Усыпальница - Хостетлер Боб. Страница 22

41

Южный Иерусалим, Тальпиот

Несмотря на то что гробница была ярко освещена, у Трейси по коже побежали мурашки.

«Могла бы и сама вспомнить такое имя, как Каиафа, не спрашивая у отца».

Теперь она вспомнила. Конечно. Самые ранние воспоминания детства. Свернувшись клубочком, она устроилась на коленях у матери, и та читает ей истории из Библии. Маленькой девочкой Трейси очень любила их, особенно про Руфь и Эсфирь, про Даниила в логове льва. Но больше всего ей нравились истории об Иисусе, добром наставнике и чудотворце, который въехал в Иерусалим в Вербное воскресенье, зная, что в конце недели его ждет смерть. Как ни странно, ей нравились и печальные истории — о Тайной вечере и предательстве, о трех судилищах — в Синедрионе, у Пилата и у Ирода. И даже изнурительный путь на Голгофу и мученическая смерть Творца между двух распятых преступников.

Уже тогда ей казалось, что с ней что-то не так. Другие дети на Пасху бурно радовались крашеным яйцам, нарядным скатертям, корзинам с едой и живым картинам. Трейси же считала Пасху чем-то вроде восклицательного знака в конце истории. Он уместен лишь в том случае, когда весь ход повествования подводит читателя к кульминации. Конечно, в детстве она не могла выразить свою мысль словами, но чувствовала это всегда, сколько себя помнила.

В средних и старших классах Трейси стала играть в оркестре на тромбоне. Похожее чувство возникало у нее каждый раз, когда требовалось крещендо или форте, причем для нее было важно, как именно надо сыграть — крещендо мольто или крещендо поко а поко. [28]Трейси была убеждена, что сила кульминации зависит от того, какими средствами она достигнута. К этому времени истории об Иисусе и его беззаветной жертвенной любви отошли на задний план, уступив место более насущным вещам. Трейси хотелось нравиться мальчикам, пользоваться авторитетом среди девочек и стать кем угодно, только не одним из фанатичных проповедников христианства, помешанных на Иисусе, которые еще и гордятся тем, что выглядят нелепо. Не то чтобы она утратила веру — просто забыла о ней.

Но сейчас… Обогнуть половину земного шара, чтобы повидаться с отцом, и вдруг наткнуться на усыпальницу человека, который играл в этих историях, которые она так любила слушать в детстве, одну из главных ролей… Трейси просто не знала, что думать. У нее перехватывало дыхание.

Отец прервал ее воспоминания. Он попросил Трейси взяться за край оссуария Мириам, чтобы поставить его на пол. Затем они подняли на стол другой ящик — тот самый, в котором, возможно, покоились кости Каиафы.

— Ну что? — спросил Рэнд. — Давай откроем?

Крышка этого оссуария, конечно, была богаче украшена, но и выше, шире. Ее края нависали над стенками ящика по всему периметру, а каменотес так плотно ее приладил, что Трейси не сразу смогла просунуть пальцы под нижний ободок и нащупать точку опоры. Но как только ей это удалось, она почувствовала, насколько эта крышка тяжелее предыдущей.

Когда они наконец открыли оссуарий, Трейси, непроизвольно затаив дыхание, заглянула внутрь. И первое, что она увидела, — череп.

42

Южный Иерусалим, Тальпиот

Рэнд извлек череп на свет божий медленно, не без почтения. Повернул из стороны в сторону, оценил его параметры, о которых недавно рассказывал Трейси.

— Ну что? — спросила она.

— Череп, — без тени иронии ответил Рэнд.

— Давай без дураков. Мужской?

— Похоже на то. Большой, округлый, выраженные надбровные дуги. Почти прямоугольная челюсть. Я бы сказал, мужской череп.

— Значит, это может быть он?

Рэнд показал на зубы.

— Взрослый человек, даже пожилой.

— То есть старый?

Рэнд промолчал. Положив череп на стол, он повернулся к оссуарию, чтобы достать оставшиеся кости. Аккуратно вынул тазовую кость и внимательно рассмотрел.

— Судя по вертлужной впадине и лонному сочленению…

Он нахмурился.

— Вот почему мне нужен остеоархеолог. Надя гораздо лучше меня сделала бы осмотр на месте.

— Ты не можешь определить, сколько ему было лет?

— С уверенностью — нет. — Рэнд прикусил губу и поднял на нее глаза. — Вот почему твои фотографии приобретают решающее значение. То есть я, конечно, думаю, что наш подопечный был пожилой человек, лет пятидесяти или больше, но точнее сказать не могу. Это только предположение.

— Но это все равно может быть он. — Трейси стояла на своем.

Рэнд положил тазовую кость на стол.

— Давай не будем делать преждевременных выводов.

Одну за другой он доставал из оссуария разные кости.

— Но пока все не так уж плохо. Ты сказал, это точно мужчина и, вероятно, старый. Так что это может быть он.

Рэнд оперся на края оссуария и посмотрел на нее.

— Возможно. Но я видел слишком много людей, сделавших поспешные выводы, когда для этого не было достаточных оснований. Я не хочу повторить их ошибки. Все это может оказаться очень важным, Трейси, а если так, нельзя пороть горячку. Мы просто не имеем права отнестись к этой находке небрежно…

Кто-то позвал Рэнда сверху. Это была Мири Шарон, и в ее голосе звучала тревога.

— Да? — отозвался он, подойдя к лестнице.

— Профессор Баллок, вы можете подняться сюда ненадолго?

Рэнд оглянулся на Трейси. Интонация Шарон ему не понравилась.

— Фотографируй все, что можно, — сказал он. — Я сейчас вернусь.

Еще не выбравшись наверх, Рэнд услышал голоса. Озлобленные, выкрикивающие проклятья. Люди в черном снова изрыгали ругательства и трясли кулаками.

Наверху его ждала Мири с карабином в руках.

— Сколько вам еще осталось? — спросила она, прежде чем Рэнд успел распрямиться, выбираясь из гробницы.

— А что происходит?

— Когда вы закончите? — Голос Мири прозвучал резко, а глаза сверкнули.

— Не знаю. Что происходит?

— Они больше не будут ждать.

— Вы хотите сказать, нужно закончить сегодня? Я только что открыл последний оссуарий.

Мири многозначительно посмотрела на солнце, которое клонилось к закату.

— Они не станут ждать весь Шаббат.

— Что?

— Наступает Шаббат. Суббота. Им нельзя оставаться здесь во время Шаббата, и они не останутся.

— Так это хорошо. Солнце сядет, и они уедут.

— Вы не поняли. Они просто так не уйдут. Они уверены, что в гробнице кости, и хотят забрать их до наступления Шаббата.

— И что это значит? Я должен закончить раньше, чем они направятся в храм?

В двух шагах от них упал камень. Шарон крикнула что-то — Рэнд не понял. Но толпа не утихомирилась — они стали орать еще громче.

— Вы действительно думаете, что они снесут ограждение?

— А вы как думаете? — Взгляд Мири был жестким.

— Послушайте, — начал Рэнд, отвернувшись от «Хеврат Кадиша» и понизив голос. — У меня есть кости, и я собираюсь отдать их. Но мне нужно время. Я только что открыл оссуарий, который может оказаться самым важным в этой гробнице. У меня не было времени осмотреть кости из него и сфотографировать. Вы можете что-нибудь сделать?

Рядом упал еще один камень. И еще один. Либо они не умели бросать камни, либо не хотели никого ранить. Рэнд решил, что второе предпочтительнее.

Мири сжала карабин и глянула исподлобья на людей в черном. Посмотрела, который час.

— Закат через два часа. Но они не будут ждать заката.

— А сколько они будут ждать?

— Ну…

Мири покачала головой. Ее ответ можно было понять и как «кто знает!», и как «какая разница?». Но Рэнд понял, что она хотела сказать.

— Что, если я вынесу первый оссуарий прямо сейчас? Это поможет выиграть время?

— Я могу сказать им, что вы вынесете все человеческие останки в течение получаса, — предложила Мири. — Вас это устроит?

— Сколько им нужно времени, чтобы сделать все, что полагается?

— Ну… Думаю, не больше пятнадцати минут.