Восемь минут тревоги (сборник) - Пшеничников Виктор. Страница 55

— Да вот тут же, вот где проходит тропа, неужели не видите? — попеременно тыкал он пальцем то в мыльную обертку, то, захваченный азартом, передвигал по полу шомпол. — Я по ней сам ходил, я не вру… Не верите?

Олим легко поднял его с пола, перенес и уложил в постель, напрасно пытаясь подоткнуть одеяло под охваченного ознобом возбуждения Хаятоллу.

— Дело не в том, пойми… — Олим был удручен не меньше Хаятоллы, старательно подбирал слова, чтобы ненароком не обидеть мальчика. — Мы тебе очень верим. Только без карты, настоящей карты, мы как слепые. Ведь горы не для прогулок, душманы контролируют на подходах к своим норам все ущелья, все перевалы. Уверен, по тропе можно пройти. Но еще никто из сорбозов не бывал в лагере Ахмет-хана, а идти туда наугад — значит напрасно терять людей. Теперь ты все понял, рафик?

Хаятолла снова дернулся, скулы его напряглись.

— Не надо карты. Я могу провести по тропе.

Мужчины переглянулись, и Хаятолла, угадывая их сомнение, воспрянул духом.

— Рафик Олим, возьмите меня с собой. Умоляю: возьмите! — Упрямство и решимость были на его лице, губы дрожали. — Без меня все равно вам не обойтись.

Олим грустно покачал головой.

— Я не могу тобой рисковать. Это взрослое дело, мальчик, и оставь его нам. Твоя забота сейчас — учиться. А уж врагов мы как-нибудь одолеем и сами.

Лучше бы он не произносил этих слов!.. Хаятолла враз как-то сник, еще больше насупился и негодующе отвернулся к стене. Ему, пуштуну, не доверяли, оберегали, будто маленького. Позор!

Снова ласково, примирительно заговорил Березин:

— Я слышал, Хаятолла, ты хотел бы стать археологом или дорожным мастером. Это правда?

Мальчик обиженно пожал плечами и не ответил. Лежал, вслушиваясь в металлическое дребезжание вмонтированного вместо форточки кондиционера, и кусал губы.

— Я мог бы тебе помочь, у меня немало друзей среди археологов. Есть и знакомые дорожники. Да и в Департаменте нашлась бы для тебя работа. Как, хочешь?

— Я хочу… — медленно, будто через силу проговорил Хаятолла, — видеть отца. Почему меня не пускают? Я хочу спросить у него, зачем он так сделал? Скажи, Олим, зачем? И почему ты не хочешь взять меня с собой?

Олим и сам нервничал, хотя старался казаться спокойным, не давал воли раздражению.

— С чего ты взял, будто я не хочу? Просто я обязан, пока ты остался один и пока твой отец в банде, заботиться о тебе, опекать. Ты же знаешь, человеку нельзя оставаться одному — пропадет. И не надо упорствовать, иначе я могу рассердиться.

— А Зарин — он что, зря подставлял свою голову? — почти выкрикнул Хаятолла.

— Значит, ты и это слышал? — Олим опустил руки, которыми все еще безуспешно пытался укрыть мальчика потеплей. — Это нехорошо, скверно — подслушивать взрослые разговоры. Я тобой недоволен.

— Ну, Олим…

— Если что-нибудь можно сделать, если мне разрешат, я обещаю, что возьму тебя на операцию. Договорились?

Хаятолла поспешно кивнул, опасаясь, как бы рафик Олим не передумал, под каким-нибудь предлогом не отказался от своих слов.

— Только ты потерпи. Такие дела сгоряча не решают. Ты меня слышишь? Сегодня отдыхай, а к утру что-нибудь прояснится.

Бесконечно тянулись для Хаятоллы остаток дня и долгая-предолгая ночь в тесной комнате Олима, куда сквозь двойные стекла не проникали ни звуки далеких выстрелов, ни ночные песни цикад… Вскоре после разговора, почти насильно накормив Хаятоллу, мужчины ушли, оставив мальчика наедине с его бесконечными, тягостными думами, наедине с самим собой.

Уже перед рассветом Хаятоллу, так и не сомкнувшего глаз, прошиб холодный пот. «Как же это я сразу не вспомнил? — отчаянно ругал он себя. — Ведь тропа заминирована, я сам видел, как бандиты ставили мины, целых пять штук. А без меня их никто не найдет. Олим! Где ты, рафик Олим?..»

Еще медленней, еще невыносимей потянулись минуты, полные горечи и страданий. Порою Хаятолле казалось, что все уже давно ушли расправляться с бандой, а его оставили одного, бросили, чтобы не обременять себя лишней обузой. Ушли, совершенно не ведая, что их ждет на тропе…

Мальчик бросился к двери, но она оказалась запертой, не поддавалась. Он метнулся к окну. Однако оно тоже было запечатано наглухо, и стекла, за которыми виделась пыль и несколько высохших насекомых, слегка звенели от неустанной работы кондиционера, нагнетавшего в жилище Олима живительную прохладу.

— Выпустите меня отсюда! — с криком забарабанил Хаятолла по двери. — Немедленно выпустите меня или я разобью дверь…

Он по-кошачьи, быстро прыгнул назад, к низенькому столику, подхватил его за ножки, намереваясь вышибить им доски, но дверь сама, будто по волшебству, распахнулась, и на пороге, высвеченный солнцем, появился Олим.

— Зачем ты оставил меня одного? Зачем? — с плачем бросился к нему мальчик. — Я думал, вы все ушли…

— Немедленно вытри слезы и перестань хныкать! — не на шутку рассердился Олим. — Тоже мне, пахлавон. Сердце у тебя в груди или глина?

Хаятолла чуть ли не до крови прикусил нижнюю губу, старательно показывая, что слез больше нет и он не плачет.

— Вот и хорошо. Умница. Встречай-ка лучше гостя.

Олим уступил дорогу, и следом за ним в комнату вошел, скрипя новенькими ремнями портупеи и кожей высоких ботинок на шнурках, военный, чем-то неуловимо похожий на Олима. Хаятолла в изумлении открыл рот.

— Салам алейкум! Давай твою руку, герой, — поздоровался вошедший. — Меня зовут Рашидом. Я командир оперативного батальона ХЛД. Наслышан о твоих подвигах. Молодец! Не страшно было?

Храбрясь перед взрослыми, испытывая жгучий стыд за невольные слезы, Хаятолла покруче выпятил грудь, а губы сами собой произнесли:

— Страшно…

— Молодец, что не соврал, — хохотнул довольный Рашид. — Не страшно одному бревну, так как оно деревянное. Ну что, готов идти с нами? Не испугаешься или будешь дрожать, как овечий хвост?

Хаятолла еще только собирался ответить, как Рашид его опередил, весело рассмеялся:

— Ну-ну, будет, не сердись. Я и забыл, что ты пуштун. А пуштуны с рождения ничего не боятся. Ведь верно?

Гордый тем, что с ним разговаривают, как со взрослым, что ему доверяют, мальчик зачарованно, с любовью и благодарностью смотрел то на Олима, то на Рашида. Теперь оп разгадал, какое между ними сходство: во-первых, усы, одинаково черные, густые, а во-вторых, голоса — добрые и правдивые. Уж в чем-чем, а в голосах Хаятолла разбирался не хуже, чем в оружии, и это умение еще ни разу его не подвело.

— Словом, так, — отрезал Рашид, меняясь на глазах. — Времени нельзя терять ни минуты, и поэтому мы решили взять тебя с собой. Если промедлим, Ахмет-хан сменит базу, и установить новое его место будет куда трудней. Тебя, Хаятолла, предупреждаю: никаких глупостей, никакого баловства. С этой минуты ты становишься сыном батальона и потому обязан беспрекословно подчиняться как командиру мне. Ты все понял?

Хаятолла затаил дыхание, молча кивнул, готовый в доказательство немедленно исполнить любое приказание командира. Рашид слегка качнулся на носках своих добротных, оснащенных толстенной подошвой солдатских башмаков.

— Запомни: от меня не отставать ни на шаг. Когда выйдем на банду, сидеть там, где укажу, и носа из укрытия не высовывать. С оружием тоже не шутить, применять только в крайнем случае, при необходимости. Рафик Олим, вручите бойцу оружие…

Олим с улыбкой и одобрением протянул Хаятолле пистолет и две запасные обоймы. Мальчик тотчас узнал в нем свой старый, с изношенной собачкой и сплющенной рукоятью ТТ, с которым еще недавно пробирался в уездный городок Шибирган.

— Спасибо! — вымолвил он, прижимая пистолет к груди.

— Не надо благодарить, — остановил его Олим и торжественно произнес: — Пусть оно служит тебе на пользу революции. Помни: и ты ее защищаешь. Да, вот еще что… — Олим расстегнул ворот рубашки, снял с шеи подаренный Хаятоллой амулет. — Возьми. Теперь он тебе нужнее…

— Да поможет нам аллах! — молитвенно провозгласил Рашид и первым решительно вышел из комнаты.