Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 3

– А назовете ли вы «идти против вас», если королева не изберет вас своим духовником?

– Уж не хотите ли вы, чтобы я назвал это «идти со мной»?

– Ну, так дай же Бог, чтобы она избрала вас! – воскликнул Кранмер с пламенной искренностью, сложив руки и обратив взор к небу. – Бедная королева! Первое доказательство любви твоего супруга может стать для тебя первым несчастьем! О, к чему он дал тебе свободу самой избрать своего духовника! Почему он сам не сделал этого выбора!

В этот момент дверь в королевские покои открылась, и на пороге появилась леди Джейн, дочь графа Дугласа и первая фрейлина королевы.

Затаив дыхание, оба епископа молчаливо смотрели на нее. Это был серьезный, торжественный момент, глубокое значение которого ясно сознавали все трое.

– Ее величество королева, – дрожащим голосом сказала леди Джейн, – приглашает его высокопреосвященство епископа кентерберийского явиться в ее кабинет, чтобы помолиться вместе с нею.

– Бедная королева! – пробормотал Кранмер, проходя комнаты и направляясь к королеве. – Бедная королева! Она только что приобрела непримиримого врага!

Леди Джейн подождала, пока Кранмер исчез за дверью, затем торопливо подбежала к епископу винчестерскому и, полусклонив пред ним колена, сказала с выражением глубокого смирения:

– Пощадите, ваше преосвященство, пощадите! Мои увещевания не привели ни к чему и не смогли поколебать ее решение!

Гардинер поднял коленопреклоненную и сказал с принужденной улыбкой:

– Хорошо, леди Джейн, я не сомневаюсь в вашей ревности. Вы – верная слуга церкви, и она за то будет любить вас и наградит, как мать. Значит, решено: королева…

– Еретичка! – шепотом договорила леди Джейн. – Горе ей!

– А будете ли вы верны нам и преданно служить нам?

– Я буду верна каждой мыслью и каждой каплей крови!

– Тогда мы одолеем Екатерину Парр, как одолели Екатерину Говард. На эшафот еретичку!

– На эшафот еретичку! – повторил граф Дуглас, который только что вошел в комнату и услыхал последние слова епископа. – Да, она погибнет, потому что мы будем ее бдительными и неустанными врагами. Но я нахожу, что с вашей стороны довольно неосторожно вести такие речи в приемной королевы. Давайте?ка выберем для этого более удобный час! Кроме того, вам, ваше преосвященство, надо отправиться в большой зал, где уже собрался весь двор и ждут только короля, чтобы в торжественной процессии отправиться за юной королевой и показать ее на балконе народу. Так идемте же!

Гардинер молча кивнул головой и отправился в большой зал.

Граф Дуглас последовал за ним вместе с дочерью.

– Екатерина Парр погибла, – шепнул он на ухо леди Джейн. – Екатерина Парр погибла, и ты будешь седьмой женой короля!

В то время как в приемной велись эти речи, юная королева лежала распростершись ниц пред духовником и вместе с ним воссылала к Богу пламенные мольбы о счастье и мире. Слезы дрожали в ее глазах, а ее сердце сжималось словно в предчувствии близящегося несчастья.

II

КОРОЛЕВА И EE ПОДРУГА

Наконец?то стал приближаться к концу этот долгий день церемоний и торжеств, и Екатерина могла уже надеяться, что скоро прекратятся на сегодня эти бесконечные представления и улыбки.

Она показалась вместе с супругом на балконе, чтобы принять восторженные поздравления толпы и поблагодарить милостивым кивком головы. Затем в большом тронном зале пред ней продефилировал длинный ряд ее новоизбранной свиты, и с каждым лордом, с каждой леди она перекинулась парой ничего не говорящих, ласковых слов. Затем, восседая рядом с супругом, она дала аудиенцию депутации от столичного населения и парламента, но с внутренним ужасом внимала пожеланиям счастья и поздравлениям, с которыми до нее приветствовали уже пятерых жен короля.

Однако, несмотря на все это, Екатерина могла заставить себя улыбаться и казаться счастливой; она хорошо знала, что взоры короля ни на мгновенье не упускали ее из вида и что все эти дамы и кавалеры, рассыпавшиеся пред ней в льстивых приветствиях и комплиментах, в глубине души были ее самыми жесточайшими врагами. Ведь своей свадьбой она разрушила массу надежд, отодвинула в сторону много других женщин, считавших за собою гораздо больше, чем у нее, прав занять высокий пост королевы. Екатерина знала, что все эти разочаровавшиеся в своих надеждах дамы и их родственники никогда не простят ей того, что еще вчера она была равной им, а сегодня уже вознеслась до трона; она знала, что все они с зоркостью шпионов подстерегали каждое ее слово, движение, улыбку, чтобы иметь возможность выковать из этого обвинение или смертный приговор.

Наконец все эти представления, доказательства преданности и комплименты кончились, и празднество дошло до наилучшей своей части – все приглашенные отправились к столу.

Для Екатерины это было первой минутой отдыха, покоя. Она знала, что с того момента, как Генрих Восьмой садился за стол, он переставал быть величественным королем и ревнивым супругом, превращаясь в утонченного гастронома, страстного гурмана, и решение вопроса, удался ли паштет и достаточно ли тонок вкус у сазана, было для него гораздо важнее блага народа и процветания государства.

А после обеда наступил час нового отдыха, нового наслаждения, на этот раз – настоящего, которое даже на некоторое время заслонило в сердце Екатерины мрачные предчувствия и трепетные страхи и озарило ее лицо розовым светом веселости и грацией счастливого смеха.

Дело в том, что король Генрих приготовил для своей юной супруги совершенно неожиданный и своеобразный сюрприз. Он приказал в Уайтгольском замке устроить театр, на котором придворные разыграли комедию Плавта. До того времени еще не бывало театральных представлений, кроме религиозных, разыгрываемых народом во время больших церковных праздников, – мистерий и моралитетов. Король Генрих Восьмой был первым, кто устроил театр для светских представлений и приказал ставить на нем пьесы, сюжет которых заключался не в драматических эпизодах священной истории. И как он освободил церковь своего государства от ее духовного главы, римского папы, так теперь он хотел освободить и сцену от церкви, чтобы иметь возможность видеть на ней что?либо другое, кроме поджаривания святых и избиения богобоязненных монахов.

Представление римской комедии было новым, пикантным развлечением и большой неожиданностью для молодой королевы. Для удовольствия королевы Генрих приказал разыграть «Curculio», и хотя Екатерина с брезгливой краской стыда слушала неприличные и бесстыдные шутки римского народного поэта, зато Генриха это еще более веселило и вдохновляло, так что самые неприличные сцены вызывали у него взрывы грубого смеха и бурные аплодисменты.

Наконец и эта часть празднества окончилась, и Екатерина могла удалиться в сопровождении фрейлин во внутренние покои.

Теперь она была одна, вне подозрительных взглядов. Улыбка исчезла с ее уст, и на лице отразился отпечаток глубокой грусти.

– Джейн, – сказала она своей фрейлине, графине Дуглас, – прошу тебя, закрой дверь и задерни занавески на окнах, чтобы никто не мог ни видеть, ни слышать меня – никто, кроме тебя, моей подруги, спутницы моих счастливых детских игр. О, Боже мой. Боже мой, к чему я была так неразумна и покинула тихий замок отца! Зачем я пустилась в бурный поток жизни, полной ужасов и отчаянья?

Леди Джейн смотрела на нее с злорадной усмешкой.

«Она – королева и плачет, – подумала она про себя.– Боже мой, ну как можно чувствовать себя несчастной, когда становишься королевой?»

Однако, приблизившись к Екатерине, леди Джейн присела на низенькую скамеечку у ее ног и, запечатлев горячий поцелуй на свисавшей руке королевы, сказала заискивающим тоном:

– Ваше величество, вы изволите плакать? Боже мой, так неужели же вы чувствуете себя несчастной? А я?то с таким торжеством радости приняла весть о поразительном счастье моей подруги, я надеялась встретить в ней светящуюся радостью, гордую и счастливую королеву!… Ведь я боялась только одного, только одно терзало меня – это как бы королева не перестала быть моим другом. Поэтому?то я и торопила отца как можно скорее покинуть Дублин, чтобы, следуя вашему приказу, поспешить сюда. О Боже, как бы хотела я видеть вас счастливой и гордой своим величием!