Африка - Буссенар Луи Анри. Страница 37

Туземцы вынуждены были уступить, и караван пошел ко дворцу так, как того хотел «белый принц» (так здесь прозвали Спика). Колонна шла под флагом Соединенного Королевства [188]. Впереди шествовал почетный караул из двенадцати человек в красных фланелевых плащах, при ружьях с примкнутыми штыками, каждый из остальных людей нес какой-нибудь подарок для короля.

По пути кортеж всюду встречали восторженными криками; кто-то из зрителей хватался за голову, кто-то складывал руки рупором и, не помня себя от восхищения, кричал: «Ирунги! Ирунги!» (что значит на местном языке: «брависсимо!») — и так до самой площади, на которой находилось жилище монарха.

В ожидании аудиенции Спика оставили на большом дворе, окруженном строениями под соломенной крышей, как будто постриженной парикмахерскими ножницами.

Солнце пекло очень сильно, поэтому капитан надел шляпу и раскрыл зонтик — эта диковина вызвала веселое восхищение публики. Между тем церемония грозила затянуться сверх всякой меры. Спику надоело смотреть, как проходят перед ним торжественным маршем мужчины, женщины, быки, собаки, козы; он объявил, что всю эту чепуху пусть оставят для арабских купцов, а он — «белый принц» — желает быть принятым как можно скорей.

Чтобы приготовиться к приему, Спик дал неграм самое большее пять минут. Когда они истекли, он положил все подарки на землю и повел отряд домой.

Капитан, до такой степени не считаясь с африканским тираном, вел опасную игру, зато таким образом утвердил независимость и личное достоинство. Его тут же попросили вернуться, обещая незамедлительно представить монарху.

Мтеса был тогда молодым человеком лет двадцати пяти, высокого роста, с выразительным лицом, прекрасно сложенный. Тщательнейшим образом расправив складки новой мантии, он восседал на квадратном сиденье, застеленном красным покрывалом и окруженным тростниковым плетнем. Король был острижен наголо, кроме макушки, где ото лба до затылка возвышался гребень, похожий на султан боевого шлема или, пользуясь менее благородным сравнением, — на петушиный гребень.

«Челядь выстроилась в эдакое каре, — вспоминает капитан Спик. — Через несколько минут меня попросили пройти в середину. Рядом со мной на прекрасной подстилке из леопардовой шкуры стояли огромные медные литавры с бронзовыми колокольчиками по краям и два барабана, искусно украшенные ракушками и бисером.

Мне не терпелось начать переговоры, но я не знал туземного языка, а из моих соседей никто не смел не то что рта раскрыть — глаз поднять: его бы обвинили, что он смотрит на королевских жен. Так мы с Мтесой битый час глядели друг на друга, не обменявшись ни словом; я поневоле молчал, он же, как я слышал, беседовал с придворными о необычности нашего убора, о форме моего караула и тому подобном. Пока он делился своими впечатлениями, меня просили от его имени то надеть шляпу, то открыть и закрыть зонтик, а людям из караула велели повернуться кругом, чтобы полюбоваться их плащами, которых в Уганде прежде не видывали.

На склоне дня его величество направил ко мне церемониймейстера с вопросом, видел ли я государя. Я отвечал, что вот уже час наслаждаюсь этим зрелищем. Когда Мтесе передали эти слова, он встал, держа в руке копье, а на поводке собаку, и удалился в задние покои.

Столь бесцеремонно покидая нас, он шел угандийским традиционным шагом, который льстецы называют “львиным шагом”, и он, вероятно, должен был поразить нас своим величием. Признаюсь, однако: то, как царь выкидывал ноги в разные стороны, больше напомнило мне неуклюжее ковылянье уток на птичьем дворе…»

Последующие встречи уже не сопровождались утомительным церемониалом, которого требовал первый прием. Спик и Мтеса стали лучшими друзьями — насколько цивилизованный, образованный, любезный и гуманный английский офицер может быть другом такому кровожадному дикарю, как Мтеса.

Вот пример: однажды на прогулке одна из его фавориток позволила себе сорвать некий плод и поднести дикарю-монарху. Тот взбесился: женщина не смеет ничего предлагать государю! — и велел не сходя с места удавить ее. Только заступничество Спика и мольбы других женщин спасли бедняжку.

В другой раз Спик подарил Мтесе карабин. Повелитель полюбовался подарком и, желая оценить достоинства ружья, вручил пажу, пареньку лет четырнадцати:

— Поди убей кого-нибудь!

Тот взял карабин, вышел во двор, выстрелил в первого встречного, вернулся и сказал:

— Готово! Ружье бьет хорошо!

Однажды Мтеса велел казнить сразу сотню слуг (чтобы Спик за них не заступился, им отрубили голову в укромном месте), потому что во дворце не хватало провизии. По чистой прихоти, без тени предлога он постоянно велел убивать жен — одну, двух, а то четырех и пять за день. Спик, прожив несколько месяцев во дворце, часто видел, как стража тащит их на казнь, связанных за ноги веревкой; женщины душераздирающе кричали… Между тем благодаря рвению поставщиков гарем никогда не пустовал, несмотря на ежедневную резню.

Так проходили дни, недели, месяцы — царь, казалось, не понимал или, скорее, не хотел понять, куда же направляется «белый принц». Он охотно согласился послать к Руманике за капитаном Грантом, но на том, кажется, и закончилось его благорасположение к новому другу.

Двадцать седьмого мая 1862 года Грант присоединился к Спику, и Мтеса неожиданно решился дать им суда, которые целых два месяца белые выпрашивали у царька, намереваясь отправиться в Гани — страну к северу от Уганды. Спик и Грант тут же простились с Мтесой, пока тот не передумал.

Места, по которым шла дорога, были полностью вытоптаны слонами. Через неделю Спик достиг цели путешествия — места, где Нил вытекает из Ньянзы водопадом высотой двенадцать футов и шириной футов четыреста — пятьсот.

На лодках, сделанных из пяти перевязанных и кое-как обтянутых лоскутами коры досок, Спик отправился вниз по реке в Униоро, правитель которой, Камреси, скромно носил титул отца всех царей.

Девятого августа Спик прибыл в Униоро. Здешний правитель — еще более безумный и жестокий тиран, чем Мтеса, — встретил англичан довольно радушно то ли из симпатии, то ли из жадности, то ли из желания выказать благосклонность, то ли из любопытства. Камреси, заставив две недели дожидаться аудиенции, нарочно дал ее в маленьком домике для приема просителей без всякого церемониала.

Капитан Спик сразу изложил правителю свое дело. Он объяснил, что прибыл в Униоро из Карагве, а не по реке, потому что люди с севера не пропускали чужеземцев в Униоро, и пришел предложить Камреси дружественные и выгодные отношения. Например, менять слоновую кость на европейские товары, соседние государства уже убедились в выгоде этого предложения и заключили соглашения.

Но Камреси не говорил ни да, ни нет, делал вид, что ничего не слышит и не понимает, болтал о всяких глупых пустяках.

Шесть недель продолжалась эта игра в чепуху с правителем-самодуром. Только 10 ноября экспедиция получила разрешение продолжать путь по реке Кафура [189], протекавшей рядом с владениями тирана. Путешественники пересели из дрянных лодчонок в большую пирогу и вскоре оказались на большой воде; вначале они приняли ее за озеро.

Это был Нил — Кафура впадает в него!

Десять дней спустя они увидели водопады Керума, расположенные между 2-м и 3° северной широты. В этом месте Нил поворачивает на запад; из-за ряда порогов и водопадов по реке дальше пройти нельзя, так что Спику пришлось высадиться на берег. Поскольку в тех местах шла война, он не мог и следовать точно вдоль реки, не теряя ее из виду, чтобы нанести на карту русло. Экспедиция вернулась к Нилу в Пайре; там он течет уже с запада на восток. После бесконечных тяжелейших переходов через страну, разоренную разбойниками с севера, именующими себя купцами, они в полном изнеможении 15 февраля 1863 года достигли Гондокоро.

Там Спик повстречал сэра Самюэла Бейкера, который шел к истокам Нила из Каира. Капитан сообщил ему о своих открытиях и посоветовал направиться к озеру Нзиге.