Район Змеи - Черри Кэролайн Дженис. Страница 6

– Старейший! – крикнула старшая Малиндов. Встав с места, она продемонстрировала свое положение среди раскольников. – Ты откроешь сессию?

Весь зал замер в ожидании, а он отказался жестом ладони, так и не сумев справиться с дрожью. По залу прокатился ропот удивления и недовольства. Лиан посмотрел на Мот, старую Мот, казавшуюся еще более старой, чем он, если судить по лицу и неуверенным движениям, хотя на самом деле она была моложе его на полвека. Женщина ответила ему взглядом выцветших глаз, окруженных сетью морщин. Потом склонила голову. Как и он, она оценила новую ситуацию в Совете, и руки ее теребили складки плаща. Из тех, что прилетели в Район первыми, в живых остались немногие. Даже бессмертие вынуждено было уступить чрезмерному самолюбию. В тот день в Совете их было еще меньше. Возникли новые силы, уже сто лет терпеливо ждавшие своего времени. Новый Холд встал, с иронией поклонился и заговорил, предлагая перемены, которые уже произошли.

Раен выжила. Она осознавала этот факт постепенно, болезненно, на грани безумия.

То, что она была Мет-марен и не боялась маджат, сохранило ей рассудок. В абсолютной темноте, нагая и слепая, она все время ощущала телом прикосновения Работниц, влагу, непрерывно омывающую ее открытые раны, кожу и волосы; бесконечный ручеек влаги и пиши, доставляемой к ее губам их жвалами. Невидимые в темноте тела двигались вокруг, касаясь ее щетинками или клешнями. Однако ни одна из Работниц не наступила на нее, а их монотонное бормотание притупляло слух, как непроницаемый мрак притуплял зрение.

Она была внутри кургана, куда с самых первых дней не попадал еще никто из Контрин. Договор запрещал это, но дружелюбные голубые, давние соседи Кетиуй, не прогнали ее. Раен почувствовала слезы на глазах, и Работница тут же всосала их, гладя ее лицо легким прикосновением усика. Раен шевельнулась, и бормотание тут же стало громче, грознее. Они не хотели позволить ей двигаться. Девушка почувствовала жесткое прикосновение к своим ранам, вздрогнула и вскрикнула от боли, а они склонились над ней, не удерживая ее, но препятствуя любому движению. Она не могла оттолкнуть их и сдалась боли, которая стабилизировалась на постоянном уровне, а затем и вовсе растворилась в монотонном звуке. Не было ни прошлого, ни будущего, жалость и страх поглотило мгновение, длящееся без конца.

Она чувствовала Мать, посылавшую Работниц, которые попадали сюда, касались ее и бежали дальше. В бессознательном состоянии ей казалось, что чувствует прикосновение этого разума, видит невидимое, ощущает движение в бесконечных темных коридорах – логику кургана. О ней заботились. Темнота не имела конца, звук медленно изменялся, словно сменяясь глухотой, как касание превращалось в одеревенение. Долгое время все это было слишком трудно, чтобы об этом думать, и слишком сильно, чтобы противиться.

Но от последнего сна она пробудилась с чувством отчаяния.

– Работница, – обратилась она к окружающему бормотанию, стоя на узкой границе между возвращающимися силами и уходящим рассудком. – Помоги. Помоги мне.

С трудом вспомнила она, как пользоваться голосом, но человеческие слова прозвучали непривычно в ушах, давно уже слышавших только песню маджат.

– Работница, скажи Матери, что и хочу с ней говорить. Отведи меня к ней – сейчас.

– Нет, – ответила Работница. Она вдохнула побольше воздуха и выпустила его сквозь полости, Создавая иллюзию хоть и лишенного интонации, но все-таки человеческого голоса. Прочие звуки стихли. – Излишне. Мать знает твое состояние, знает все, что необходимо.

– Мать не знает, что я планирую.

– Скажи. Скажи этой особи.

– Месть.

Усики пробежали по ее лицу, губам, телу, хватая запах. Работница не понимала. Взятые отдельно, особи маджат были довольно ограничены. Работница не годилась для передачи эмоциональной информации и, зная об этом, Раен использовала ее осторожно и с беспокойством. Ее с детства предупреждали: будь внимательна с ними. Сбитые с толку маджат опасны. Они могли вызвать Воина.

Усики исчезли, и внезапно Раен ощутила отсутствие их прикосновения. Другие Работницы тут же заполнили пустоту, без устали гладя ее тело.

– Пошла за Матерью?

– Да, за Матерью.

Она всматривалась в темноту, ошеломленная эйфорией успеха. С трудом провела ладонью по конечностям и усикам Работниц, коснулась липких от слизи ран, потом шевельнулась, проверяя свои силы.

– Есть какие-нибудь ази в пределах слышимости? – спросила Раен.

– Мать должна вызвать ази.

– Я встану, – спокойно и решительно заявила девушка.

Работницы помогли ей. Усики и клешни поддерживали ее и подталкивали, возможно, ощущая сознательную целенаправленность движений. Она опиралась об их кожистые тела и хитиновые панцири, веря им, несмотря на страх перед болью. Их знание законов равновесия было инстинктивным и, значит, лучшим из возможных. С их помощью она поднялась, не совсем понимая, где верх, а где низ, и протянула руки во мрак, касаясь суставов, усиков и твердых оболочек клешней. Потом с трудом сделала несколько шагов по неровному полу; Работницы двигались вместе с ней, поддерживая девушку уверенно и деликатно.

– Отведите меня к Матери, – сказала она.

Песня прозвучала хриплой угрозой.

– Опасность для королевы, – перевела одна из них, и остальные повторили те же слова.

Они боялись за Мать, и это было понятно: ведь Раен тоже самка, а в кургане могла находиться только одна женская особь. Работницы по-прежнему поддерживали ее, пытались кормить, успокаивали. Она отвернулась, повергнув их в еще большее замешательство. Девушка испытывала боль, ноги были как ватные. Рана от ожога на бедре от усилия открылась, и Работницы позаботились о ней, покрыв влажными прикосновениями. Открытая рана напомнила о прежней боли. У Раен было время подумать, что может ждать самку-пришелицу, но она не хотела этого делать. Мать наверняка контролирует все, что здесь происходит, и до сих пор терпит ее присутствие.

Работница, кажется, вернулась, Раен определила это по общему движению в направлении потока воздуха.

– Приведите, – произнесла пришедшая на языке людей, в знак вежливости. – Мать разрешила.

Раен двинулась к этому голосу, направляемая мягкими прикосновениями покрытых щетинками конечностей. Вслепую протягивала она руки в темноту, идя за дуновением воздуха. Туннели были высокие и широкие… должны были быть такими, ведь по ним ходили высокие Воины. Когда правая стена внезапно исчезла, Раен упала и застонала от боли: твердая земля коснулась ее раны. Работницы обеспокоено застрекотали, немедленно подняли ее и повели дальше, уже более осторожно. Становилось теплее, и капли пота появились на ее обнаженной коже, беспокоя Работниц, которые лихорадочно пытались не отставать от нее и одновременно удалять вызывающую беспорядок влагу.

Туннель стал вдруг виден в слабом сиянии – первом свете, который она видела за бесчисленные дни. Это было единственное доказательство того, что она не ослепла, хотя свет был настолько слаб, что не было уверенности, действительно ли она ем видит… круги, овалы, какие-то бесформенные фигуры. Потом она сообразила, что на самом деле видит, что эти силуэты – отверстия, сквозь которые пробивается бледно-зеленая фосфоресценция. Там мелькали тени маджат, двуногие, в определенных позах обманчиво человеческие, словно тени мужчин в богатых одеждах.

Раен ускорила шаги и едва не потеряла сознания в тепле помещения. С трудом сохраняя равновесие, подпираемая со всех сторон, предстала она перед Матерью.

ОНА заполняла всю Камеру. Раен повисла в объятиях Работниц, ошеломленная видом той, чье существование управляло курганом, разум которой был центром коллективного Разума. Если здесь существовал хотя бы один индивидуум, то именно ОНА – легенда детства, окруженная массой Трутней, самцов, поблескивающих хитиновым богатством кургана, словно в сцене из бредового сна.

Воздух заколебался.

– Ты такая МАЛЕНЬКАЯ, – произнесла Мать. Раен вздрогнула от звуков этого голоса, сотрясшего стены Камеры и заставившего завибрировать кости.