Сын графа Монте-Кристо - Лермин Александр. Страница 5

— Может быть, разбирательство отложено,— предположил журналист и, обратись к знакомому репортеру, быстро спросил: — Это ведь дело Бенедетто будет слушаться сегодня?

— Дело Бенедетто? — вопросительно повторил репортер,— да, теперь вспомнил… это убийство в саду графа Монте-Кристо, и, если не ошибаюсь, убийца утверждал, что он сын прокурора де Вильфора.

— Именно так. У вас завидная память,— усмехнулся Бошан.— Ну, так как же, дело назначено на сегодня?

— Конечно, оно стоит третьим в очереди.

— Отлично. Покуда пойдемте в буфет и там дождемся,— решил Шато-Рено.

Если вам желательно присутствовать при этом, я могу вас предупредить, когда начнется дело Бенедетто,— предложил репортер.

— Вы весьма любезны,— ответил Бошан репортеру, следуя за приятелем.

Близ выхода Бошан тихонько толкнул своего спутника и шепнул:

— Не все неблагодарны, не все забыли Бенедетто. Вот и Дебрэ здесь!

— Отчего бы ему и не быть? — улыбаясь сказал Шато-Рено.— У Дебрэ много свободного времени с тех пор, как пал его министр, увлекший с собой бедного секретаря.

— По крайней мере, он спас свои миллионы,— добродушно заметил он,— весьма естественно, что Дебрэ интересуется Бенедетто — ведь он ему приходился наполовину зятем.

— О, Бошан, вы злословите — это родство напоминает о браке с левой руки,— засмеялся Шато-Рено.— Кстати, что поделывает баронесса Данглар?

— Гм, говорят, она исчезла куда-то!

— А ее мужественный, честный супруг?

— Таскается, Бог знает где.

— Признаюсь, ничто не может сравниться с парижской жизнью! Дом Данглара обанкротился, отец и мать в бегах. Дебрэ вследствие этого лишается любовницы, а дочь… но что известно о дочери? Она была лучше их всех, по-моему?

— Во всяком случае, мадемуазель Дармильи знает, где она, ведь они были неразлучны.

— Но они еще вынырнут. Насколько я знаю ее, мадемуазель Данглар имеет все задатки, чтобы сделаться знаменитой певицей или светской львицей.

— Милая альтернатива! А где де Вильфор?

— Он помешался, и доктор Давиньи, как неизлечимого, поместил его в свое заведение для умалишенных.

— Недурно для старичка-доктора: он, видимо, сообразил, как выгодно иметь такого пациента. Ужасна, однако, судьба дома Вильфоров: мадам Вильфор и ее сын умерли, бедная Валентина также умерла. Я не сентиментален, но смерть этой молодой девушки меня жестоко поразила.

— Бошан, вы верите в чудеса? — внезапно спросил Шато-Рено.

— Смотря в какие… но к чему этот вопрос?

— Вот к чему. Один из моих знакомых уверял меня, что видел Валентину в Марселе.

— До или после похорон?

— Конечно, после.

— Действительно, это чудо, но мы уже привыкли видеть чудеса во всем, что каким-либо образом касается графа Монте-Кристо. Вы слышали, говорят, что граф — вампир?

— Кто может утверждать это? Что поделывает старый Нуартье?

— Он уехал на юг. А семейство Морсер — с ними что случилось?

— Ничего нового — отец покончил самоубийством, мать исчезла, а сын отправился в Африку.

— Как и баронесса Данглар?

— Да, только с той разницей, что мадам де Морсер и ее сын отказались от своего значительного состояния в пользу бедных.

— Я радуюсь за бедняков.

— Сейчас начнется дело Бенедетто,— раздался за ними голос репортера.

— А, благодарю вас.

И все трое поспешно направились в залу.

— Бошан,— прошептал Шато-Рено, указывая на даму под густой вуалью, сидевшую недалеко от них,— если бы я не думал, что баронесса Данглар…

— Тише, не произносите имен, я думаю то же, что и вы, но решительно не могу понять, как она попала сюда.

Закутанная дама, о которой шла речь, сидела, опустив голову, в ожидании начала разбирательства. Ее спутник, высокий, желтый, сухой старик, плешивая голова которого формой и цветом напоминала дыню, сидел, вытянувшись в струнку, не сводя глаз с висевшего перед ним распятия.

— Введите подсудимого! — приказал председатель суда.

Дама затрепетала, но не подняла глаз, когда ввели Бенедетто.

6. Убийца Бенедетто

Между тем зала суда почти заполнилась. Так как процесс, по всей вероятности, должен был закончиться смертным приговором, то многие, преимущественно дамы, пожелали присутствовать при последнем акте драмы. В зале слышался шепот: многие из публики вспоминали, как три месяца тому назад, при первом разбирательстве, подсудимый театрально произнес: «Мой отец — государственный прокурор!» — и ожидали и опасались вновь какого-нибудь ужасного открытия. Невольно все взоры обратились к министерской ложе, думая найти бледное, потрясенное лицо всесильного судьи, внезапно превратившегося в подсудимого, и когда вместо прокурора появился лишь временно исполнявший его должность чиновник, на всех лицах выразилось разочарование.

Бенедетто вошел. Бошан и Шато-Рено с трудом подавили крик изумления при виде страшной перемены, происшедшей с ним за эти три месяца. В первый раз перед судом Кавальканти-Бенедетто предстал салонным львом, его благородная осанка невольно вызывала симпатии; теперь же, несмотря на то, что черты лица сохранили печать утонченности и свою классическую правильность, перед судьями стоял совершенно другой человек, подавленный несчастьем.

Кудрявые волосы были коротко острижены, блестящие и живые некогда глаза угасли, веки были скромно опущены, узкие холеные руки покорно скрещены на груди, вся его одежда вполне гармонировала с.фигурой.

Жандарм грубо указал ему на место. Бенедетто низко поклонился и сел на край жесткой деревянной скамьи.

Защитник, весьма известный адвокат, нагнулся и прошептал ему несколько ободрительных слов. Бенедетто выслушал с набожным видом и вполголоса произнес:

— Бог сжалится надо мной!

— Сказал бы лучше — черт,— обратился к другу Бошан.— Бенедетто превратился в хнычущего и жалкого труса. Тем хуже!

Председатель сделал знак, и началось чтение обвинительного акта, в котором кратко и ясно излагалось дело об убийстве Кадрусса, о предшествующем ему грабеже в доме графа Монте-Кристо, о поразительном открытии происхождения подсудимого, о признании государственного прокурора, его помешательстве и самоубийстве жены.

Шато-Рено шепнул другу, что они слышат обвинительный акт де Вильфора, а не Бенедетто.

— Действительно,— согласился Бошан,— милейший Бенедетто кажется невинным младенцем в сравнении со своим отцом.

— Подсудимый, встаньте! — ласково сказал председатель.— Ваше имя?

— Бенедетто! — ответил бывший бандит робким голосом.

— Признаете ли вы себя виновным в убийстве Кадрусса?

— Ах, Боже! Господин председатель,— пролепетал Бенедетто,— я должен признать себя виновным…

И, закрыв лицо руками, он попытался подавить рыдания.

— Что значит вся эта комедия? — проворчал Бошан.

— Тише,— отвечал Шато-Рено,— представление становится интересным.

Бенедетто без промедления отвечал на все вопросы, ничего не отвергал, ни в чем не оправдывался, и вся его защита состояла лишь в глубоком раскаянии.

— Я знаю,— совершенно уничтожившись, сказал он,— что я великий грешник, и я склоняюсь перед людским судом, как и перед справедливостью Господней.

Задача присяжных была довольно несложной: преступник признался в убийстве, а имея такой букет преступлений, — фальшивомонетчик, многократно судимый вор и убийца — Бенедетто уже с начала разбирательства мог считать себя осужденным.

— Пригласите свидетелей,— приказал председатель.

— Граф Монте-Кристо! — прогремел голос чиновника. Ответа не было.

— Странно,— произнес председатель, нарочно опуская титул графа, — что господин Монте-Кристо, весьма заинтересованный в настоящем деле, не соизволил явиться по вызову суда. Была ли ему выслана повестка?

Заменявший государственного прокурора зашелестел бумажками.

— Вышеупомянутое лицо,— насмешливо сказал он,— продало свое имущество во Франции и исчезло неизвестно куда.