Тайна реки Семужьей - Кубанский Георгий. Страница 38

— Оставайся. Мы пойдем без тебя.

— Убейте меня!..

— Никто тебя убивать не станет, — с трудом сдерживая раздражение, ответил Прохор Петрович. — Но в пещеру мы пойдем. Если надо будет… силой пройдем.

Вялого, нерешительного старика словно подменили. На него не действовали ни решительный тон Прохора Петровича, ни мрачные взгляды Феди.

— Мальчик пропал, — продолжал он, не уступая дороги. Вчера ты видел его. Живым видел, веселым. Больше его нет. Не станет и вас — молодых, сильных. Мун пэрно! Родэхейль! [11] Как я могу пустить вас туда? На гибель пустить…

— Уходи! — резко оборвал его Прохор Петрович. — По-хорошему прошу — уйди.

Старый Каллуст не шелохнулся. В напряженно застывшей фигуре старика чувствовалась отчаянная решимость — спасти стоящих перед ним людей, не считаясь ни с чем, спасти пускай даже ценой собственной жизни.

Прохор Петрович шагнул к Каллусту, не спуская с него жесткого, неподвижного взгляда…

Никто не заметил сгоряча, как беспокойно вел себя Тол, внимательно следивший за спорящими. Стоило Прохору Петровичу приблизиться к старому Каллусту, как пес, широко расставив мохнатые лапы, загородил собой хозяина и грозно зарычал.

— Слушай, старик, — Прохор Петрович говорил медленно, и оттого каждое слово его звучало значительно и весомо. — Я — депутат районного Совета. Там, где нет милиции, я обязан поддерживать закон. Ты это знаешь.

— Да, — подтвердил старый Каллуст, не понимая, куда клонит Прохор Петрович. — Я это знаю.

— Я имею право требовать помощи от любого. И это ты знаешь.

— Знаю.

— Если ты не хочешь помочь мне — твое дело. Но ты мешаешь. Не мне мешаешь — Советской власти. Понял?

Старый Каллуст молчал.

— Убери собаку!

— Я хочу помочь… хочу! — тяжело произнес старик. — Пустить вас на гибель — это помощь?

Прохор Петрович уловил в его голосе новые, просительные нотки. И он повторил, всем видом показывая, что ни на какие уступки не пойдет:

— Убери Тола!

Пес услышал свое имя и угрожающе оскалил клыки.

— Если ты действительно хочешь помочь нам, — продолжал Прохор Петрович, — пошли с нами собаку. В пещере темно. Там, где мы не увидим людей, Тол их почует.

Старый Каллуст еле заметно качнул головой. Трудно было понять, соглашается он или отказывается.

— Пойдем, Федя! — твердо сказал Прохор Петрович, не глядя на старика. — Если пес бросится на меня… Отвечать будет Каллуст. Запомни.

Старик молча притянул к себе за ошейник собаку и показал рукой на устье грота.

— Кыч, Тол! Кыч! [12] — ласково уговаривал он пса, все еще не пропуская к пещере Прохора Петровича и Федю. — Кыч!

Он достал бумажку с завернутыми в ней волосами Наташи. Дал собаке понюхать пушистый комочек и подтолкнул ее вперед.

Тол осторожно спустился по крутому уступу. Разбрызгивая воду, еще покрывавшую камень у входа в грот, он скрылся в темном устье.

— Не ходи с нами, — сказал Прохор Петрович старому Каллусту, — тебе придется остаться здесь и смотреть, чтобы никто не вошел в пещеру и не вышел из нее.

Старый пастух прижался к обрыву, пропуская Прохора Петровича и Федю, а взгляд его, каждая скорбная морщина на лице словно умоляли: не ходите, не надо, там же верная гибель!

Вода еще не совсем убыла и заплескивала в устье грота. Но Прохор Петрович и Федя больше ждать не могли. Ступая по воде, подошли они к каменной щели и скрылись в темноте…

Не успел Федя сделать в гроте нескольких шагов, как наткнулся на Прохора Петровича и услышал его тихий голос:

— Спички есть?

— Есть фонарик.

— Это хорошо. Посвети немного. Не пойму, куда мы с тобой забрались.

Федя осветил под ногами неровный каменный подъем, мокрые стены, нависший над головой блестящий от влаги потолок.

— Хватит, — остановил его Прохор Петрович. — Погаси.

Первым пошел Федя, проверяя посохом дно и низкий потолок грота. Прохор Петрович двигался следом, не переставая досадовать на себя. Как же он не подумал?.. Можно ли угнаться здесь за собакой? Тола в темноте выручит чутье, заменит ему зрение. Хозяина тут нет; чужого Тол слушаться не станет, а ждать тем более. Вот и пошел пес первым, намного опередил поднимающихся за ним вслепую людей — и пропал в темени… А все старый Каллуст! Заморочил всем голову своим Чаном Рушла!..

Остановил их раскатистый, гулкий хохот. Десятки голосов — смеющихся, завывающих, поющих — слились в жуткий хор, какой может присниться разве только в тяжелом бреду.

Федя и Прохор Петрович не верили ни в бога, ни в черта. Но тут и они почувствовали, как неприятный холодок сковывает руки и ноги.

Зловещий хохот затих. Замерли под сводами пещеры последние певучие нотки. Но ощущение близкой опасности нарастало с каждым шагом. Все чаще ощупывал Федя посохом путь перед собой. Включить фонарик и осмотреться он не решался. Кто знает, как далеки от них люди? Фонарик мог превратить его и Прохора Петровича в прекрасную мишень, из охотников сделать дичью.

Федя не выдержал напряжения, остановился.

— Куда девался пес? — шепнул он.

— Вперед ушел, — так же тихо ответил Прохор Петрович.

— Почему же его не слышно? Неужели еще не добрался до конца пещеры?

Вместо ответа Прохор Петрович слегка подтолкнул его:

— Пошли, пошли. Стоять нам нельзя.

И оттого, что Тол пропал и даже голоса не подает, стало еще тяжелее идти дальше. Исчезновение собаки Прохор Петрович и Федя невольно связывали с дикими голосами из глубины грота.

Постепенно проход становился шире и выше. Впереди, в непроглядной темени, забрезжил еле приметный свет. Тусклый, желтый, он постепенно усиливался, выделяя неровные черные края входа в большую пещеру.

Остановил их громовой удар. Словно гора раскололась. Глухие нарастающие раскаты катились по гроту, нагоняя друг друга и сливаясь в сплошной грозный гул. Что произошло там? Обвал? Взрыв? Что бы ни случилось, надо было идти вперед, на помощь. Теперь уже сомнений быть не могло — там люди.

До входа в тускло освещенную пещеру оставалось совсем недалеко, когда Прохор Петрович опустился на землю и безмолвно, рукой, положил рядом с собой Федю. Дальше они продвигались ползком, часто останавливаясь и вслушиваясь в неясные гулкие звуки, в которых скорее угадывались, чем слышались человеческие голоса.

У входа в пещеру они задержались. Осторожно заглянули в нее. В слабом свете маленького фонаря Прохор Петрович и Федя увидели слева от себя три смутно выделяющихся пятна. Справа от них кто-то лежал на оленьей шкуре, укрытый с головой, второй стоял, не сводя глаз с пленников… Федя всмотрелся в него и узнал Барбоса.

Прохор Петрович бесшумно проверил затвор карабина и шепотом спросил:

— Готов?

С трудом справляясь с охватившим его волнением, Федя шепнул, как ему показалось, совершенно спокойно:

— Порядок!

Глава двадцать восьмая

НА ВОЛЮ, НА ВОЛЮ!

Борьба в пещере продолжалась.

— Смейтесь, ребята! — упрашивала Наташа. — Ну, смейтесь же!

Уступая Наташе, Володя и Васька время от времени выжимали из себя какое-то подобие смеха. Несмотря на все усилия Наташи, повторить тот дружный, искренний хохот, каким ответили они на признание Васьки Калабухова в том, что «Б» и «В» он забыл, никак не удавалось. Слишком мало смешного было в их положении. Почти сутки находились пленники в заключении. За это время они успели отдохнуть, поспать. А в пещере ничего не изменилось.

Барбос по-прежнему не спускал глаз с задержанных. С каждым часом он чувствовал себя все хуже, окружающий камень будто давил на его плечи. Совсем еще недавно укрытый морем тайник казался ему совершенно недоступным для чужих. А сейчас?.. Барбос лишился сна и покоя. Он искренне завидовал Немому. Опять спит и не думает ни о чем. А вдруг не соврал мальчишка — и у выхода из тайника их действительно подстерегают вооруженные люди? Кто подстерегает — неважно. Барбос не ждал ничего хорошего от встречи с любым честным человеком…