Сокровище царя Камбиза - Уитли Деннис. Страница 12

Его кулак, нацеленный мне в лицо, мелькнул в воздухе, но я вовремя пригнулся и сильно ударил его чуть выше сердца. Он вскрикнул и, стукнувшись о кузов автомобиля, рухнул возле.

— Вы весьма своенравны, — сказал я ему. — Я рад бы научить вас иным манерам, но у меня нет времени Так вы собираетесь снимать одежду или нет?

Пыхтя, он покорно вполз в машину. Чтобы он не попытался улизнуть через дверь с другой стороны, я стоял и смотрел, как он снимал перья и стягивал с себя кожаный костюм индейца.

— Оставьте все на сиденье, — сказал я.

Надев свое короткое светло-коричневое пальто поверх нижнего белья, он вылез из машины, и от вида его тощих босых ног во мне шевельнулась жалость — я велел ему разуться, зная, что так труднее добраться по каменистой дороге до шоссе. Крикнув Гарри, чтобы он не спускал с него глаз, я залез в автомобиль и сменил длинную шелковую джиббу Амина и феску на индейские одежды и разноцветные перья, а затем Кларисса занялась моим лицом.

По счастью, грим на лице Лемминга по цвету не слишком отличался от моего, и я надеялся, что если мы сымитируем его боевую раскраску, разница не бросится в глаза. У нас, конечно, не оказалось желтой охры, но помада Клариссы была того отвратительного оранжевого оттенка, которым иногда пользуются женщины, и она подмешала к ней немного белого маслянистого грима с лица Гарри. Когда она закончила рисовать круги и полосы на моем лице, я выглядел почти так же грозно, как настоящий индейский воин.

Мне очень хотелось связать Лемминга, но я опасался, что таксисты могут усмотреть в этом что-то выходящее за рамки шутки. Мы далеко отъехали от шоссе, и без ботинок ему потребуется не меньше часа, чтобы добраться до ближайшего гаража или телефона. Я полагал, что такого выигрыша во времени вполне хватит. Щедро расплатившись со вторым водителем, я отослал его в Александрию, а Кларисса, Гарри и я последовали за ним в другой машине, оставив посреди дороги осыпающего нас проклятиями Лемминга.

Около пяти часов мы подъехали к дому принцессы Уны.

Оставив Гарри и Клариссу в машине, я поднялся по ступенькам и позвонил. Несмотря на поздний час, дверь немедленно открылась, и я увидел молодого темнокожего слугу в хорошо пригнанной ливрее традиционного турецкого покроя. Он пригласил меня в просторный вестибюль с высоким потолком и висячим фонарем, освещавшим лишь небольшую часть помещения. С пугающей внезапностью из полумрака бесшумно появился огромный толстый человек в войлочных туфлях и спросил о цели визита.

— Мое имя — Лемминг, — сказал я. — Принцесса ждет меня.

Толстяк поклонился.

— Прошу вас, эфенди! Ее высочество наверху, — и, покачиваясь из стороны в сторону, он, слегка пыхтя, повел меня вверх по лестнице.

Мы миновали две удручающе огромные гостиные, заставленные кричащей тотнемской мебелью и дорогими, но безвкусными украшениями — в основном статуэтками, сделанными из соединенных вместе кусочков слоновой кости, меди, бронзы, эмали и серебра и абсолютно не сочетающихся с мягкими тонами чудесных персидских ковров и прекрасных старинных турецких занавесей.

Затем очутились, похоже, в кабинете самой принцессы, совершенно иного вкуса. Там царила чисто восточная атмосфера. На лакированных шкатулках красовались бесчисленные фигурки из резного хрусталя, мыльного камня, малахита и нефрита. Совершенно неожиданно для комнаты женщины одну из стен занимала целая коллекция древнего оружия, в основном арабского, с накладками из золота и слоновой кости. На треножнике — горелка для возжигания ароматов, откуда поднимался легкий дымок, наполнявший комнату запахом амбры. Нигде не было ни единого кресла — вместо них стояли низкие мягкие пуфы.

На большом диване в центре комнаты возлежала сама принцесса. Она сняла драгоценности и сменила наряд Клеопатры на расшитую золотом красную турецкую куртку-безрукавку и широкие шаровары из какого-то тонкого белого материала, которые, туго охватывая лодыжки, были скроены так широко, что напоминали юбку. Ярко-красная куртка превосходно подчеркивала ее томную красоту, и в мягком свете затененной лампы она выглядела очаровательно, напоминая гурию из «Арабских ночей».

Толстяк закрыл за мной двойные двери, и я остался наедине с Уной. Это был решающий момент. Закри-бей показал ей Лемминга всего лишь несколькими часами раньше. Запомнила ли она черты лица, скрытые индейской боевой раскраской, настолько, чтобы догадаться, что перед ней другой человек? Мы с Леммингом примерно одного роста, и я надеялся, что приглушенный свет скроет разницу. К тому же, большие глаза часто бывают близоруки, и, думаю, она не видела Лемминга на расстоянии ближе двадцати футов.

Некоторое время она высокомерно разглядывала меня, и я почувствовал облегчение, лишь когда она недовольно воскликнула:

— Вы опоздали!

Она говорила по-французски, и я ей ответил на том же языке:

— Меня втянули в спор, и я не смог уйти раньше.

— Я не привыкла ждать, — резко произнесла она.

— Мне жаль, что я заставил вас бодрствовать, — извинился я. — Но если вы отдадите мне то, ради чего вызывали, я немедленно исчезну. Я и сам не прочь оказаться в постели.

— У некоторых европейцев весьма странные манеры. В моей стране считается верхом неприличия, если гость, едва успев войти, тут же заявляет, что спешит избавиться от общества хозяина.

Похоже, она привыкла к лести, и моя резкость показалась ей несколько экстравагантной. Но неожиданно я увидел происходящее в ином свете. Я находился наедине с прекрасной молодой женщиной, ночью, и ни один нормальный человек, не имеющий особых привязанностей, не упустил бы представившегося случая познакомиться с ней поближе.

Быть может, именно этого она и ожидала, однако ее взгляд едва ли приглашал к легкому флирту. Ее огромные, неестественно широко посаженные голубые глаза, не мигая, смотрели на меня, и, — знала об этом принцесса или нет, — уверен, обладали гипнотическим действием.

Я вдруг понял, что моя поспешность едва не погубила прекрасный шанс продвинуть свои собственные планы, и, если меня принимали за Лемминга, можно было попытаться кое-что узнать об О’Киве и Закри-бее. И я безо всякого приглашения уселся на один из пуфов возле дивана.

— Принцесса, — начал я, — вы совершенно не поняли меня. Я вовсе не тороплюсь покинуть ваше общество. И счел бы за честь выкурить с вами сигарету, прежде чем вернуться в отель. Я опасался, что вы устали и сами хотели бы поскорее избавиться от меня.

Она лениво закинула руки за голову и чуть улыбнулась.

— Это уже лучше, особенно для англичанина. Конечно, курите. Сигареты в коробке, на столике рядом с вами.

Я взял одну из них, а она, протянув пухлую маленькую смуглую руку, зажгла для меня спичку. Я наклонился, чтобы прикурить, и лицо Уны, ее необычные глаза оказались совсем близко. Я уловил запах, настолько тонкий, что не смог определить его природу: он одновременно и напоминал аромат амбры, наполнявший комнату, и отличался от него.

— Сегодня вечером все только и говорили, что о вашем непревзойденном костюме Клеопатры, но мне повезло куда больше, чем остальным, — я сделал небольшую паузу, — мне посчастливилось увидеть вас в чудесном обрамлении вашего дома.

— Значит, вам понравился мой скромный наряд?

— Вы выглядели, как в восточных грезах!

Она подняла брови:

— Эти грезы не навеяны гашишем?

— Мне об этом трудно судить — я ни разу не пробовал его.

— Неужели? А вы не боитесь попробовать?

— О, нет, — улыбнулся я. — Подобно Юргену, я пробую любое питье — но только единожды.

— Кто этот Юрген, о котором вы говорите?

— Неутомимый искатель одного дня из своей юности — потерянной Среды.

— Вы говорите загадками, — нахмурилась она.

— Простите меня. Всему виной — этот тихий ночной час, очаровательная обстановка и ваше присутствие. Но расскажите мне о действии гашиша.

Уна поудобнее устроилась на диване и полуприкрыла глаза.

— Поначалу вам может не понравиться. Возникает такое чувство, словно окружающее пространство уменьшается до размеров крошечной ячейки. Затем оно как бы вновь расширяется, пока не начинает казаться, что эта ячейка вмещает всю вселенную, где ты — крошечная точка в центре. Но позже приходит ощущение безграничной силы и возможности исполнения самых сокровенных желаний.