Подвальная станция - Черри Кэролайн Дженис. Страница 40

Но с Ари никогда точно не известно. Она разыгрывает эмоции с такой же легкостью, как большинство людей пользуются ключом.

— Я думаю, что остальные вопросы мы зададим во время психоскопии. Разве что ты сам хочешь мне что-нибудь еще рассказать.

— Кто будет проводить ее? — Были разные специалисты и ему было небезразлично, перед кем выкладывать подноготную.

— Жиро, если мои показания запишут, Ари это не понравится. Она знает, где я? Знает ли она…

Господи, неужели это какие-то хитрости между Ари и Жиро, неужели он схватил меня, чтобы добыть сведения против нее?

— Я хочу поговорить с Ари. У меня назначена с ней встреча. Она наверняка интересуется, где я нахожусь. Если она не узнает, где я, она начнет…

— Начнет что-нибудь против Джордана, может быть, даже такое, с чем сама потом не справится. Они расскажут ему. Жиро сам расскажет ему. Может быть, администрация хочет скомпрометировать Джордана, а может быть, это какая-то совместная акция Ари и Жиро, она — против меня, а Жиро против Джордана.

О, Господи, о Господи! Во что я ввязался?

—… Начнет спрашивать, где я. Слышишь?

— Я так не думаю. И я собираюсь сам задавать вопросы. Ты самостоятельно пойдешь на процедуру или ты будешь создавать проблемы? Как ни крути, будет только хуже, если ты будешь сопротивляться. И ты понимаешь это. Я просто хочу тебе напомнить об этом.

— Я пойду сам.

— Отлично.

Жиро встал, а Джастин подвинулся вперед и поднялся на подгибающихся ногах. Он наполовину окоченел от холода, а его мысли, цепляющиеся одна за другую, слились в безысходный круговорот.

Он прошел через дверь, которую открыл перед ним Жиро, и пошел по коридору впереди него и двух ожидавших охранников в помещение, о котором он слышал всю свою жизнь, в комнату, очень похожую на больничную палату, в том крыле, куда эйзи ходили для настройки ленточных структур; зеленые стены, жесткая кушетка. В углу на подставке стояла камера.

— Рубашку, — сказал Жиро.

Он знал, что они хотели. Он стянул ее и положил на тумбочку. Он сел на кушетку и взял разъем у стоящего наготове эйзи, попытался помочь им приладить датчики, поскольку всегда делал это сам, когда прокручивал ленту, но координация подвела его. Он откинулся назад прямо на протянутые ему в помощь руки, почувствовал, как они укладывают его ноги на кушетку. Чувствовал, как они возятся с пластырями. Он закрыл глаза. Он хотел сказать Жиро, чтобы тот отослал эйзи, потому что то, что он должен рассказать, касалось Ари, и эйзи, которые услышат это, подлежат частичному стиранию памяти, другого выхода кроме стирания нет.

Жиро задавал ему вопросы мягко, профессионально. Первые Джастин еще не осознавал. Но так продолжалось недолго. Он мог бы попасть в руки одного из техников, но Жиро был лучшим специалистом по допросам, о какой только можно мечтать — спокойным, не позволявшим эмоциям повлиять на ход допроса. Профессионал — и этим все сказано. И хотя Жиро ставил правду под сомнение, он по крайней мере пытался обнаружить, в чем она заключалась.

Жиро так ему и сказал. И под наркотиками это казалось правдой.

Жиро не будет шокирован действиями Ари. Он жил слишком долго и видел слишком многое. Жиро искренне сочувствовал ему и верил всему, что он говорил. Юноша с его данными, находящийся у Ари под рукой, — надо понимать, что такое случилось не впервые. Само собой, Ари попытается подвести рычаг под его отца. Кто бы сомневался? Джордан, безусловно, будет в курсе.

Нет, возражал он, борясь с видением белого потолка и яркого света. Он помнил, что Жиро прикоснулся к его плечу.

Ты, действительно, позаботился о том, чтобы твой отец не знал. Конечно. Как ты думаешь, что бы он сделал, если бы обнаружил?

Пошел бы в Департамент.

Вот как?

Но он не знал.

Теперь ты можешь поспать. Ты проснешься отдохнувшим. Ты можешь идти. Ты не упадешь.

Что-то по-прежнему было не так. Он пытался разобраться, что именно. Но оно ускользнуло куда-то из поля зрения.

Церемония прощания с покойной была устроена с варварской пышностью. Зал Государственных Собраний был заполнен траурными звуками похоронной музыки и набит цветами и венками — спектакль как раз в духе старой Земли, как заметил один из репортеров, тогда как другие комментаторы сравнивали церемонию с тем, как была обставлена смерть Кори Сантесси, главного организатора Союза. Ее сорокавосьмилетнее пребывание в Совете, вначале от Внутренних Дел, затем от Гражданского Департамента, научило избирателей постоянности. Тогда тоже была необходимость (принимая во внимание отдаленность колоний и ту степень, до какой могли разрастись и распространиться слухи) продемонстрировать несомненную смерть Сантесси, устроить символическую передачу факела преемником и позволить всем его коллегам, делящим его влияние, выступить на публике, пролить соответствующие слезы и произнести благочестивые речи, с бесконечными повторениями.

Тем более, если погибшая была синонимом Резьюн, а кроме того, жертвой насилия.

— У нас имелись разногласия, — сказал Майкл Корэйн в своей речи, — но Союз понес невосполнимую утрату в результате этой трагедии, — нетактично было бы упоминать то, что утрата оказывалась двойной, считая предполагаемого убийцу. — Ариана Эмори была женщиной, обладавшей принципиальностью и проницательностью. Вспомните хотя бы о ковчегах, сохраняющих наше генетическое наследие, на орбитах возле удаленных звезд. Вспомните о взаимоотношениях с Землей и о соглашениях, которые сделали возможным сохранение и восстановление редких видов…

Это была одна из лучших его речей. Он трудился над ней до кровавого пота. Ходили вызывающие беспокойство слухи о сокрытии свидетельских показаний по этому делу, о необъяснимом приказе, который, по заявлению Резьюн, сама Эмори похоронила где-то в компьютерах Дома: якобы требовалось ликвидировать личных охранников Эмори, что и было без лишних вопросов исполнено персоналом. Имелось также известное дело эйзи Уоррика, похищенного и обработанного экстремистами Рочера, а затем возвращенного в Резьюн. Следовало помнить и о Рочере, произносящим зажигательные речи, публично радующемуся совершенному убийству, событие, гораздо более привлекающее внимание прессы, чем выступления таких узаконенных в центристской партии аболиционистов, как Янни Мерино, сожалеющего о человеческой смерти и продолжающего осуждать ликвидацию эйзи. Все вместе слишком сложно для служб новостей: Янни так и не научился высказывать за один раз одну идею и все прозвучало слишком похоже на то, что сказал Рочер. Репортеры толпились на лестницах и торчали в дверях, как агрессоры, готовые мгновенно ринуться в атаку. На любого центриста из Совета или Сената с вопросами: «Ты считаешь, что был заговор?» или «Какова твоя реакция на речь Рочера?"

Для некоторых центристов составляло очень большую сложность найти правильную линию поведения в этой ситуации. Не говоря уж о том, что службы новостей находились в ведении Департамента Информации, избранным Советником от которого являлась Катерина Лао, надежное эхо Арианы Эмори в карьерах — если репортеры раздобудут материал, который обрадует Руководство. И не вина репортеров, если они чувствовали, что Высшее Руководство хочет больше, больше и больше данных, подкрепляющих теорию Заговора: безусловно, это был хороший театр.

Корэйна бросало в пот всякий раз, когда он видел скрайбер возле кого-нибудь из членов его партии. Он пытался лично поговорить с каждым из них, напоминая об осмотрительности и приличиях. Но камеры действовали опьяняюще, график встреч в период похорон был очень напряженным и насыщенным, да и не каждый Советник и не каждый член партии соглашался с партийной линией.

Перед камерами появились лица, которые прежде не встречались: среди них — Жиро Най, директор Резьюн. Репортеры без конца разъясняли зрителям, что вопреки сложившемуся мнению, Ариана Эмори не являлась Администратором Резьюн, что на самом деле она вообще не имела административной должности в Резьюн в течение более чем пятидесяти последних лет. Необходимо было познакомиться с новыми именами. Жиро Най. Петрос Иванов. Янни Шварц.