Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна. Страница 13

Оба генерала вскинули головы и в изумлении уставились на большого белого попугая, хлопавшего крыльями и раскачивавшего клетку. Мгновение они молчали, а потом зашлись дружным хохотом.

– Святая правда! – повторял Сабанеев. – Истинно так!

– Это Александр Сергеевич нашалил, – сквозь слезы отозвался Инзов. – Ну до чего шкодливый парень! Спасу нет! Выучил птицу ругаться по матушке.

Одесса.

Есть женщины, рожденные для оглушительного успеха. Каролина Собаньская принадлежала к их числу. Ее трудно было назвать красивой. Рост и фигура античной кариатиды сочетались с крупными, даже грубыми чертами лица и низким, щекочущим утробу голосом. Не всякий был способен устоять перед исходившим от нее мощным призывом плоти.

Вскоре после возвращения из Миргорода Воронцов присутствовал на балу у Гурьевых. Ровно посреди праздника в залу вступила божественная Каролина. Высоко неся гордую голову, увенчанную двойной диадемой, она прошествовала через гостиную и, не обращая внимания на ропот дам, опустилась в кресло с видом королевы, занявшей трон.

Ее чеканный профиль, выделявшийся на фоне бархатной портьеры, привлек внимание наместника. Почувствовав его взгляд, Собаньская немедленно обернулась, и пришлось подойти, ибо молчание было бы расценено как невежливость. Они обменялись парой ничего не значащих фраз. Заиграли кадриль, и Михаил глазом не успел моргнуть, как оказался в паре с пассией де Витта. Хотя и не мог припомнить, приглашал ли ее, или графиня просто оперлась на его руку, когда услышала музыку.

Закончилась кадриль. Они прошли тур вальса. Когда скрипки смолкли, на них уже посматривали косо.

– Проводите меня на воздух, – потребовала Каролина. – Здесь душно.

Вынужденная любезность – оборотная сторона хорошего воспитания. Чугунный балкон выходил на Приморский бульвар. Внизу раздавались голоса прохожих, тускло горели фонари. За зеленью акаций, обнимавших дом, свет мерцал рассеянно и нежно.

– Вы так скучаете по супруге? Неужели никто не может развеять вашу грусть? – Собаньская взяла Михаила руку спокойно и твердо, как если бы имела на это право.

– Сударыня. – Воронцов высвободил свои пальцы. – Прекрасный вечер.

– О, несомненно! – рассеялась она. – Его можно сделать еще лучше. Поедемте к вам.

Каролина была абсолютно уверена в своей неотразимости. Граф понял, что не может отвести глаз от полных, будто молоком облитых плеч собеседницы. Собственная слабость разозлила его.

– Ну же, никто ничего не узнает, – поддразнила Собаньская.

– Уже знает весь зал. – С этими словами Михаил Семенович взял графиню под руку, распахнул балконные двери и с самой изысканной предупредительностью проводил на место.

– Прощайте, рыцарь печального образа. – Каролина покусывала веер. – Вы будете сожалеть.

– Этот человек добывает деньги из воздуха! – Граф Ланжерон не терял приподнятого настроения, даже когда сердился.

Бывший новороссийский генерал-губернатор, некогда выпросивший для Одессы статус «порто-франко», считал себя благодетелем города. На его даче в виду Карантинной гавани собралась тесная компания из трех персон. Градоначальник Гурьев. Феликс де Рибас, держатель откупа на соляные промыслы. Граф де Витт. Все сплошь люди деловые. Шелкопрядство, разведение овец, рыбные ловли, а главное – морская негоция с Францией, Италией и Турцией – давали им ежегодно миллионные прибыли. А даровой труд военных поселенцев утраивал капитал. Очень не хотелось, чтобы в налаженном хозяйстве кто-то шуровал палкой!

– Вообразите, – негодовал Гурьев, молодой, отменно некрасивый тип с круглыми глазами камбалы. – Он решил застроить весь Приморский бульвар! Раздал участки желающим, безданно-беспошлинно. Одно условие – через пять лет дом в три этажа. Выписал Кваренги! Из каких, спрашивается, средств? Только пыль в глаза пускать! Но город в восторге.

– Скоро рукоплескания утихнут. Новый налог на дорожное строительство многих отрезвил, – покачал головой Витт.

– Он выкрутился. – Гурьев был задет за живое, ибо граф влез в его прерогативы. – Предложил частным подрядчикам на свои деньги строить казенные здания, с тем чтобы администрация потом арендовала их у владельцев. Очень выгодный, я скажу, прожект. Купчишки сразу приумолкли.

– Приумолкли они, как же! Только и слышно, граф то, граф се. Его сиятельство намерен мостить улицы, долбить скважины с водой. Заказал пароход в Англии… На это нужны деньги. Где он намерен их брать? Из кармана обывателей? Вся Новороссия по миру пойдет.

Ланжерон затянулся сигарой и обвел гостей насмешливым взглядом. Веселость нрава помогала ему относиться к неприятностям с чисто французской легкостью.

– Вы напрасно так встревожились, господа. Недостаток средств – та ловушка, в которую наместник сам себя загонит. Он амбициозен и горд. Не спросясь совета, решил долбить местный камень. А известняк что? Труха. Если им мостить улицы, через год под ногами останется одна пыль. Казенные же деньги будут потрачены. Вот вам и повод для донесения в Петербург. – Ланжерон поклонился в сторону Витта. – Мы бы ему сказали об опасности. Но он не спрашивает! То же и скважины. На достаточную глубину их пока увести нельзя. Какое-то время будет вода, а потом пойдет грязь. И опять казенные миллионы на ветер.

– Что же вы предлагаете? – буркнул Гурьев. – Ждать? Пока в Петербурге почешутся его снимать, он натурально доберется до наших дел. А контрабанда…

– В том-то и прелесть! – всплеснул руками Ланжерон, поражаясь непонятливости гостей. – Контрабанда дает верный доход. Ему не покрыть растрат казенных денег, не вступив в нашу невинную негоцию. Да и сама эта отрасль должна его заинтересовать. Сейчас он богат, а будет еще богаче. Ему надобно намекнуть. Ведь пресечение подзаконного товарооборота с Турцией лишит работы тысячи местных бедолаг. Он же не захочет, чтобы люди голодали.

– Говорю вам, он создает рабочие места, как фокусник! – рассердился Гурьев. – Одно мощение улиц. А дороги? А скважины? Скоро на всем побережье не останется свободных рук.

– Вы не знаете самого главного. – Феликс де Рибас снисходительно улыбнулся, глядя на собеседников. – Он приходил ко мне говорить о создании пароходства. Прямое сообщение с Константинополем. Конечно, на паях состоятельные граждане такое бы потянули. Миллионы поплывут по воде без всякой контрабанды. Я сказал, что все это еще незрело. Что надобно обмозговать. Но, господа, если его сиятельство снизойдет до беседы с греческими и еврейскими купцами, они вцепятся в идею. И мы окажемся в хвосте очереди акционеров. Не знаю, как вы, а я крепко подумаю над приглашением. Боюсь опоздать.

Его слова произвели неприятное впечатление. Открытое пароходство, пусть и с выплатой казне приличного куша, грозило свести коммерческий интерес контрабанды на нет.

– Я напишу отцу, – проронил сквозь зубы Гурьев. – И постараюсь сделать так, чтобы разрешение на эту авантюру не было дано.

– Черт! Но откуда у него такая хватка? – не сдержался де Рибас. – Ведь ничего же не понимает, а чует, где деньги ж.

Кишинев.

– Я убежден, что перстни найдутся, надо только хорошенько поспрашивать у евреев. – Поэт ни в чем не видел препятствий.

– Они, может, свои и не отдадут, – усомнился Алексеев. – Есть скупщики старья и краденых вещей. Вот хотя бы ведьма Полихрони, мать Калипсо.

– Едем к ней! – Пушкин был всякую минуту готов пуститься в предприятие. – Нам нужны печатки, и чтобы гравировка была талмудическими буквами.

Накануне на заседании ложи встал вопрос о приличных всякому секретному сообществу символах. Запонках, брелоках, перстнях и прочей фанаберии. Стоило заказать, но куда таинственнее было выманить у местных раввинов «настоящие» каббалистические печатки с еврейскими надписями. Каждая из них могла таить в себе заклинание, или даже определение судьбы. Решили ехать к пифии – старухе Полихрони, которая, живя на окраине, промышляла сердечной ворожбой и скупкой краденого.