Тень тибета - Городников Сергей. Страница 4

– А если Гуши?хан предаст и объединится с врагом?..

Далай?лама не смог сдержать тихий стон, будто вырывающийся из глубин сердца, который выдал, что его тоже мучает эта мысль.

Тайный советник поклонился и отстал. Хмурясь от неизвестности – началось ли сражение или Гуши?хан снюхался с царём области Цанг и перешёл к нему в союзники, – он вернулся к тёмной глыбе у подножия голого склона невысокой горы, где стояли трое других сподвижников и советников вождя, молча остановился рядом с ними. За глыбой отдыхали не рассёдланные лошади, а восемь самых верных степняков телохранителей застыли изваяниями, перекрывали единственный подход к широкому выступу над пропастью, где был Далай?лама.

Вождь ламаистов с полным самообладанием ступил на край выступа и замер на нём. Казалось, порыв ветра мог легко сбросить его во мрак бездны. Управляя своим телом, он всмотрелся в испещрённую временем стену скалы за пропастью и, мысленно и чувствами растворяясь в равнодушном покое гор, как будто отдавая им часть усталости и проникая духом к их силе противостояния векам непогоды, постепенно расслабился. Но отдохнуть от неотвязного беспокойства не удавалось. Отвлекала ненависть к могуществу последнего врага из своры непокорных тибетских князей, которые столько лет бросали ему вызов. Воля и ум его раздавили почти всех из них. Оставался лишь один, но самый опытный в коварстве, самый недоверчивый, самый отчаянный – царь области Цанг. Сколько витиеватой лести потребовалось сплести из мягких, как пух, слов, сколько наобещать богатой добычи, чтобы бросить на него дикую орду Гуши?хана. Гуши?хана, которому нельзя доверять ни в чём, который способен предать его и объединиться с царём области Цанг, чтобы сокрушить крепнущую власть Далай?ламы. И теперь приходилось изводить себя мучительным ожиданием вестей, произошло ли сражение, которое он тщательно подготовил, а если произошло, то кто его выигрывает.

В напряжённой тишине безлюдных гор послышался далёкий топот измученного коня, нещадно погоняемого целеустремлённым всадником. Топот приближался, будто всадник точно знал, куда ему следует направляться. Им мог быть только вестник самой крупной победы или почти гибельного поражения. Далай?лама раскрыл глаза, глянул вниз, на неспокойный белесый туман. Голова закружилась, и он дёрнулся от края пропасти, однако не стронулся с места. Взял себя в руки, поднял голову и стал разглядывать размытые очертания бесконечно удалённых острых конечностей одетых в снежный панцирь хребтов.

Гонец подскакал к табунку встревоженных лошадей за каменной глыбой и сполз с седла и со спины взмыленного и храпящего коня, дико вращающего безумными от усталости глазами. Одежда гонца была замызгана кровью, казалось, он чудом выжил в беспощадной битве. Он резко отцепил и отдал телохранителю свой меч, затем, под прицелом трёх луков со стрелами на натянутых тетивах быстро, с перебежками поднялся к горному выступу и в десятке шагов от укрытой белым плащом спины Далай?ламы упал на колени.

– Великий лама! – надтреснутым от пережитых событий голосом громко произнёс он, чтобы слышали и другие. – Гуши?хан разбил царя области Цанг!

Далай?лама глубоко вдохнул и так же медленно выдохнул прохладный горный воздух, остужая волнение крови и сердца, и гордо распрямился. Он отстегнул золотую застёжку на груди, расправил плечи, и белый плащ, как знак не случившегося горя поражения, скользнул вниз. Извиваясь на лету, плащ долго опускался в мрачную бездну, пока не пропал в белесом тумане из виду. Отвернувшись от пропасти, Далай?лама предстал перед бывшими с ним соратниками в ярком халате победителя, изукрашенного красными и золотыми узорами. Он прошёл мимо застывшего на коленях гонца, спустился к тайному советнику и другим близким советникам?ламам.

Самый сообразительный из них опередил других, успел сделать шаг навстречу и провозгласил:

– Великий! Единый Тибет расцветёт под твоим правлением!

Далай?лама не ответил, решительно зашагал к лошадям. Чувствуя общее настроение людей, животные оживились, потянулись к хозяевам. Молодой телохранитель опустился на колени сбоку чёрной кобылы, и Далай?лама, ступив ему на плечо, легко оказался в натёртом от частого пользования седле, удобном для долгих переездов. Не дожидаясь, пока поднимутся остальные, он сорвал чёрную кобылу с места, растревожил окрестности гулким эхом частого цокота копыт. Следом за ним помчались телохранители, советники, а позади всех отстающий на усталом коне гонец.

2. Где искать союзников?

Год за годом Китай, как тонущий в бурю корабль, погружался в пучину внутренней войны, из которой не было выхода. Древняя империя в очередной раз разрушалась демонами непримиримых противоречий. Они подорвали всякое уважение к власти и духовным авторитетам, обезлюдили и обескровили страну. Страна гибла и не имела сил бороться за собственное выживание. Отчаявшись остановить её сползание в небытие, высокопоставленные государственные чиновники в Пекине тайно призвали на помощь царей северных варваров из Манчжурии, чтобы те огнём и мечом раздавили кровожадного дракона Крестьянской войны.

Но тайны всякого государства имеют особую ценность для его соседей.

На следующий день после принятия в узком кругу знатных чиновников непростого решения в отношении манчжур из городских ворот Пекина выехал неприметно одетый всадник?степняк и направился дорогами на запад. Он нигде не останавливался дольше, чем на краткий ночлег в городах или в безлюдных зарослях, да на полуденный привал, совмещаемый с потребностью утолить голод скудной едой. Где удавалось, он покупал новых лошадей взамен измученных почти непрерывными скачками, и никогда не торговался, даже если просили заплатить больше, чем лошади того стоили.

День за днём он гнал сменяемых коней, не обращая внимания на трупные запахи, которые разносились ветром от видимых по сторонам деревень, дочиста разграбленных и выжженных. Иногда из ям и погребов показывались головы выживших крестьян. Крестьяне были худыми и грязными, напоминали бессильных затравленных зверей и испуганно смотрели вслед выносливому и ловкому всаднику, степняку и прирождённому хищнику. От таких и прежде не всегда спасала Великая стена, а при внутренних войнах они терзали страну как саранча. Уничтоженных деревень всаднику попадалось бессчётное множество, и его удивило бы и встревожило, покажись селение, ещё не растерзанное, не подвергшееся разрушительному насилию. Привычными были серые, обглоданные зверьём и вымытые дождями черепа, скелеты людей и животных, разбросанные там и сям вдоль зарастающих травой дорог. Они наглядно подтверждали, что по всей стране только городские стены и глухие места давали некоторую надежду на спасение от кровавого разбоя.

Через неделю пути всадник свернул на юг, к полосе серых предгорий. В спину подул по?осеннему холодный, но сухой ветер, напоминая о северных монгольских степях, и последний, купленный у кочевников пегий конь побежал охотнее, разогреваясь от быстрой скачки. По мере того, как они поднимались старой караванной дорогой в горы, селения, тоже разграбленные или уничтоженные, попадались всё реже. Мосты через ущелья с шумными горными речками были запущенными, гнилыми. Возле них всадник спешивался, за поводья осторожно переводил беспокойного коня по хлипкому настилу, и вновь забирался в седло, чтобы опять поторапливать скакуна короткой плетью. Наконец наступил день, когда последние следы недавних разрушений остались позади. В межгорных долинах Тибета ему стали попадаться отстраиваемые поселения и на пастбищах домашние животные, которые привыкали к мирной жизни и не тревожились при виде вооружённого степного наездника.

Всадник был ойрат, представитель воинственных западных монгольских племён, которые поставляли Далай?ламе лучших наёмников. А спешил он с тайным посланием в Лхасу – столицу недавно объединённого ламами тибетского государства, где конечной целью его долгого пути был дворец?крепость Потала.

Такого крупного и величественного дворца не было ни в Китае, ни в Индии. Дворец Потала строился без малого срока двести лет, а непрерывные княжеские междоусобицы всего этого времени заставляли местных правителей возводить его как неприступную крепость, способную выдержать продолжительную осаду войск многочисленного врага. Дворцовые сооружения с толстыми стенами как бы вырастали из склона горы, чтобы верхними каменными ярусами возвышаться над её хребтом. Однако отстраивался дворец Потала именно для того, чтобы быть дворцом. Взору со стороны он открывался разом, с такой выразительностью своих величественных стен и их членений, что представлялся дивным украшением горы, новым чудом света.