Голубая лента - Келлерман Бернгард. Страница 8

Таковы журналисты: если они что-то вбили себе в голову, то уж стоят на своем. Это у них как болезнь. Примеры на этот счет можно привести самые невероятные.

— Часов около девяти, — вежливо ответил Терхузен.

Около девяти! Итак, значит, в девять часов — смотри в оба! От Бишопс Рок и начинается, собственно, Атлантика, а кончается она возле Амброзского маяка, у входа в нью-йоркскую гавань.

Ошеломленный новыми впечатлениями, Уоррен спустился вниз, прошел по палубам. Да, на капитанском мостике чувствовалась настороженность, как в крепости, осажденной неприятелем.

Современный человек! Вот он каков, современный человек! Он, Уоррен Принс, восхищен своим современником.

В этот миг сотни пароходов точно так же, как и «Космос», бороздят море, тысячи курьерских поездов в Европе, в Америке, в Австралии бешено мчатся сквозь ночь, туман и снег, аэропланы рокочут в небе — и всюду современный человек, он выполняет свой долг, не тратя лишних слов. И гибнет, когда приходит его час, не поднимая большого шума. Никогда еще человек не был так отважен, как в наши дни.

Уоррен любил свое время! Он был счастлив, что родился в такой век. Таинственные волны несут через континенты человеческую речь, люди летают, как орлы, они изобрели приборы, открывшие в капле воды непостижимое чудо мира. Разве этого мало?

И если бы Уоррена Принса из «Юниверс пресс» кто-нибудь вдруг спросил: скажи-ка, Уоррен, что, по-твоему, ценнее — сверкающие огнями небоскребы Нью-Йорка, такой вот корабль, как «Космос», или египетские пирамиды, он, Уоррен, не задумываясь, ответил бы, что в сравнении с нью-йоркскими небоскребами и таким вот «Космосом» египетские пирамиды просто жалкий хлам. Да! Жалкий хлам! И если уж говорить начистоту, то пропади они пропадом, эти пирамиды, — он может и без них прожить.

Таково мнение Уоррена Принса из «Юниверс пресс». Но рядом не было никого, кто мог бы задать ему такой вопрос.

И находятся же люди, — Уоррен уже сидел в ресторане, — сомневающийся в современной культуре! Например, этот, ну как его? Кинский, Кинский… Этот чудаковатый господин, его сосед по каюте. В людском потоке на Бродвее этот австрийский аристократ бродил бы, как бесплотный призрак. Никто его и не заметил бы! Да, никто! Даже не посмеялись бы над этим привидением.

И сейчас, за ресторанным столиком, Уоррен все еще был во власти волшебного полумрака и тишины капитанской рубки. Яркий свет и сверкающий хрусталь нестерпимо слепили глаза. За ужином сидело несколько сот человек, но веселый шум их голосов доносился до него откуда-то издалека, как в полусне.

— Не прикажете ли вина, сударь? — спросил стюард, протягивая ему карту вин.

Вино? С чего бы это вдруг? Уоррен сочувственно и вместе с тем насмешливо взглянул на официанта и потребовал бутылку содовой.

— Мы еще себя покажем! Погодите только! — тихонько прошептал Уоррен. — Непременно покажем!

И Уоррен предался честолюбивым мечтам, свойственным всем молодым людям. Что ж, пусть мечтают! Пусть пылко мечтают, — быть может, сбудется хоть сотая доля их грез.

Уоррен сидел за столом в новом, с иголочки, парижском смокинге от мосье Пело с улицы Ришелье, в безукоризненной сорочке. Несмотря на вихрь поглотивших его мыслей, он с аппетитом съел тарелку черепахового супа и тушеного голубя под соусом из шампиньонов, потом заказал еще заливного карпа с перцем по-венгерски. Уоррен роскошествовал.

За спиной у него раздался девичий смех. Уж не Вайолет ли, не девицы ли Холл? Уоррен обернулся. Незнакомые дамы усаживались за столик. Вероятно, до сих пор они ели в ресторане «Риц» или в своих каютах? Здесь он их не видел. Помнится, он слышал, что банк Холла в последние месяцы понес большие убытки на бирже. Очень хорошо, что девиц Холл нет в ресторане: ему хочется покоя, хочется одному побыть, помечтать.

Внезапно ресторан погрузился в полумрак. Факелы, длинная вереница зеленых факелов заколыхалась в зале, — зрелище было чарующее! Но то были вовсе не факелы — высоко над головой стюарды несли фруктовое мороженое в виде айсбергов, освещенных изнутри электрическими лампочками. Эффект был сказочный — женщины ахнули от восторга.

Уоррен взглянул на часы. Половина девятого. У него еще достаточно времени, чтобы спокойно насладиться мороженым.

Посреди стола, за которым он ужинал, стояли пустые бокалы; они беспрерывно вибрировали и звенели, Уоррен взволнованно прислушивался к их звону; еще несколько минут назад он был едва слышен, а теперь с каждым мгновеньем усиливался.

«Идем неплохо, черт возьми! — подумал он. — Готов держать пари, что они сейчас дадут еще больший разгон».

Ни вечно улыбающийся директор Хенрики, ни этот замкнутый, суровый капитан его, Принса, не проведут. Слышишь звон бокалов? Все ясно, как день.

Он решил послать телеграмму. Он рисковал многим, ну и черт с ним, журналист должен иногда идти на риск! В случае удачи Персивел Белл обещал отправить его в Южную Африку для изучения проблемы: «Белые и черные».

Выйдя на палубу, Уоррен сразу же увидел с правого борта маяк. Это был Бишопс Рок! Сверкающими ножами вонзались в ночь его лучи, на какую-то долю секунды скользящий луч ударил в глаза Уоррену. Сильный попутный ветер растрепал ему волосы; перегнувшись через поручни, Уоррен увидел в льющемся из кают свете кипящую белую пену вдоль вздрагивающего корпуса корабля; слышно было, как она шипит. Да, ход мощный. «Космос» сотрясался от киля до верхней палубы. Машины работали на самых быстрых оборотах.

Уоррен продрог, но был слишком взволнован, чтобы пойти в каюту и надеть пальто.

На черных волнах возник озаренный огнями остров. «Что за остров вдруг?» — удивился Уоррен. Скользя по морю, остров приблизился и на глазах превратился в корабль. Оказалось, это один из комфортабельных американских пароходов. Он быстро разминулся с «Космосом» и через некоторое время, потускнев, словно угасающая рождественская елка, скрылся за горизонтом.

Ровно в девять часов Бишопс Рок был уже позади и мигал Принсу, далекий и враждебный.

Уоррен поднялся наверх, в радиорубку, отправить радиограмму. Радиорубка помещалась в средней части судна, на самой высокой его точке, здесь царил Аксель Штааль со своим помощником Теле. Уоррен послал две телеграммы. В первой он энергично опровергал сообщения газет о том, что «Космос» собирается побить рекорд скорости на Атлантике.

— Опровергнуть этот нелепый слух просил меня директор Хенрики, — сказал он Штаалю.

Вторая телеграмма, совершенно безобидная на первый взгляд, была более существенной. Он адресовал ее матери, в Нью-Йорк, поздравлял ее с днем рождения, но это был условный код, означавший: «В девять часов вечера „Космос“ вступил в состязание за „Голубую ленту“ на Атлантике». Белл со смеху умрет, прочитав эти телеграммы, и будет восхищен моей находчивостью, думал довольный собой Уоррен.

Вторая телеграмма сегодня же появится в вечерних газетах Нью-Йорка. Торжествуя, Уоррен видел уже огромные газетные заголовки: «Cosmos racing for the blue ribbon of the Atlantic» [4].

Конечно, пароходная компания до последней минуты будет все отрицать. Но что стоят ее опровержения? Четыреста газет, печатающих информацию «Юниверс пресс», несомненно вызовут сенсацию.

В помещении радиорубки тепло и тихо. Стены звукоизолированы, за матовыми стеклами жужжат сигналы Морзе.

— Что это передают? — спросил Уоррен.

— Это Норддайх. Станция радирует курс акций на берлинской бирже, — вежливо ответил Штааль. Он придавал большое значение хорошим манерам, и руки у него были холеные. Это был молодой человек с приятной внешностью, похожий на итальянца. Когда он улыбался, его смуглое меланхоличное лицо казалось даже красивым. Говорили, что он искусно играет на скрипке.

Принсу вдруг стало как-то не по себе. Здесь очень жарко, или ему это только кажется? Он встал.

— Послушайте, Штааль! — произнес он приглушенным голосом. — Вы чувствуете, как мы идем?

— Идем неплохо.