами.

Веселье закончилось, когда появились делегаты Национального собрания и король.

Две пушки салютовали, и около трехсот тысяч зрителей смогли пялиться на Людовика, «роскошно разряженного в огромную шляпу с большим пышным пучком страусовых перьев, когда он величественно шествовал, сопровождаемый своей блестящей свитой».

Для короля был подготовлен трон, рядом стояло роскошное кресло для президента Национального собрания; за ними находились места для королевы и остальной семьи. Мадам дю Плесси сидела слева от Марии-Антуанетты, место наследника престола было между обеими дамами. Справа от них разместилась Елизавета, сестра короля.

К моему безграничному облегчению, никто при дворе никогда больше не говорил о нашем сходстве.

Едва король и его семья заняли свои места, над Марсовым полем раздались крики «Да здравствует король».

— «Непредсказуемая бестия человек», как однажды выразился месье де Сад, сегодня, очевидно, решился на благосклонность по отношению к своему королю, — пробормотала графиня дю Плесси и иронично скривила лицо.

Последним появился священник высокого ранга из тона, дабы подчеркнуть свою важность, как я предполагаю.

С помощью трехсот священников он начал служить мессу. Все участвовали в этом представлении, которое высмеивали уже тысячи раз. Выглядеть набожными старались и те, про которых знали, что они охотнее всего запретили бы эти «лживые позы», чтобы сбить с толку народ.

После службы пропели Тедеум. [60] Почти все подпевали. Это получилось очень возвышенно, когда древняя церковная песнь вознеслась из сотен тысяч глоток к дождливому парижскому небу.

Сразу после этого была принесена клятва.

В «Друге народа» писали:

«Первым к епископу подошел генерал Лафайет, потом все военачальники и офицеры, а также гвардейцы из различных департаментов. Все одновременно подняли правую руку и хором поклялись хранить верность нации, закону и королю. Следующим поднялся Людовик XVI и громко произнес торжественную клятву:

— Я, Людовик Шестнадцатый, король Франции, клянусь использовать отведенную мне власть для соблюдения конституции, принятую Национальным собранием и признанную мною.

Далее монарх заверил людей, что он „их отец, брат и друг“. Его счастье — счастье его подданных.

— Повторите мои слова, идущие от моего сердца, в хижинах бедных! — кричал Людовик заметно взволнованным голосом. — Скажите им, моя любовь всегда с ними, чтобы наблюдать за ними, чтобы любить их и при необходимости умереть за них.

Это была невероятно пылкая речь, и я видела, что у большинства слушателей по лицу текли слезы. Просили, чтобы опустили зонты, чтобы было лучше видно короля, и когда так сделали, все закричали:

— Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует дофин!

Все было как в старые времена. Это происходило как в сказке.

Королева, на этот раз ей дали хороший совет мадам Кампан и мадам дю Плесси, была с красными, белыми и синими лентами, вплетенными в прическу; она подняла вверх своего сына, маленького герцога Нормандского и дофина Франции, чтобы народ мог его видеть.

Этот здоровый, хорошенький и живой ребенок, о котором многие думали, что его родитель не король, а шведский граф, вызвал у тысяч людей громоподобное ликование, которое перешло почти в экстаз, когда мальчик добродушно помахал рукой восторженным зрителям.

Тут уж все чуть не отбили себе ладони от восторга. Над Марсовым полем разнеслись звуки фанфар, и начался гигантский народный праздник. Солдаты смешались с гражданскими, они подхватывали горожанок, и все танцевали и смеялись от радости.

Крики одобрения и возгласы „Да здравствует король“ слышались на всем обратном пути короля в Тюильри. Что думал Людовик на самом деле, об этом он никому не сказал, но Мария-Антуанетта с полным правом оставалась настроена скептически. Королева уже не была больше легковерной: народ Парижа слишком часто ее горько разочаровывал».

Глава семьдесят восьмая

Однажды днем меня позвала к себе мадам Франсина, судя по всему, она была очень взволнованна:

— Представьте себе, Жюльенна, дорогая, пытались убить королеву. В садах обнаружили мужчину, прятавшегося в кустах с заряженным мушкетом, прямо рядом с дорожкой для прогулок, по которой обычно ходит королева. Он коварно высматривал ее.

Мадам дю Плесси задыхалась, так быстро она бежала, чтобы сообщить мне и другим эту ужасную новость. Так как утром я ее туго зашнуровала, то она могла и в обморок упасть.

— Когда охрана схватила парня, он только назвал свое имя, но до сих пор не сообщил ничего больше ни о себе, ни о том, кто его подговорил.

— И как же зовут его? — спросила я, ничего не подозревая.

— Раймондо Донати, или как-то так. Так, я во всяком случае, поняла, — ответила моя госпожа.

Я быстро отвернулась, якобы занявшись вазой с цветами. Сердце у меня чуть не выскочило из груди, кровь отлила от головы. Мне пришлось сесть, чтобы не упасть в обморок. К счастью, графиня сразу же покинула комнату, после того как сообщила мне, что подлое покушение не удалось только из-за дождливой погоды. Мария-Антуанетта лишь недавно решила отменить сегодняшнюю прогулку. Мне было по-настоящему плохо.

— Проклятая свинья, — пробормотала я в бессильной злости сквозь стиснутые зубы, — коварный подлец.

Не сдержавшись, я стукнула кулаком по полированной подставке так, что ваза с цветами слегка подпрыгнула.

— Черт бы его побрал, — выругалась я злобно и безмерно разочарованная.

Ротондо Донатьен (а не Раймондо Донати) был моим тогдашним любовником наряду с моим любимым Жюльеном. Слава богу, наша связь была тайной, иначе меня с позором бы прогнали. Меня могли бы заподозрить как соучастницу этого заговора. За это наверняка полагалась смертная казнь. Хотя многие и обрадовались бы, если бы покушение на королеву удалось, пособничество в убийстве все равно оставалось тяжким преступлением. Во что я влипла?! В какое болото втянул меня Донатьен?

От злости и разочарования слезы хлынули из глаз. Предатель бессовестно воспользовался моей благосклонностью, втерся ко мне в доверие, изображал великую страсть, чтобы выудить у меня сведения о королеве. А я, влюбленная идиотка, их ему давала.

Конечно, что в конце концов такого, если я скажу ему, когда и по каким дорожкам парка королева совершает свои прогулки? Я облегчила дело для Ротондо; ему оставалось только затаиться в кустах и напасть в нужный момент.

Единственной моей надеждой было то, что у мерзавца хватит мужества промолчать о том, от кого он получил эти сведения. Я старалась убедить себя, что ему ни к чему тащить и меня с собой в пропасть. Но его, конечно, будут пытать, чтобы все из него выжать.

Последующие дни я жила как в дурном сне. Но, кажется, Ротондо Донатьен не обмолвился о нашей связи, потому что, когда его повесили, меня не арестовали.

Со мной ничего не случилось, в отличие от часовых, которые позволили ему беспрепятственно проникнуть в сады Тюильри. Каждый из них получил от палача по пятьдесят ударов палкой и был немедленно уволен.

Вскоре после этого доверенным людям его величества удалось раскрыть заговор против королевы. Марию-Антуанетту хотели отравить мышьяком. Людовик был вне себя.