На безымянной высоте - Черняков Юрий Веняаминович. Страница 37
— У них там другие задачи, — сказал, смеясь, Малахов, которого даже отсидка на временной гауптвахте не привела к соблюдению субординации или должному смирению перед начальством. И протянул руку к газете.
— Ну хотя бы передовицу мне оставьте! — умоляюще сказал политрук.
Но его не слушали, и газета мгновенно разошлась на клочки. Вместе с передовицей.
— Кто еще не сдал мне до наступления заявление о приеме в партию? — угрюмо спросил политрук, перебирая свои бумаги.
Бойцы переглядывались. Вроде все передали. Даже те, кто шел под трибунал.
— Есть вопрос, — неожиданно сказал Степан Каморин.
— Да, я вас слушаю, товарищ старший сержант! — Политрук близоруко сощурился, чтобы видеть выражение его лица.
— Верно, что как до границы дойдем, так и все, конец войне? А то разное говорят.
— Я-то думал, вы, Каморин, меня совсем о другом спросите, — огорченно сказал политрук. — Ну это я не знаю, товарищи! Никто приказа об остановке нашего наступления на границе не читал, но почему-то об этом говорят уже как о свершившемся факте! Кстати, товарищ Каморин, вашего заявления о вступлении в партию я тоже до сих пор не видел.
— А мое заявление видели? — выкрикнул Малахов.
— Ваше заявление, товарищ Малахов, находится у меня, но есть мнение партбюро, что с вашим вступлением, учитывая ваше сложное прошлое, не следует торопиться, — сказал политрук. — Коммунисты, которые собирались дать вам рекомендации, сегодня говорят: посмотрим, как он поведет себя в бою...
— Это я на них посмотрю, — с обидой сказал Малахов. — Я-то заговоренный. Только я думаю, как бы потом поздно не было.
— Это как? — не понял политрук.
— А так. Сегодня ночью в разведку боем идем. А потом наступление... Может, рекомендации не у кого брать будет...
— А ты не каркай! — повернулся к нему Степан. — Тут товарищи твои на смерть собираются! А ты что им говоришь?
— К тебе, Степа, это не относится... — стушевался Малахов.
— Не Степа, а товарищ старший сержант! — поправил его Степан.
— Итак, я вас слушаю, старший сержант Каморин, — упрямо сказал после паузы политрук. — Почему вы не желаете вступать в партию?
— Каждый раз одно и то же... — Степан вздохнул. — Объяснял уже. Верующий я! И крест никогда не сниму. С ним и помру. С крестом ведь не примете?
— Прекрасно знаете, что нет, — веско сказал политрук. — И что это несовместимо! Не понимаю. Вы храбрый, сознательный боец, а мировоззрение у вас, извините, как у неграмотной старухи!
— Уж какое есть... — Степан развел руками. — И Сталину верю, и в Бога.
— Что ж твой Бог, в натуре, видит, что на свете делается, и никаких мер не принимает? — не удержался Малахов. — Товарищ старший сержант, — быстро добавил он.
— Может, он нас наказывает за прегрешения... — сказал Степан.
— Все, потом, после наступления, обо всем обязательно поговорим, — заторопился политрук.
— Если будет с кем говорить, — уже вполголоса, не удержавшись, снова сказал Малахов. Остальные угрюмо молчали.
2
На передовой уже начинало темнеть, и Степан посмотрел на свои трофейные часы.
— Ну все, — сказал он, обратившись к Малахову, — твое время вышло. Мотай в расположение. Не забыл, тебе велено идти напарником к младшему сержанту Позднеевой? Вот и дуй к ней.
— А вы?
— Наше дело такое... — Степан усмехнулся. — Сейчас атаку изображать будем. А пока тут посидим послушаем, чем немец дышит.
— А как же я? — обиделся Малахов.
— Соплив еще! — сурово сказал Степан. — И шуму от тебя. А тут будет разведка боем, будем навлекать на себя огонь противника. А до того тишина должна быть, причем полная...
— Тебе, Коля, уже было приказано: поступаешь в распоряжение Ольги, — сказал старшина Безухов. — Ей напарник нужен. Задание понятно?
— Я тоже разведчик, — гнул свое Малахов. — Сейчас она не в секрете, чего ей там ночью делать? А вечером она к себе близко не подпускает, — обиженно добавил он.
— То тебя за уши от нее не оттащишь, — хмыкнул Петр. — А то не заставишь... Не поймешь. Все, иди, сказано. Договорись с ней о взаимодействии и о сигнализации.
— Ваня... — вполголоса сказал Степан, когда изобиженный Малахов наконец ушел. — Я сейчас только вспомнил... То есть я чего хочу сказать. Не смейтесь, мужики, но сдается мне, что вон там, у той высотки, мой отец похоронен.
Все удивленно переглянулись.
— А чего тут смешного-то? — не понял Михаил.
— Ведь здешнее местечко называется Заболотье, верно? Значит, где-то здесь он и погиб в германскую. Односельчанин наш Данила Макарович Махотин вернулся с той войны и нам рассказывал. Мол, похоронен мой батя в братской могиле возле местечка Заболотье. Ну и от него верст двадцать на запад.. .А сама братская могила должна быть возле небольшой горки, где дубы растут. Может, это здесь? На этой высоте? Я раньше и думать не думал, и гадать не гадал, чтоб могилу отца увидеть. Спасибо, новая германская подоспела...
Они помолчали. Взлетела зеленая ракета. И тут же затрещали пулеметы. Безухов взглянул на часы:
— Пора... Пошли, мужики.
И они поползли, растворившись в сумерках. Тишина и ночная тьма, прерываемая отдельными вспышками осветительных ракет и редкими очередями, были взорваны бешеной стрельбой. Огненные трассы очередей, яркие вспышки разрывов вырывали из кромешной тьмы напряженные лица разведчиков — Малютина, Безухова и других, то фиксирующих огневые точки противника, то бросающих гранаты в его траншеи и рывками, а также короткими перебежками меняющих позиции от одной воронки к другой, уже за передним краем вражеской обороны.
— Плохи дела, товарищ лейтенант, — сказал Безухов, когда они вдвоем оказались в одной дымящейся от разрыва немецкой мины воронке. — Немцы нас ждали.
— Надо отходить, чтобы избежать потерь, — согласился Малютин. — Кое-что мы засекли... Передайте по цепи, Иван Семенович: сначала отлеживаемся, пока все не стихнет, а потом по моему сигналу все вместе отходим.
К утру стрельба и взрывы затихли, и только отдельные сполохи скоротечного боя да запоздалые автоматные трассы сопровождали разведчиков, спускавшихся по одному в наши ходы сообщения.
Старшина Безухов сполз в окоп последним. Огляделся. Вроде все на месте.
— Лейтенант здесь?
— Я здесь, — тихо отозвался Малютин, лежавший на дне укрытия на спине. — Наши все целы?
— Все на месте, — кивнул Безухов. — Может, отдохнете, товарищ лейтенант?
— Хорошо бы. Только сначала я нанесу на карту добытые данные об огневых точках противника. Поможете мне?
Разведчики переглянулись.
— Давно хотели вас спросить... Вы сами из каких мест будете, товарищ лейтенант? — спросил Михаил.
— Я из Брянска, — неохотно ответил Малютин. — Закончил там школу. Потом пехотное училище два года... Началась война — попал на ускоренные командирские курсы. Мои родители — учителя. Мама преподавала немецкий язык, отец — математику. Погибли вместе с младшей сестрой, шестиклассницей, на третий день, как я ушел на фронт... Бомба попала прямо в наш дом... Ну что вас еще интересует?
— Все, вопросов больше нет! — прервал Безухов открывшего было рот Михаила.
* * *
Полковник Егоров вместе с майором Иноземцевым уже второй раз за прошедшие сутки склонились над штабными картами. Больше часа они молча вносили данные по огневым точкам противника, доставленные лейтенантом Малютиным, а также замеряли расстояния. Кители были сначала расстегнуты, потом сняты, вид у обоих был безмерно усталый. На столе рядом с картами остывал недопитый чай. Время от времени они возобновляли негромкий разговор, не отрывая глаз от разложенных карт.
— И все равно нет полной ясности, — сказал наконец, выпрямившись, Иноземцев. — Похоже, противник был настороже. Был готов к разведке боем и чего-то такого от нас ждал. И наш Малютин так и не добрался до высоты восемьдесят девять... Поэтому я считаю этот рейд в тыл противника лишь частично удавшимся. Похоже, попозже придется его повторить... Нет, лучше взять наконец «языка»! Не поднимая лишнего шума. И чего бы это ни стоило!